Александр Гофман

​С каждым новым фильмом Роберта Эггерса становится всё очевиднее, что он – наиболее парадоксальная фигура из тех, кто претендует на звание современного классика. Его фильмы могут собирать пристойную прессу и кассу, однако большинство разговоров не идут дальше перечисления атрибутов внешней эстетики, чей микрокосм не редко может оттолкнуть обжигающе ледяным совершенством словно высеченных из мрамора форм.

Ровно в том же ключе сейчас обсуждают и «Носферату» – умелый, но необязательный оммаж к старой школе с искусным оператором и невыразительной актёрской игрой Лили-Роуз Депп, где сюжетная коллизия не претерпевает долгожданного переосмысления, а сам граф вместо укуса на зрительской шее оставляет после себя разве что лукаво подкрученный ус.

Но это как сказать, что «Северянин» – плохое кино про неудачную месть, или что «Маяк» – экспрессионистский пастиш о борьбе с лавкрафтовским дьяволом. А учитывая, что весь Эггерс – про трагическую попытку выкристаллизовать образ из принципиально невообразимого, можно отметить, что его отношения с аудиторией всякий раз лишь органично дополняют высказывание.

Ведь подлинное зло всегда слишком туманно, химерично, абстрактно и в конечном счёте вытеснено на периферию сознания.

Именно там, глубоко на периферии, Эггерс всегда и возводил свои величественные миражи – сталкивая человека даже не столько с враждебной средой, сколько с его представлениями об этой среде. И как принц Амлет ищет в управляющем им предрассудке волю богов, так и Эллен интерпретирует первобытный инстинкт в качестве накинутых на её душу постыдных пут.

По сути она пребывает в одном пограничном пространстве с главной героиней той же «Ведьмы», из которой при помощи тисков ортодоксального христианства выдавливалось её глубоко порочное, иррациональное естество; только в случае с «Носферату» вместо святого духа – дух потребительского комфорта, а вместо дьявола – высвобожденное порывом либидо.

В одной из ключевых для понимания сцен Эллен спрашивает у персонажа Эммы Коррин: «У тебя бывает ощущение, будто ты не человек? Будто ты не здесь и не жива – а лишь чья-то фантазия, кукла; что кто-то или что-то вдохнул в тебя жизнь, а теперь тобой руководит?».

Записывая себя в подобные куклы, она обнаруживает лишь ещё более явное сходство её непосредственного окружения с марионетками, подвешенными за нити «здравого смысла» – и это в первую очередь касается мужа, оставившего цветущую молодую жену ради иллюзорного благополучия, и семьи Хардингов с их ревностным служением классовому этикету.

Именно на глазах у этих милых, тактичных и даже излишне терпимых людей корабль по-детски наивных мечтаний Эллен разбивается о грубые скалы быта и выпускает с борта чумных крыс – проекцию её неукротимого, неистовствующего эго. Единственный же, кто помогает ей удовлетворить деструктивную тягу – ироничная реплика на Ван Хельсинга в блистательном исполнении Уиллема Дефо, прямого проводника между двумя антагонистичными оптическими мирами.

Так раскрывается типичный для Эггерса мотив внутреннего, подспудного зла, не довлеющего, но сочетающегося браком со злом снаружи. И если у Мурнау мир было необходимо спасать от Носферау, а у Херцога уже издыхающий Носферату спасался от мира, то у Эггерса спасение возможно только в полном от него, мира, отречении – когда желание становится неотделимо от отвращения, агония – от экстаза, а жизнь – от смерти.

Потому и пугают здесь не самим вампиром – но тем, что именно ему подвластно отразить в зеркале кинематографа.

#Nosferatu #Ревью

www.group-telegram.com/us/AlGofman.com/4593

1.4K viewsJan 24 at 12:55

​С каждым новым фильмом Роберта Эггерса становится всё очевиднее, что он – наиболее парадоксальная фигура из тех, кто претендует на звание современного классика. Его фильмы могут собирать пристойную прессу и кассу, однако большинство разговоров не идут дальше перечисления атрибутов внешней эстетики, чей микрокосм не редко может оттолкнуть обжигающе ледяным совершенством словно высеченных из мрамора форм.

Ровно в том же ключе сейчас обсуждают и «Носферату» – умелый, но необязательный оммаж к старой школе с искусным оператором и невыразительной актёрской игрой Лили-Роуз Депп, где сюжетная коллизия не претерпевает долгожданного переосмысления, а сам граф вместо укуса на зрительской шее оставляет после себя разве что лукаво подкрученный ус.

Но это как сказать, что «Северянин» – плохое кино про неудачную месть, или что «Маяк» – экспрессионистский пастиш о борьбе с лавкрафтовским дьяволом. А учитывая, что весь Эггерс – про трагическую попытку выкристаллизовать образ из принципиально невообразимого, можно отметить, что его отношения с аудиторией всякий раз лишь органично дополняют высказывание.

Ведь подлинное зло всегда слишком туманно, химерично, абстрактно и в конечном счёте вытеснено на периферию сознания.

Именно там, глубоко на периферии, Эггерс всегда и возводил свои величественные миражи – сталкивая человека даже не столько с враждебной средой, сколько с его представлениями об этой среде. И как принц Амлет ищет в управляющем им предрассудке волю богов, так и Эллен интерпретирует первобытный инстинкт в качестве накинутых на её душу постыдных пут.

По сути она пребывает в одном пограничном пространстве с главной героиней той же «Ведьмы», из которой при помощи тисков ортодоксального христианства выдавливалось её глубоко порочное, иррациональное естество; только в случае с «Носферату» вместо святого духа – дух потребительского комфорта, а вместо дьявола – высвобожденное порывом либидо.

В одной из ключевых для понимания сцен Эллен спрашивает у персонажа Эммы Коррин: «У тебя бывает ощущение, будто ты не человек? Будто ты не здесь и не жива – а лишь чья-то фантазия, кукла; что кто-то или что-то вдохнул в тебя жизнь, а теперь тобой руководит?».

Записывая себя в подобные куклы, она обнаруживает лишь ещё более явное сходство её непосредственного окружения с марионетками, подвешенными за нити «здравого смысла» – и это в первую очередь касается мужа, оставившего цветущую молодую жену ради иллюзорного благополучия, и семьи Хардингов с их ревностным служением классовому этикету.

Именно на глазах у этих милых, тактичных и даже излишне терпимых людей корабль по-детски наивных мечтаний Эллен разбивается о грубые скалы быта и выпускает с борта чумных крыс – проекцию её неукротимого, неистовствующего эго. Единственный же, кто помогает ей удовлетворить деструктивную тягу – ироничная реплика на Ван Хельсинга в блистательном исполнении Уиллема Дефо, прямого проводника между двумя антагонистичными оптическими мирами.

Так раскрывается типичный для Эггерса мотив внутреннего, подспудного зла, не довлеющего, но сочетающегося браком со злом снаружи. И если у Мурнау мир было необходимо спасать от Носферау, а у Херцога уже издыхающий Носферату спасался от мира, то у Эггерса спасение возможно только в полном от него, мира, отречении – когда желание становится неотделимо от отвращения, агония – от экстаза, а жизнь – от смерти.

Потому и пугают здесь не самим вампиром – но тем, что именно ему подвластно отразить в зеркале кинематографа.

#Nosferatu #Ревью

BY Александр Гофман

❌Photos not found?❌Click here to update cache.