Baby Invasion Корина – это как если бы героини его же Spring Breakers вместо развлечений с гангстерами и наркотой переехали на стриминг.
Вроде бы полёта фантазии и первооткрывательского азарта во всём этом не меньше, но в концептуальном смысле, должен признаться, кино ушло не сильно дальше знаменитых совокуплений с мусорным бачком.
Вроде бы полёта фантазии и первооткрывательского азарта во всём этом не меньше, но в концептуальном смысле, должен признаться, кино ушло не сильно дальше знаменитых совокуплений с мусорным бачком.
Warfare Гарленда тоже оставил неоднозначное, прямо скажем, впечатление.
Я успел сходить на него в кино, поэтому в полной мере ощутил на себе аттракцион прямого воздействия – когда ракурс постоянно смещается от милитаристского, ультрамачистского взгляда на войну в сторону изматывающей панической атаки.
Но если отбросить техническое совершенство, кино не сильно отличается от, ну, например, «Уцелевшего» Питера Берга – и даже там Бен Фостер даст сто очков вперёд всем артистам Мендосы и Гарленда.
Вообще, как мне кажется, участие Гарленда в фильме номинальное – нет привычной для него игры с нарративом; в интервью оба постоянно подчёркивали, что хотели снять кино против устоявшихся канонов военного жанра, но эстетический манифест местами получился невразумительным.
Прежде всего – как быть с общими планами рокового для солдат взрыва, разрывающими субъективность восприятия? И таких кадров – подчёркивающих не только трагизм, но и кинематографическую красоту момента – тут немало, что несколько снижает закладываемый авторами пафос.
На уровне работы с ритмом, актёрами и рваным иммерсивным реализмом (сцена с ранением под кодовым названием «морфий» – без дураков, грандиозная) это добросовестная, крепкая, уверенная работа.
Но я остался после просмотра с холодным носом – и какой-нибудь «Дюнкерк» при схожей оптике, как мне кажется, был и масштабнее, и честнее, и во многом страшнее.
Я успел сходить на него в кино, поэтому в полной мере ощутил на себе аттракцион прямого воздействия – когда ракурс постоянно смещается от милитаристского, ультрамачистского взгляда на войну в сторону изматывающей панической атаки.
Но если отбросить техническое совершенство, кино не сильно отличается от, ну, например, «Уцелевшего» Питера Берга – и даже там Бен Фостер даст сто очков вперёд всем артистам Мендосы и Гарленда.
Вообще, как мне кажется, участие Гарленда в фильме номинальное – нет привычной для него игры с нарративом; в интервью оба постоянно подчёркивали, что хотели снять кино против устоявшихся канонов военного жанра, но эстетический манифест местами получился невразумительным.
Прежде всего – как быть с общими планами рокового для солдат взрыва, разрывающими субъективность восприятия? И таких кадров – подчёркивающих не только трагизм, но и кинематографическую красоту момента – тут немало, что несколько снижает закладываемый авторами пафос.
На уровне работы с ритмом, актёрами и рваным иммерсивным реализмом (сцена с ранением под кодовым названием «морфий» – без дураков, грандиозная) это добросовестная, крепкая, уверенная работа.
Но я остался после просмотра с холодным носом – и какой-нибудь «Дюнкерк» при схожей оптике, как мне кажется, был и масштабнее, и честнее, и во многом страшнее.
Сам Лимонов, думаю, пару раз за просмотр бы улыбнулся, а так – ну, весьма средненько:
Forwarded from Cinema Critique (Александр Гофман)
Мы посмотрели «Лимонова» – байопик скандального писателя в формате «Жизнь замечательных людей»
Однажды Эдуард Савенко, талантливый поэт и вообще человек прогрессивных взглядов, решает, что на родине нестерпимо несёт табаком, водкой и потом – и подаётся в Америку, где от людей, напротив, не пахнет ничем: там его возлюбленная Елена ляжет под первого же модного фотографа – а он сам переживёт немало ещё более унизительных приключений в стране победившего капитализма. Пройдёт время, он начнёт извергать копившуюся годами ярость на бумагу и возьмёт прославивший его на весь мир кислый псевдоним.
То, что Кирилл Серебренников в роли художника-диссидента сейчас стяжает интернациональную славу и снимает масштабное историческое кино с Беном Уишоу, несомненно, веский повод для гордости – с другой стороны, было бы странно, если бы его карьера после многолетнего чествования в Каннах совершила чуть менее оглушительный кульбит.
«Лимонов: Баллада» основан на популярной во Франции книге Эмманюля Каррера, плюс где-то создатели позволяют себе зачитывать целые куски из «Я – Эдичка», соединяя, порой совсем бесшовно, вымысел и хронику, самого Лимонова и его сотканный из мифологем литературный прототип.
При этом целые куски крайне насыщенной биографии проигнорированы, а тон, что логично, учитывая театральное серебренниковское прошлое и настоящее, избран экзальтированно-остраненный – здесь остаётся место для определивших Лимонова как художника обсессий и противоречий, но автор предлагает нам понимающе хмыкнуть даже в момент, когда главный герой рисует на чужой ягодице пипиську.
Немало времени уделяется романтической линии с трагическим, как водится, финалом – и мощным (самым, пожалуй, мощным на весь фильм) выходом Виктории Мирошниченко: в паре с Уишоу они наполняют экран таким количеством секса, крови и слёз, что легко могли бы гастролировать по штатам вместо Сида и Нэнси – и если яростные фрикции под телевизионный репортаж с Солженициным скорее забавляют, то сцены вроде тех, в которых Эдичка выводит имя возлюбленной кровавыми чернилами или невозмутимо является снимать мерки для джинс, заставляют поверить в то, что это будет не очередной конвенциональный байопик.
Но на длинной дистанции Серебренников выдыхается – и для тех, кто знаком с творчеством Лимонова, «Баллада» едва ли произведёт впечатление более сильное, чем то скандальное интервью у Дудя: вот вам знаменитая встреча с бездомным, вот ненавидимый им Евтушенко, вот очевиднейшая параллель с Трэвисом Биклем – когда же режиссёр понимает, что не успевает выразить через человеческий портрет эпоху, он даёт её, эпохи, ускоренную перемотку; именно поэтому, например, финальный отрезок смотрится несколько отвалившимся от контекста.
В фильме есть блестящие находки (типа той, где Лимонов неторопливо дефилирует по Нью-Йорку прямо в объятия насильственного перерождения), и Уишоу, оставшийся как бы вне интерпретации, выдаёт очень старательный, техничный набросок – но и в нём с трудом угадывается человек, тщеславие которого было лишь логическим продолжением достоинств, а эпатаж всегда рос из обострённого чувства справедливости; когда-то его фамилия, как любил подчёркивать и он сам, разрывалась подобно гранате – ну а сейчас, оказавшись в руках у Серебренникова, застыла красивым, бессмысленным муляжом.
#Новинки
Однажды Эдуард Савенко, талантливый поэт и вообще человек прогрессивных взглядов, решает, что на родине нестерпимо несёт табаком, водкой и потом – и подаётся в Америку, где от людей, напротив, не пахнет ничем: там его возлюбленная Елена ляжет под первого же модного фотографа – а он сам переживёт немало ещё более унизительных приключений в стране победившего капитализма. Пройдёт время, он начнёт извергать копившуюся годами ярость на бумагу и возьмёт прославивший его на весь мир кислый псевдоним.
То, что Кирилл Серебренников в роли художника-диссидента сейчас стяжает интернациональную славу и снимает масштабное историческое кино с Беном Уишоу, несомненно, веский повод для гордости – с другой стороны, было бы странно, если бы его карьера после многолетнего чествования в Каннах совершила чуть менее оглушительный кульбит.
«Лимонов: Баллада» основан на популярной во Франции книге Эмманюля Каррера, плюс где-то создатели позволяют себе зачитывать целые куски из «Я – Эдичка», соединяя, порой совсем бесшовно, вымысел и хронику, самого Лимонова и его сотканный из мифологем литературный прототип.
При этом целые куски крайне насыщенной биографии проигнорированы, а тон, что логично, учитывая театральное серебренниковское прошлое и настоящее, избран экзальтированно-остраненный – здесь остаётся место для определивших Лимонова как художника обсессий и противоречий, но автор предлагает нам понимающе хмыкнуть даже в момент, когда главный герой рисует на чужой ягодице пипиську.
Немало времени уделяется романтической линии с трагическим, как водится, финалом – и мощным (самым, пожалуй, мощным на весь фильм) выходом Виктории Мирошниченко: в паре с Уишоу они наполняют экран таким количеством секса, крови и слёз, что легко могли бы гастролировать по штатам вместо Сида и Нэнси – и если яростные фрикции под телевизионный репортаж с Солженициным скорее забавляют, то сцены вроде тех, в которых Эдичка выводит имя возлюбленной кровавыми чернилами или невозмутимо является снимать мерки для джинс, заставляют поверить в то, что это будет не очередной конвенциональный байопик.
Но на длинной дистанции Серебренников выдыхается – и для тех, кто знаком с творчеством Лимонова, «Баллада» едва ли произведёт впечатление более сильное, чем то скандальное интервью у Дудя: вот вам знаменитая встреча с бездомным, вот ненавидимый им Евтушенко, вот очевиднейшая параллель с Трэвисом Биклем – когда же режиссёр понимает, что не успевает выразить через человеческий портрет эпоху, он даёт её, эпохи, ускоренную перемотку; именно поэтому, например, финальный отрезок смотрится несколько отвалившимся от контекста.
В фильме есть блестящие находки (типа той, где Лимонов неторопливо дефилирует по Нью-Йорку прямо в объятия насильственного перерождения), и Уишоу, оставшийся как бы вне интерпретации, выдаёт очень старательный, техничный набросок – но и в нём с трудом угадывается человек, тщеславие которого было лишь логическим продолжением достоинств, а эпатаж всегда рос из обострённого чувства справедливости; когда-то его фамилия, как любил подчёркивать и он сам, разрывалась подобно гранате – ну а сейчас, оказавшись в руках у Серебренникова, застыла красивым, бессмысленным муляжом.
#Новинки
Media is too big
VIEW IN TELEGRAM
Второй трейлер «Супермена», конечно, помасштабнее, но так и не сумел продать мне готовый фильм.
Хочется списать всё это на провальный маркетинг, но с учётом пересъёмок теперь имеется стойкое подозрение, будто Ганн облажался и выдал перегруженную и пафосную кашу из архаичных супергеройских клише.
Буду рад ошибаться – а пока лишь уверился в мысли о том, насколько тот же «Человек из стали» Снайдера был (преступно!) недооценён.
Хочется списать всё это на провальный маркетинг, но с учётом пересъёмок теперь имеется стойкое подозрение, будто Ганн облажался и выдал перегруженную и пафосную кашу из архаичных супергеройских клише.
Буду рад ошибаться – а пока лишь уверился в мысли о том, насколько тот же «Человек из стали» Снайдера был (преступно!) недооценён.
Сложно это признавать, но на сей раз «Любовь, смерть и роботы» не вытянули ни Финчер, ни Миллер, ни фирменный для сериала налёт абсурдизма.
Тираннозавр и пара эпизодов про котиков симпатичные, но в остальном – как будто смотришь набор не самых талантливых дебютных короткометражек на нетфликсовских мощностях.
Ну, с учётом того, что второй сезон тоже был жутким отстоем – имеет смысл ждать ещё одну работу над ошибками в исполнении, ну, например, того же Альберто Мильего.
Пока главный meh уходящей весны.
Тираннозавр и пара эпизодов про котиков симпатичные, но в остальном – как будто смотришь набор не самых талантливых дебютных короткометражек на нетфликсовских мощностях.
Ну, с учётом того, что второй сезон тоже был жутким отстоем – имеет смысл ждать ещё одну работу над ошибками в исполнении, ну, например, того же Альберто Мильего.
Пока главный meh уходящей весны.
«Minecraft в кино», конечно, какая-то сплошная первозданная антиматерия кино.
Это примерно как х/ф «Трон», где вместо Джеффа Бриджеса – гигантский хряк (много гигантских хряков!), киберпанковский шик сменила эстетика условных «Пикселей», а гонки на мотоциклах мутировали в полёт Джека Блэка верхом на визжащем Джейсоне Момоа.
Включайте его в наказание тем гостям, которые отказываются уходить.
Это примерно как х/ф «Трон», где вместо Джеффа Бриджеса – гигантский хряк (много гигантских хряков!), киберпанковский шик сменила эстетика условных «Пикселей», а гонки на мотоциклах мутировали в полёт Джека Блэка верхом на визжащем Джейсоне Момоа.
Включайте его в наказание тем гостям, которые отказываются уходить.
This media is not supported in your browser
VIEW IN TELEGRAM
Почему-то кажется, что даже если Линклейтор отодвинул свои онтологические игры с нарративом в сторону и ограничился лёгким ностальгическим оммажом Годару – то фильм всё равно будет одной из самых приятных синефильских безделиц последних лет.
На «Громовержцев» я тоже сходил – и они действительно поприятнее последних фильмов MCU, но по меркам того же А24, про которую часто писали в маркетинговых материалах, это, скорее, мягкий вход в её наименее интересную, кризисную фазу.
Концептуальная фишка в том, что главный злодей – мрак собравшихся на экране кровоточащих душ; абстракция, материализовавшаяся тем не менее в кульминации во вполне конкретную угрозу – когда начинается потешное соревнование на тему того, чья идентичность более травмированная.
Однако всем этим не получается проникнуться элементарно в силу того, что из всех собравшихся на экране только у Елены что-то похожее на развитие и характер – да и то бедной Пью приходится общаться безжизненными функциональными репликами (типичный диалог с папой: «Я думал, ты не захочешь общаться» – «Ах, а ведь я так хотела!»).
Остальные – набор персонажей мультипликационного объёма: Капитан Америка для бедных (интересно, это удача дубляжа?), уставший конгрессмен Баки, Дэвид Харбор в роли назойливо шутящего сайдкика, юноша, пострадавший-от-несанкционированного-правительственного-эксперимента и женщина-призрак, про которую забываешь ещё до того, как начинается первая сцена после титров.
Единственная отрада для глаз – динамика отношений между графиней Джулией Луи-Дрейфус и её находчивой помощницей, но кино не про них, а отряд людей, нашедших, вы не поверите, в спасении человечества рецепт по спасению самих себя; и это всё, конечно, очень мило, но * в названии должна расшифровываться скорее как «мстители курильщика».
Хотя и курить в MCU, уверен, давно запрещено по студийному регламенту.
Концептуальная фишка в том, что главный злодей – мрак собравшихся на экране кровоточащих душ; абстракция, материализовавшаяся тем не менее в кульминации во вполне конкретную угрозу – когда начинается потешное соревнование на тему того, чья идентичность более травмированная.
Однако всем этим не получается проникнуться элементарно в силу того, что из всех собравшихся на экране только у Елены что-то похожее на развитие и характер – да и то бедной Пью приходится общаться безжизненными функциональными репликами (типичный диалог с папой: «Я думал, ты не захочешь общаться» – «Ах, а ведь я так хотела!»).
Остальные – набор персонажей мультипликационного объёма: Капитан Америка для бедных (интересно, это удача дубляжа?), уставший конгрессмен Баки, Дэвид Харбор в роли назойливо шутящего сайдкика, юноша, пострадавший-от-несанкционированного-правительственного-эксперимента и женщина-призрак, про которую забываешь ещё до того, как начинается первая сцена после титров.
Единственная отрада для глаз – динамика отношений между графиней Джулией Луи-Дрейфус и её находчивой помощницей, но кино не про них, а отряд людей, нашедших, вы не поверите, в спасении человечества рецепт по спасению самих себя; и это всё, конечно, очень мило, но * в названии должна расшифровываться скорее как «мстители курильщика».
Хотя и курить в MCU, уверен, давно запрещено по студийному регламенту.
This media is not supported in your browser
VIEW IN TELEGRAM
Бег всех этих людей в первом тизере «Альфы», признаться, будоражит куда сильнее финального марафона Тома Круза из «Миссии: Невыполнимой».
Скорее бы Канны снова расщепило на два лагеря.
Скорее бы Канны снова расщепило на два лагеря.
Forwarded from Cinema Critique (Александр Гофман)
Думаем, мало кто будет спорить, что четвёртый сезон «Любви, смерти и роботов» – вероятно, худшее, что случалось с этим шоу; выделим по паре предложений на эпизод в качестве аргументационной базы
Smart Appliances, Stupid Owners. Формат затянувшийся шутки «гаджеты критикуют общество потребления» – имеется (как выяснилось, на редкость беззубая) сцена с говорящим дилдо.
Golgotha. Красивый, но так и не развившийся во внятный сюжет эскиз с прямолинейным экологическим месседжем и неплохой отрисовкой – эту голгофу мы постарались выстрадать за вас.
Can’t Stop. Финчер из хедлайнера проекта (его выступление в третьем сезоне – одно из лучших в сериале) на время обратно превратился хоть и в талантливого, но всё-таки клипмейкера. Red Hot Chili Peppers – это, конечно, здорово, но даже недавняя реклама про крыс будоражила фантазию сильнее.
The Other Large Thing. Местами пластичный и изобретательный гэг про то, как котик, объединившись с роботом, свергает автократию кожаных мешков. Жаль только, что серия заканчивается ровно на том моменте, когда сюжет начинает по-настоящему захватывать.
Close Encounters of the Mini Kind. Традиционная уже для сериала миниатюра «человечество vs аномальная угроза». После зомби-апокалипсиса инопланетное вторжение смотрится не так здорово, и финал – ещё тот пук в лужу, но всерьёз злиться за подобные шалости создателей как-то не получается.
Spider Rose. Один из самых эмоционально заряженных и внешне эффектных эпизодов в сезоне, но кульминация уж слишком обрывиста, и (немалый) потенциал истории так и не развивается во что-то серьёзное, оставляя зрителей на титрах в подвешенном состоянии.
How Zeke Got Religion. Экшен про то, как солдат времён Второй Мировой обрёл веру в бога, повстречавшись со слугой дьявола. Если копнуть поглубже – то это скорее поиск не веры, а креативных способов выживания, но анимация сделана на довольно высоком уровне, а сам монстр уж точно является одним из главных украшений четвёртого тома.
400 Boys. Стильный, хоть и пустоватый, боевик про уличные разборки в постапокалиптическом сеттинге – от автора Zima Blue ожидалось чего-то поизящнее, но как вещь в себе «Четырёхсотые» дарят несколько приятных моментов.
For He Can Creep. Котик(и) против Сатаны в битве за душу заточённого в темнице талантливого поэта – выглядит почти так же хорошо, как и звучит; хотелось, конечно, больше развития по линии дара, который может быть как спасением, так и проклятием, но и на том спасибо.
The Screaming of the Tyrannosaur. Тим Миллер с лирической фантастикой про любовь, смерть и плотоядных космических аристократов – не уровень какого-нибудь Мильего, конечно, но на безрыбье и тираннозавр – рыба.
#Новинки
Smart Appliances, Stupid Owners. Формат затянувшийся шутки «гаджеты критикуют общество потребления» – имеется (как выяснилось, на редкость беззубая) сцена с говорящим дилдо.
Golgotha. Красивый, но так и не развившийся во внятный сюжет эскиз с прямолинейным экологическим месседжем и неплохой отрисовкой – эту голгофу мы постарались выстрадать за вас.
Can’t Stop. Финчер из хедлайнера проекта (его выступление в третьем сезоне – одно из лучших в сериале) на время обратно превратился хоть и в талантливого, но всё-таки клипмейкера. Red Hot Chili Peppers – это, конечно, здорово, но даже недавняя реклама про крыс будоражила фантазию сильнее.
The Other Large Thing. Местами пластичный и изобретательный гэг про то, как котик, объединившись с роботом, свергает автократию кожаных мешков. Жаль только, что серия заканчивается ровно на том моменте, когда сюжет начинает по-настоящему захватывать.
Close Encounters of the Mini Kind. Традиционная уже для сериала миниатюра «человечество vs аномальная угроза». После зомби-апокалипсиса инопланетное вторжение смотрится не так здорово, и финал – ещё тот пук в лужу, но всерьёз злиться за подобные шалости создателей как-то не получается.
Spider Rose. Один из самых эмоционально заряженных и внешне эффектных эпизодов в сезоне, но кульминация уж слишком обрывиста, и (немалый) потенциал истории так и не развивается во что-то серьёзное, оставляя зрителей на титрах в подвешенном состоянии.
How Zeke Got Religion. Экшен про то, как солдат времён Второй Мировой обрёл веру в бога, повстречавшись со слугой дьявола. Если копнуть поглубже – то это скорее поиск не веры, а креативных способов выживания, но анимация сделана на довольно высоком уровне, а сам монстр уж точно является одним из главных украшений четвёртого тома.
400 Boys. Стильный, хоть и пустоватый, боевик про уличные разборки в постапокалиптическом сеттинге – от автора Zima Blue ожидалось чего-то поизящнее, но как вещь в себе «Четырёхсотые» дарят несколько приятных моментов.
For He Can Creep. Котик(и) против Сатаны в битве за душу заточённого в темнице талантливого поэта – выглядит почти так же хорошо, как и звучит; хотелось, конечно, больше развития по линии дара, который может быть как спасением, так и проклятием, но и на том спасибо.
The Screaming of the Tyrannosaur. Тим Миллер с лирической фантастикой про любовь, смерть и плотоядных космических аристократов – не уровень какого-нибудь Мильего, конечно, но на безрыбье и тираннозавр – рыба.
#Новинки
This media is not supported in your browser
VIEW IN TELEGRAM
Дэвид Линч на съёмках «Синего бархата»* рассуждает о том, насколько большую роль технологии могли бы сыграть в судьбе художника и каким он видит (компьютерное) будущее кинематографа.
Местами, к слову, очень точно было угадано про оптимизацию крайне энергозатратных производственных моментов.
Ну и мы помним, что когда появилась возможность взять небольшую цифровую камеру и сделать не менее грандиозное кино, он воспользовался шансом и снял «Внутреннюю империю».
Очень жаль, что уже больше не снимет.
* из дока «Синий бархат: пересмотренный»
Местами, к слову, очень точно было угадано про оптимизацию крайне энергозатратных производственных моментов.
Ну и мы помним, что когда появилась возможность взять небольшую цифровую камеру и сделать не менее грандиозное кино, он воспользовался шансом и снял «Внутреннюю империю».
Очень жаль, что уже больше не снимет.
* из дока «Синий бархат: пересмотренный»
Наташа Лионн в кладовой Criterion – это, конечно, чисто я времён бурной молодости без нормального интернета и с двумя тысячами последовательно втаренных дисков с классикой.
Чувствую, её визит долго никто не переплюнет.
Чувствую, её визит долго никто не переплюнет.
This media is not supported in your browser
VIEW IN TELEGRAM
У Аронофски, похоже, выйдет самый смешной фильм в карьере (если отвлечься от «Ноя», конечно).
Я, при этом, неплохо отношусь к некоторым его ветхозаветным откровениям (да и в «маме!», если разобраться, масса чернейшего, отдающего мизантропией юмора), но гангстерский трагифарс с ТАКОЙ-ТО фактурой в касте – это определённо не самый плохой способ наконец слезть с табуретки.
Я, при этом, неплохо отношусь к некоторым его ветхозаветным откровениям (да и в «маме!», если разобраться, масса чернейшего, отдающего мизантропией юмора), но гангстерский трагифарс с ТАКОЙ-ТО фактурой в касте – это определённо не самый плохой способ наконец слезть с табуретки.
Финал The Studio – это (пока) самые напряжённые 23 минуты текущего телевизионного года.
Хочу новость о продлении шоу на десять сезонов вперёд, ведь мало кто признавался в любви к кино с таким драйвом, наглостью, азартом и непрошибаемым чувством самоиронии, как эти ребята.
Сказать, что я от них тащусь – значит ничего не сказать.
Хочу новость о продлении шоу на десять сезонов вперёд, ведь мало кто признавался в любви к кино с таким драйвом, наглостью, азартом и непрошибаемым чувством самоиронии, как эти ребята.
Сказать, что я от них тащусь – значит ничего не сказать.
Ещё забыл вам рассказать про мой самый лютый (другого слова здесь, пожалуй, не подберу) смотр – с большой буквы С! – за последние несколько месяцев – х/ф «Гадкая сестра».
Про него многие пишут, что перед нами новый финский Лантимос с уклоном в бравурную физиологию, но это во многом даже более радикальное, если где-то и шитое нарочито грубыми стежками, кино; «Золушка», без особых любезностей вбивающая туфельку в зрительскую глотку.
Собственно, сюжет в очень циничном ключе переосмысляет всем известную фэнтезийную фабулу, сфокусировавшись не на самой Золушке – всё такой же обворожительной, но руководствующейся при поисках принца исключительно меркантильными интересами – а её зашуганной сводной сестре-дурнушке.
Среди самых ударных сцен – секс, собственно, самой Золушки с местным конюхом, полуразложившийся труп как один из продвигателей сюжета и ряд откровенно садистских косметических улучшений, включающих в себя отрезанные пальцы, проткнутые иглой веки и лоботомирование несчастной носовой горбинки.
При этом дебютантка Блихфельдт не обслуживает передовые феминистские тренды, а пишет душераздирающий роман воспитания в несколько посгринуэевском, если не сказать де садовском, ключе – ведь главную героиню уродуют прежде всего не патриархальные, а общесоциальные, растущие из типичной тирании долженствования, устои.
К финалу они разрастаются в гротескную метафору червя – искусственно навязанных ожиданий и стандартов, пожирающих своего носителя – которая, уж поверьте, заставит позеленеть даже самых мужественных поклонников Корали Фаржа.
По-моему, отличная иллюстрация к так и напрашивающемуся тезису о том, что порой байроническая кинематографическая красота требует совсем немалых зрительских жертв.
Про него многие пишут, что перед нами новый финский Лантимос с уклоном в бравурную физиологию, но это во многом даже более радикальное, если где-то и шитое нарочито грубыми стежками, кино; «Золушка», без особых любезностей вбивающая туфельку в зрительскую глотку.
Собственно, сюжет в очень циничном ключе переосмысляет всем известную фэнтезийную фабулу, сфокусировавшись не на самой Золушке – всё такой же обворожительной, но руководствующейся при поисках принца исключительно меркантильными интересами – а её зашуганной сводной сестре-дурнушке.
Среди самых ударных сцен – секс, собственно, самой Золушки с местным конюхом, полуразложившийся труп как один из продвигателей сюжета и ряд откровенно садистских косметических улучшений, включающих в себя отрезанные пальцы, проткнутые иглой веки и лоботомирование несчастной носовой горбинки.
При этом дебютантка Блихфельдт не обслуживает передовые феминистские тренды, а пишет душераздирающий роман воспитания в несколько посгринуэевском, если не сказать де садовском, ключе – ведь главную героиню уродуют прежде всего не патриархальные, а общесоциальные, растущие из типичной тирании долженствования, устои.
К финалу они разрастаются в гротескную метафору червя – искусственно навязанных ожиданий и стандартов, пожирающих своего носителя – которая, уж поверьте, заставит позеленеть даже самых мужественных поклонников Корали Фаржа.
По-моему, отличная иллюстрация к так и напрашивающемуся тезису о том, что порой байроническая кинематографическая красота требует совсем немалых зрительских жертв.