Мы недавно читали стихотворение, которое спела Аня. Спела прекрасно 💔

КРЫМСКОЕ

Гуляя по Ялте, вдыхая волшебный бриз,
С бутылкой Массандры спускаешься к морю вниз
И слушаешь волны, встречая восход Луны,
И мысли твои так свободны и так пьяны.

В тени кипарисов, среди виноградных лоз
Здесь древние греки пасли лошадей и коз,
Справляли Партении, строили Херсонес,
Когда о хохлах даже ветер не слышал здесь.

Потом вековечные крымские берега
Узнали о тяжести римского сапога.
И те, кто принес имя Цезаря на щитах,
Конечно, не слышали ни о каких хохлах.

Здесь правили готы и гунны, потом пришли
Коварные турки - и веру свою несли.
Тут были османы, а раньше была Орда,
Но только хохлов тут не было никогда.

Но вот отгремела война, разошелся дым...
Сиянием русской царицы обласкан Крым.
Потемкин вручил государыне сей алмаз,
А звали его - Григорий, а не Тарас.

Здесь Пушкин гулял по Гурзуфу в своем пальто,
Пока о хохлах тут еще и не знал никто,
И даже Волошин наяривал здесь свой кол,
Когда тут еще не бывал ни один хохол.

Теперь это снова Россия. Все десять лет
Мы строим дороги, проводим тепло и свет.
Вы прокляли нас, нарекли цитаделью зла...
Какая досада. Забыли спросить хохла.

(Июль 2024 г.)

#стихи

* * *
Я раньше жил, а нынче не живу.
Перелистай последнюю главу,
Закрой глаза, найди строку в завете —
И ты узнаешь: нет тебя на свете.
Бессонны мы и снимся наяву.
Мы встретились у бездны на краю
И выпили по капле жизнь свою,
Младенческим бессмертием играя.
И если дальше не иду по краю,
То где-то там как вкопанный стою.

Виталий Пуханов

* * *
У моря ропот старческой кифары…
Ещё жива несправедливость Рима,
И воют псы, и бедные татары
В глухой деревне каменного Крыма.

О, Цезарь, Цезарь, слышишь ли блеянье
Овечьих стад и смутных волн движенье?
Что понапрасну льёшь своё сиянье,
Луна, — без Рима жалкое явленье?

Не та, что ночью смотрит в Капитолий
И озаряет лес столпов холодных,
А деревенская луна, не боле,
Луна, — возлюбленная псов голодных.

Осип Мандельштам

Я прослужил здесь сорок лет, все сорок воевал,
Я видел и скалистый Вект, и Адрианов Вал,
Мне все места знакомы тут, но лишь узнав о том,
Что в Рим, домой, нас всех зовут, я понял: здесь мой дом.

Здесь счастлив был я в старину, здесь имя заслужил,
Здесь сына — сына и жену я в землю положил,
Здесь годы, память, пот и труд, любовь и боль утрат
Вросли навек в британский грунт. Как вырвать их, легат?

Я здешний полюбил народ, равнины и леса.
Ну лучше ль южный небосвод, чем наши небеса,
Где августа жемчужный свет, и мгла январских бурь,
И клочья туч, и марта луч сквозь бледную лазурь?

Р. Киплинг «Песня римского центуриона»

С видом на море

I

Октябрь. Море поутру
лежит щекой на волнорезе.
Стручки акаций на ветру,
как дождь на кровельном железе,
чечётку выбивают. Луч
светила, вставшего из моря,
скорей пронзителен, чем жгуч;
его пронзительности вторя,
на вёсла севшие гребцы
глядят на снежные зубцы.

II

Покуда храбрая рука
Зюйд-Веста о незримых пальцах
расчёсывает облака,
в агавах взрывчатых и пальмах
производя переполох,
свершивший туалет без мыла
пророк, застигнутый врасплох
при сотворении кумира,
свой первый кофе пьёт уже
на набережной в неглиже.

III

Потом он прыгает, крестясь,
в прибой, но в схватке рукопашной
он терпит крах. Обзаведясь
в киоске прессою вчерашней,
он размещается в одном
из алюминиевых кресел;
гниют баркасы кверху дном,
дымит на горизонте крейсер,
и сохнут водоросли на
затылке плоском валуна.

IV

Затем он покидает брег.
Он лезет в гору без усилий.
Он возвращается в ковчег
из олеандр и бугенвилей,
настолько сросшийся с горой,
что днище течь дает как будто,
когда сквозь заросли порой
внизу проглядывает бухта;
и стол стоит в ковчеге том,
давно покинутом скотом.

V

Перо. Чернильница. Жара.
И льнёт линолеум к подошвам...
И речь бежит из-под пера
не о грядущем, но о прошлом;
затем что автор этих строк,
чьей проницательности беркут
мог позавидовать, пророк,
который нынче опровергнут,
утратив жажду прорицать,
на лире пробует бряцать.

VI

Приехать к морю в несезон,
помимо матерьяльных выгод,
имеет тот ещё резон,
что это — временный, но выход
за скобки года, из ворот
тюрьмы. Посмеиваясь криво,
пусть Время взяток не берёт —
Пространство, друг, сребролюбиво!
Орёл двугривенника прав,
четыре времени поправ!

VII

Здесь виноградники с холма
бегут темно-зелёным туком.
Хозяйки белые дома
здесь топят розоватым буком.
Петух вечерний голосит.
Крутя замедленное сальто,
луна разбиться не грозит
о гладь щербатую асфальта:
её и тьму других светил
залив бы с лёгкостью вместил.

VIII

Когда так много позади
всего, в особенности — горя,
поддержки чьей-нибудь не жди,
сядь в поезд, высадись у моря.
Оно обширнее. Оно
и глубже. Это превосходство —
не слишком радостное. Но
уж если чувствовать сиротство,
то лучше в тех местах, чей вид
волнует, нежели язвит.

Иосиф Бродский, 1969

Стихотворение дня

Вы напрасно стараетесь,
милый мой Соловей,
эти уши, соломой забитые,
не про вас.
У меня, понимаете,
музыка в голове:
постоянно играет
какой-то дурацкий вальс.

Я на кухне прокуренной
делаю громче звук
и гоняю по кругу
нетрезвую тень свою.
Ну а если наскучит
мне общество тени вдруг,
выхожу к голубям,
что помои с земли клюют.

И тогда, как жар-птицу,
за хвост сизаря схватив,
прижимаю к груди —
и становится хорошо…
Я почти полюбил
этот глупый простой мотив.
Я, наверное, рад,
что когда-то его нашёл.

Артём Рагимов

Друзья!

Приглашаем вас на Второй поэтический концерт в ЦДЛ!
Он состоится через месяц, 17 октября в 19:00 в большом зале Клуба писателей Центрального дома литераторов.

В концерте примут участие поэты:

Марина Кудимова, Дмитрий Воденников, Надежда Кондакова, Александр Пелевин, Анна Долгарева, Игорь Караулов, Олеся Николаева, Анна Ревякина, Дмитрий Артис, Мария Ватутина, Алексей Шмелев, Софья Юдина. Мы очень надеемся, что к нам смогут присоединиться Дмитрий Филиппов и Амир Сабиров.

Режиссер концерта – актер и режиссер Государственного академического Малого театра России Сергей Потапов.
Концерт ведёт актер театра и кино Григорий Данцигер.
Музыкант концерта Сергей Летов.

Билеты.

Ждём вас, друзья!
Москва, Большая Никитская, д.53.

Проект реализуется при поддержке:  ПФКИ,
Фонда Захара Прилепина,
федерального СМИ "Ваши Новости",
культпространства "Бункер на Лубянке".
#культурнаяволна #грантдлякреативныхкоманд
#фондкультурныхинициатив

ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ ЕСЕНИНА

Отговорила роща золотая
Березовым, веселым языком,
И журавли, печально пролетая,
Уж не жалеют больше ни о ком.

Кого жалеть? Ведь каждый в мире странник
Пройдет, зайдет и вновь оставит дом.
О всех ушедших грезит конопляник
С широким месяцем над голубым прудом.

Стою один среди равнины голой,
А журавлей относит ветер в даль,
Я полон дум о юности веселой,
Но ничего в прошедшем мне не жаль.

Не жаль мне лет, растраченных напрасно,
Не жаль души сиреневую цветь.
В саду горит костер рябины красной,
Но никого не может он согреть.

Не обгорят рябиновые кисти,
От желтизны не пропадет трава.
Как дерево роняет тихо листья,
Так я роняю грустные слова.

И если время, ветром разметая,
Сгребет их все в один ненужный ком.
Скажите так... что роща золотая
Отговорила милым языком.
1924

А ещё в Москве открылась выставка, посвящённая Иосифу Бродскому!

Утро, зарядка,
кофе и новостная сводка.
Село Мирное, село Весёлое
село Дружба и село Вишнёвка
за минувшую ночь
перешли под полный контроль.

Бутерброды, кабина лифта,
вагон метро.
Офисный день, документы
за электронной подписью.
Беспилотники в небе
над Белгородской областью.
Очередное вторжение осуждают
очередные добрые страны.
Эскортницы
в приложении для свиданий —
ничего странного.

Ничего страшного.
Это ведь просто такое время,
а значит, поц, не ссы.
Билборд обещает единовременно
восемьсот косых.
Задумался на минутку
о бытии, о мужской субъектности.
Один друг получил
квартиру в Москве
и звезду Героя России,
двое — пропали без вести.

Это ведь просто такое время,
а значит, парень, не ной, не надо.
Унывать — преступление
против детства и красоты.
Осень беременна ядерной тройней
или триадой.
Отец — не ты.

А русские — все геройские дети.
На русских не действуют
гойские веды, горькие беды,
враки и бреды,
парламентские запреты,
Греты и Гензели,
Ройзманы и Мизулины.

На морозе лизал качели,
хули мне пули.
Землю вернули.
Ещё себя бы себе вернули.
И стало бы вечно, здорово,
замечательно.

Вечер, подъезд, коридор,
щелчок выключателя.
Ужин, микроволновка,
пиликанье игровой консоли.

Дружба, Вишнёвка, Мирное
и Весёлое.

(2024)
#стихи

Все начинается с аэропортов,
где в ожидании рейса,
невольно заговоришь за стойкой
с рыжим незнакомцем
и, перед тем как уйти,
он скажет шотландцы и русские — один народ.
Ты вкурил?
Слышал, как поёт Ансамбль Советской армии?
Это — шотландские гимны.
Жди часа «Ч».
Мы вместе выебем англосаксов,
отомстим за все.
И он уйдет, подарив мне пачку сигарет,
которые для меня не слишком крепки,
почти дамские сигареты.
И я начну читать кельтские легенды,
сочинять собственный эпос,
способный сдвинуть
Европоцентричность мира,
или просто стать забавой
для чудаков типа меня.

Если и кто-то заронил сомнение
в мою душу,
то не Джойс или Беккет,
а этот поддатый чувак,
скрывшийся навеки
в турникетах JFK.

Вадим Месяц

Сердечных ран моих не береди,
Октябрь-рекрут, горькая година,
И в свой черед в Мариновку войди,
Залей дождями и освободи,
Соедини с покоем воедино.
Не мне ее, далекую, воспеть
И уберечь от хвори да от хмари,
Но Русь моя – испытанная твердь,
Всечасно побеждающая смерть,
Чтоб прорастали вновь Иван-да-Марьи,
Ромашки, Ветреницы, Зверобой,
Ростки земли, удобренные кровью, –
Мужая, принимает смертный бой,
По-русски, не робея, ибо Бог
Хранит ее с отеческой любовью...

÷÷÷
Вы заперты в скорлупке слова "я".
Мы заперты в скорлупке слова "мы".
Но божество является из тьмы,
едва проснувшись, не надевши юбки,
и лезвием тупого бытия
бьёт по одной, бьёт по другой скорлупке.
Таким путём из частного безумья
готовится вселенская глазунья.

Стакан с водой

Ты стоишь в стакане передо мной, водичка,
и глядишь на меня сбежавшими из-под крана
глазами, в которых, блестя, двоится
прозрачная тебе под стать охрана.

Ты знаешь, что я — твоё будущее: воронка,
одушевлённый стояк и сопряжён с потерей
перспективы; что впереди — волокна,
сумрак внутренностей, не говоря — артерий.

Но это тебя не смущает. Вообще, у тюрем
вариантов больше для бесприютной
субстанции, чем у зарешечённой тюлем
свободы, тем паче — у абсолютной.

И ты совершенно права, считая, что обойдёшься
без меня. Но чем дольше я существую,
тем позже ты превратишься в дождь за
окном, шлифующий мостовую.

Иосиф Бродский, 1995

Сегодня 210 лет великому русскому поэту Михаилу Юрьевичу Лермонтову.


* * *
Когда б в покорности незнанья
Нас жить создатель осудил,
Неисполнимые желанья
Он в нашу душу б не вложил,
Он не позволил бы стремиться
К тому, что не должно свершиться,
Он не позволил бы искать
В себе и в мире совершенства,
Когда б нам полного блаженства
Не должно вечно было знать.

Но чувство есть у нас святое,
Надежда, бог грядущих дней, —
Она в душе, где всё земное,
Живет наперекор страстей;
Она залог, что есть поныне
На небе иль в другой пустыне
Такое место, где любовь
Предстанет нам, как ангел нежный,
И где тоски её мятежной
Душа узнать не может вновь.

М. Ю. Лермонтов, 1831

Труба

Ты смотришь сны? Я тоже вижу сны,
где мы с тобою не обречены
на квёлый дождик в Северо-Задонске,

трубу в окне на тыщу стекловат,
почивший в девяностых детский сад
и через лужу брошенные доски.

Со Школьной поворот напра-нале...
во, твой подъезд — волшебное шале:
пять этажей, петуньи, две скамейки.

Я вижу за полтыщи с гаком вёрст
тебя в окне — лохматым, сонным ёпрст,
гитару, макароны и сардельки.

Полтыщи — это, в общем, не беда,
но жизнь их растянула на года,
сплетая дни в сырую паутину.

И мы в сети. Здорово, как дела?..
Какая осень в Питере была!
Каналы, позолота да патина.

Такая туристическая блажь —
крути башкой, высматривай этаж,
где жили мертвецы и героини.

Всё дождь и хмарь, а тут как раз тепло,
и львы почти вставали на крыло,
когда мы проплывали между ними.

...Ты видишь остов тополя в окне,
халат на дяди-лёшиной жене,
трубу-бомжиху в клочьях стекловаты...

Мы смотрим сны. Потом они болят...
В моём окне такие ж тополя —
попилены, живучи, узловаты...

Полина Орынянская

* * *
Возьми на радость из моих ладоней
Немного солнца и немного мёда,
Как нам велели пчёлы Персефоны.

Не отвязать неприкреплённой лодки,
Не услыхать в меха обутой тени,
Не превозмочь в дремучей жизни страха.

Нам остаются только поцелуи,
Мохнатые, как маленькие пчёлы,
Что умирают, вылетев из улья.

Они шуршат в прозрачных дебрях ночи,
Их родина — дремучий лес Тайгета,
Их пища — время, медуница, мята.

Возьми ж на радость дикий мой подарок —
Невзрачное сухое ожерелье
Из мёртвых пчёл, мёд превративших в солнце.

Осип Мандельштам, 1920 г.