Дэвид Линч на съёмках «Синего бархата»* рассуждает о том, насколько большую роль технологии могли бы сыграть в судьбе художника и каким он видит (компьютерное) будущее кинематографа.

Местами, к слову, очень точно было угадано про оптимизацию крайне энергозатратных производственных моментов.

Ну и мы помним, что когда появилась возможность взять небольшую цифровую камеру и сделать не менее грандиозное кино, он воспользовался шансом и снял «Внутреннюю империю».

Очень жаль, что уже больше не снимет.

* из дока «Синий бархат: пересмотренный»

Наташа Лионн в кладовой Criterion – это, конечно, чисто я времён бурной молодости без нормального интернета и с двумя тысячами последовательно втаренных дисков с классикой.

Чувствую, её визит долго никто не переплюнет.

У Аронофски, похоже, выйдет самый смешной фильм в карьере (если отвлечься от «Ноя», конечно).

Я, при этом, неплохо отношусь к некоторым его ветхозаветным откровениям (да и в «маме!», если разобраться, масса чернейшего, отдающего мизантропией юмора), но гангстерский трагифарс с ТАКОЙ-ТО фактурой в касте – это определённо не самый плохой способ наконец слезть с табуретки.

Финал The Studio – это (пока) самые напряжённые 23 минуты текущего телевизионного года.

Хочу новость о продлении шоу на десять сезонов вперёд, ведь мало кто признавался в любви к кино с таким драйвом, наглостью, азартом и непрошибаемым чувством самоиронии, как эти ребята.

Сказать, что я от них тащусь – значит ничего не сказать.

​Ещё забыл вам рассказать про мой самый лютый (другого слова здесь, пожалуй, не подберу) смотр – с большой буквы С! – за последние несколько месяцев – х/ф «Гадкая сестра».

Про него многие пишут, что перед нами новый финский Лантимос с уклоном в бравурную физиологию, но это во многом даже более радикальное, если где-то и шитое нарочито грубыми стежками, кино; «Золушка», без особых любезностей вбивающая туфельку в зрительскую глотку.

Собственно, сюжет в очень циничном ключе переосмысляет всем известную фэнтезийную фабулу, сфокусировавшись не на самой Золушке – всё такой же обворожительной, но руководствующейся при поисках принца исключительно меркантильными интересами – а её зашуганной сводной сестре-дурнушке.

Среди самых ударных сцен – секс, собственно, самой Золушки с местным конюхом, полуразложившийся труп как один из продвигателей сюжета и ряд откровенно садистских косметических улучшений, включающих в себя отрезанные пальцы, проткнутые иглой веки и лоботомирование несчастной носовой горбинки.

При этом дебютантка Блихфельдт не обслуживает передовые феминистские тренды, а пишет душераздирающий роман воспитания в несколько посгринуэевском, если не сказать де садовском, ключе – ведь главную героиню уродуют прежде всего не патриархальные, а общесоциальные, растущие из типичной тирании долженствования, устои.

К финалу они разрастаются в гротескную метафору червя – искусственно навязанных ожиданий и стандартов, пожирающих своего носителя – которая, уж поверьте, заставит позеленеть даже самых мужественных поклонников Корали Фаржа.

По-моему, отличная иллюстрация к так и напрашивающемуся тезису о том, что порой байроническая кинематографическая красота требует совсем немалых зрительских жертв.

​Пиздец, сегодня прошло ровно 6 (ШЕСТЬ!) лет со дня скандальной премьеры «Мектуба: Интермеццо» в Каннах.

Кешиша тогда придали публичной анафеме и навешали на фильм ещё больше тенденциозных ярлыков, чем на оригинал. Почтенную публику разъярило буквально всё – начиная пресловутой «бессюжетностью» и заканчивая тортом из сплошь объективистских и аморальных кадров с вишенкой в виде 13-минутной сцены несимулированного секса.

Кино после такого забросили на полку – а Кешиш так и не нашёл в себе сил, чтобы продолжать искать дистрибьюторов или начать решать проблемы с правами на использованную в фильме музыку, не говоря уже о глубочайшем финансовом кризисе, вследствие которого ему даже пришлось заложить выигранную за «Жизнь Адель» каннскую ветвь.

Я не люблю впадать в фаворитизм непосредственно до просмотра, но Кешиш был (да и, уверен, остаётся) одним из самых смелых, ярких, самобытных и чувственных авторов не столько европейского, сколько интернационального сектора; и то, как он работал с актёрами, как чувствовал кадр и выдерживал ритм и фактуру выдавали в нём прежде всего темпераментного, тонкого художника и виртуознейшего драматурга.

С учётом того, сколько прошло времени, не уверен, что мы когда-нибудь увидим фестивальную копию «Интермеццо», да и судьба каннского лауреата при установившемся политическом климате сейчас видится крайне незавидной – как будто чёрная дыра преждевременно аннигилировала материю слишком светлого, слишком тактильного, слишком свободного кинематографа.

Остаётся довольствоваться декларацией равенства и братства.

Один из немногих жанровых аттракционов, который мне, каюсь, едва ли когда-нибудь надоест:

Мы посмотрели «Пункт назначения: Узы крови» – образцовое продолжение одной из главных развлекательных хоррор-франшиз

Тут главное помнить, что «Пункт назначения» всегда был про экшен, и никогда – про идеи. Где-то, как в первой, срабатывал эффект новизны, или, как в пятой, были чуть получше прописаны характеры и предлагаемые обстоятельства, но создатели ни разу ещё не отходили от излюбленной формулы, превращающей бегство простых смертных от фатума в задорный, принципиально лишённый и намёка на мысль, аттракцион.

Не отошли они от этой формулы и сейчас.

Вся линия со зловещим сном, который на самом деле был пророческим видением бабушки одной из героинь – не попытка переусложнить фабулу, а инструмент для выжимки ещё чуть более концентрированного саспенса: это позволило авторам, во-первых, подарить аудитории парочку неожиданных (внеочередных, как сказали бы здесь) смертей, а во-вторых, организовать нарратив так, чтобы даже самого нетерпеливого зрителя превратить в законченного параноика.

Какой из бытовых приборов закоротит первым? Какая из монет заставит платить главных героев по незакрытым перед смертью счетам? Станет ли попытка вытащить арахисовый батончик из неисправного автомата роковой или нет? И настолько ли уж хороша идея с переписыванием чужой судьбы в кабинете с нехорошо вибрирующим аппаратом МРТ?

И чем больше обманутых ожиданий – внезапно уцелевших персонажей или очередного ложного выпада со стороны того или иного бытового прибора – тем туже «Узы» заплетаются на запястьях и шеях посетителей мультиплексов.

Не говоря уже о том, что за последние пятнадцать лет технологии умерщвления экранной плоти совершили серьёзный шаг вперёд, и подарят вам немало новых занимательных фобий – включая, кстати, и авторемейк с так удачно размазывающими пушечное мясо брёвнами.

#Новинки

​«Источник вечной молодости» – наверное, последний гвоздь в крышку гроба (или гробницы?) Гая Ричи как народного режиссёра.

Сюжет – калька со сценария «В поисках утраченного ковчега», за масштаб отвечает коллаж панорамных открыточных кадров, вместо экшена – несколько скуловоротных погонь и перестрелок, а из всего звёздного состава достойно смотрится разве что, вы не поверите, Эйса Гонсалес – да и та лишь потому, что ей дают, извините, подвигать телом.

Чтобы вы понимали уровень предсказуемости в раскладах характеров и ситуаций – когда нам со спины показывают лысого правителя мессианского ордена, сразу понятно, что это Стэнли Туччи!

В остальном – Красински и Портман соревнуются, кто наиграет на «Золотую малину» в категории «самое ленивое отрабатывание гонорара», Глисон, играя делинквентного эксцентричного капиталиста, по-настоящему оживляется, лишь когда опаивает подростка шампанским. При этом на заднем плане расходуется вхолостую элита современного телевидения – подружка Пингвина (Кармен Эджого), ММ из The Boys (Лас Алонсо) и Стьюи из «Наследников» (Ариан Моайед).

По ходу, именно так теперь будет выглядеть кино от Apple TV+, снятое ими на сдачу – напрасная, необъяснимая расточительность, рядом с которой давно померк и сам Голливуд с его кучей предусмотрительно отменённых проектов.

Добро пожаловать в сказку «Гарри Поттер и узник расовой идентичности».

До премьеры самого сериала на HBO будет не кисло.

​30 лет назад в Каннах состоялась премьера «Ненависти».

Редкий, конечно, пример фильма на злобу дня, в котором автор, осмысляя действительность, – а Кассовица подтолкнул к съёмкам реальный прецедент с полицейским произволом, – вытягивает этическое (социальный комментарий) на территорию эстетического (универсальное обобщение).

Пересматривая его спустя столько лет, становится только очевиднее, с каким азартом режиссёр вгрызался в фактуру – даже если убрать в сторону блестящий сценарий и витальность молодых исполнителей, заметно, что Кассовица (быстро опустившегося до съёмок такой позёрской чепухи, как «Готика» и «Вавилон Н. Э.») направлял момент.

Ведь для него это была возможность не столько снять кино, сколько достать изо рта кляп и наконец выговориться.

И сквозь монохромное ч/б, изощрённый внутрикадровый монтаж, игры с зональной линзой и лаконичную сжатость временных и пространственных линий пробивается нерв, который если не обессмертил, то изрядно продлил жизнь этому фильму – как в одном из самых эффектных эпизодов схожим образом подминает под себя бит знаменитая мелодия Эдит Пиаф.

Это нерв гуманистической катастрофы – европейского расслоения по расовым, гендерным, классовым и политическим этажам. На каждую сцену с бесчеловечными силовиками найдётся сцена, в которой выходцы из пригорода не могут, да и не хотят найти общий язык с парижанами (и парижанками – в коротком, но очень доходчивом куске в галерее), на каждый этнос – свой осуждающий взгляд, на каждую позицию – выраженное противодействие.

Именно из «Ненависти» потом вышли такие фильмы, как «Дипан» (лауреат Канн 2015-го), «Отверженные» (здорово всколыхнувшие Францию ещё одной некрасивой историей с участием патрульного подразделения), да и недавняя, казалось бы, исключительно жанровая, «Паутина страха».

И если тогда «Ненависть» многим запомнилась как политический комментарий о разложении нации, то сейчас воспринимается как подлинный взлёт соцреализма в современном европейском кинематографе.

Итак, я решил поучаствовать в авантюре, освоить для себя новый формат.

Так вышло, что сценарий был написан давно, но перевести его в видеоформат получилось только сейчас – и кое-где заметно, что начитываю текст я не так легко, как пишу, но это один из атрибутов, над которыми (нет, ну честно!) предстоит поработать в следующих роликах.

Понятно, что «Бешеных псов» и до меня с большим азартом разбирало великое множество более компетентных людей, но я всё же попытался не ограничивать себя выжимкой из сухих фактов.

Прежде всего меня интересовала драматургия и тот факт, что постмодернистскую архитектуру Квентин начал развивать уже с дебюта – просто сделал это менее очевидно, как бы вне нарративной эквилибристики, прославившей его как автора на весь мир.

Надеюсь, что-то да у нас получилось. Если есть свободные двенадцать минут – прыгайте по ссылке.

https://www.youtube.com/watch?v=6rQnb1kmzFU

Разочаровываюсь на много буковок:

Некоторые наши соображения по второму сезону The Last of Us

При очевидных недостатках и первого сезона, на этот раз HBO не только не провели работу над ошибками, но фундаментально ошиблись в выборе переменных – актёрски, технически и драматургически сериал местами сделан настолько небрежно, что в процессе просмотра его несколько раз выписываешь из сегмента премиального телевидения.

Даже хвалёный второй эпизод ощутимо страдает от ложного чувства реальности – впрочем, о нём мы уже писали отдельно. В остальном – это преимущественно меланхоличное (что могло быть совсем не плохо) роуд-муви, путешествие в мнимое сердце тьмы со слабым включением в сюжет и без пяти минут издевательскими намёками на его солидное развитие в дальнейшем.

У Джеффри Райта не самый дурной, учитывая обстоятельства, монолог про дорогую посуду – но в остальном это, если говорить начистоту, расширенное камео. Про кордицепс теперь понятно, что некоторые заражённые стали разумнее, а сам грибок научился распылять семена в воздухе – но под эту душераздирающую информацию выделили хорошо если тридцать минут. Также появилась многообещающая линия с сектой «шрамов» – пока отличившихся разве что специфическим гримом и своеобразным отношением к пленникам (см. их встречу с Рамзи).

Да, видимо, тут стоит ещё раз высказаться по Белле Рамзи. Проблема не в том, что она плохая актриса, а интернет сегодня состоит сплошь из продавливающих диван расистов (привет Гермионе), лукистов и прочих отстаивающих патриархат цисгендеров и консерваторов.

Проблема – в несоответствии типажу и наполняющей его психофизиологии, что стало особенно заметно по происшествии пяти принципиально важных для фабулы лет; при этом Рамзи то агрессивно переигрывает, то впадает в необъяснимый кататонический ступор – что особенно заметно на контрасте с милейшей, хоть и не демонстрирующей в кадре ничего сверхъестественного Изабелой Мерсед (в противовес Рамзи – кастинговое решение, которое устроило практически всех).

При этом из повествования был выключен Педро Паскаль, из-за которого многие в принципе обратили внимание на экранизацию. Это, само собой, обуславливается каноном, и с ним есть несколько сильных флешбэков – но именно здесь как никогда режет глаз, что Дракманн и Мэйзин редуцировали характеры до состояния функций, механически транслирующих из уст их высокие гуманистические идеи.

Скажем, трагический бэкграунд теперь стоит на неуклюжих, монотонных и открыто морализаторских пояснениях; и ладно, заливающийся слезами Джоэл – но как можно было написать такие диалоги для Джесси («Я, в отличие от тебя, ставлю судьбы людей Джексона выше эгоистичного интереса!»)? Или проговаривающей для самой ленивой аудитории экспозицию Эбби? Даже сцена с беременной в кульминации вопреки расстановке акцентов смотрится как примитивная и бесстыдная манипуляция.

Что же касается вышеупомянутых высоких идей – понятно, что сериал (как, логично предположить, и игра) развивает типичный для историй о зомби мотив о том, что цивилизацию обрекает на гибель не смертельный вирус, а человеческий фактор; что понятия справедливости и всеобщего блага отступают на задний план перед лицом слишком сильных, слишком иррациональных, слишком индивидуализированных эмоций; что нет жизни в мести – а насилие всегда порождает насилие.

Но при переносе в кинематографический нарратив подобный апломб кажется смехотворным – и в каких-нибудь «28 днях спустя» было больше и поэзии, и трагизма, и напряжения, и драйва, чем во всём The Last of Us; и это мы ещё не начали обсуждать, что у зрителей, судя по рейтингам, наконец выработался иммунитет к хайпу – и продолжение, по всей видимости, рискует оказаться в медийном вакууме подобно амазоновским «Кольцам Власти».

Ну – теперь хотя бы есть отличный повод впервые за много лет взять в руки джойстик.

#Новинки

Впрочем, что это я всё про The Last of Us – Until Dawn так вон вообще умудрился разбередить ментальные раны, так и не зажившие после детских просмотров видеоигровых экранизаций от Уве Болла.

Представьте себе «Зловещих мертвецов» с гротеском, но без слэпстика; «Идентификацию» с терапевтическим месседжем, но без вовлечения в фабулу и твисты; «Пункт назначения» со множеством смертей, но без ведущего к ним бикфордова шнура саспенса.

Повторный просмотр, уверен, не сумел бы пережить даже Фил Коннорс.

​Очень ждал «Верни её из мёртвых», но у авторов, увы, случился синдром второго фильма.

Talk to Me, по сути, говорил ровно о том же самом – но был при этом гораздо острее, умнее, трагичнее и страшнее; и если там герои общались с мёртвыми, демонстрируя внутреннюю глухоту по отношению к живым, то здесь внешняя слепота отражает самую страшную из форм неведения.

Неведение главной героини по отношению к собственной (умершей) дочери и проблемным приёмным детям; неведение сестры по отношению к собственному отцу-изуверу и глубоко травмированному, часто лгущему во благо (см. одну из первых сцен с язвящими школьницами) брату; неведение этого же брата к, как ему кажется, гораздо более хрупкому внутреннему миру сестры.

Однако на сей раз экзистенциальный конфликт тонет в бассейне мелодраматических компромиссных решений – и финальному откровению не хватает ни поэтической образности, ни мощного трагического аккорда, чтобы перейти от разговоров про (да сколько можно!) родовые травмы к чему-то, что, как это было с Talk to Me, остаётся с тобой навсегда.

Здесь есть неплохая – местами привычно экзальтированная – партия у Салли Хокинс, и один только шокер с зубами (феноменальная детская роль у Джоны Рен Филлипса) сполна окупает цену билета, но от режиссёрского тандема Филиппу хотелось получить хоррор, который мог бы раздвинуть границы самого пластичного, открытого к вызовам жанра, а не механическую отработку некогда заявленных приёмов и тем.

Вне всяких сомнений, это кино редких блестящих моментов сослужило бы хорошую службу менее амбициозному автору – но в случае с братьями полное ощущение, будто они на этот раз поговорили не со зрителем, а сами с собой.

Не удержался и посмотрел трейлер нового «Франкенштейна».

По ходу, самые мощные электроды Виктор подсоединит к зрителю.

Смотрится не как проект мечты для самого Гильермо, а как один из самых амбициозных стриминговых проектов вообще.

Жаль, что не на большом экране, но сшивать себя обратно по кускам мы все, чувствую, всё равно будем долго.

Лучшее про разницу между этими двумя фильмами.

Mountainhead стоило снимать хотя бы ради ответа на сакраментальный вопрос – «А что будет, если попробовать уместить фабулу четырёхсезонного сериала в двухчасовую телевизионную пьесу?».

Без экспозиции характеров и лежащего за событиями драматургического бэкграунда, без вдумчивой работы с социокультурным подтекстом и долгой, тщательнейшей настройки ползунков эмоционального накала, благодаря которым Succession к финалу и превратились в одно из главных творческих достижений HBO.

Причём, ладно, плоская антикапиталистическая сатира – но когда в финальном акте кино из категории условных Margin Call и The Big Short даёт неуклюжий крен на территорию хичкоковской «Верёвки» (см. словесные пикировки с переходом от аврелианского стоицизма к ницшеанскому имморализму), начинаешь себя чувствовать участником стремительно схлопывающегося стартапа.

Опыт, конечно, волнительный, но не то чтобы одухотворяющий.

Помню, что когда объявили сиквел «Города грехов», в нём должна была сыграть Анджелина Джоли.

Причём под заголовком «Женщина, ради которой можно умереть».

Роль, как вы знаете, отошла другой, но шлейф женщины, ради которой стоит умереть, следовал за ней с самого начала.

Следует, надо сказать, и сейчас – когда ей исполнилось 50.