Лето 2015 года. В Подмосковье стоит жара, мне 12 лет. Небо ясное, прямо как сейчас. Мы с моим лучшим другом обсуждаем мод "народная солянка" и спорим кто круче - Гиви или Моторола. Гиви выигрывает. Мы идëм на стадион, где пьëм содовую и обсуждаем стратегию "подката к девчонкам" вместе с дальнейшими фантазиями на их счëт (конечно подсмотренными в интернете и послушанными у старшаков). Вечереет и день подходит к концу, оставляя после себя приятное послевкусие жизни.

И какая мораль? А никакая. Просто мне сегодня 21 год.

Дни в Бирме

Совсем недавно у нашего друга, молодого поэта, публициста и по совместительству соорганизатора "Лимоновских чтений" в Санкт-Петербурге Дмитрия Каляева вышел сборник стихов "Король в изгнании".

В августе 23 года он отправился из интеллектуального и богемного Петербурга на фронт в составе 7-ой Добровольческой бригады имени Святого Георгия. Так о его книге отзывается писатель Павел Кухмиров - доброволец первой волны:

О чём думают люди на войне? О чём они думают на фронте? О чём они думают в казармах? О чём они думают в тылу и на передовой? О чём они думают, если они – солдаты? Вопреки мнению многих, они думают не о войне.

Зачастую их мысли бывают очень далеко от неё. А разум порой весьма причудливо трансформирует ту реальность, которую им приходится видеть. Для многих будет сюрпризом, но такой литературный жанр, как фэнтэзи, был создан ветеранами Первой мировой войны, прошедшими через самый настоящий Ад. С одной стороны, разумеется, уважаемый профессор Толкиен. Который, глядя на пламя и ужас, грезил о драконах и далёком мире, окутанном осенней лирической грустью. А с другой стороны, вы удивитесь, но это Эрнст Юнгер - автор известнейших военных мемуаров. Не все знают, что он же написал книгу "На мраморных утёсах" – самое первое фэнтези, словно залитое солнечным светом.

И это не удивительно. Люди, находясь в Аду, грезят чём-то совсем другом. Этот поэтический сборник, автор которого воюет в СВО - яркий пример такого явления. Нет, это поэзия не о войне (хоть она там и присутствует). Это романтическая поэзия в стиле Гумилёва или английской лирической классики (Блейка, Китса, Шелли, etc.). И нет ничего удивительного в том, что, сидя в блиндаже, человек пишет стихи о далёких странах, о вечном. Ну, и о любви. Как же без неё? Она – основа всего. Тем более тогда, когда враг, против которого воюет этот боец, строит Ад на Земле. А что такое Ад? Это мир без любви. Лишённый её на фундаментальном уровне.

А стихотворение, название которого вынесено в заглавие сборника, более всего напомнило мне "Чайльд-Гарольда" Джорджа Байрона. Его герой –это тоже король в изгнании. Точно такая же неприкаянная душа, отправившаяся в странствие. Впрочем, сам Байрон об этом сказал: иногда бегство от людей – это путешествие к глубинам собственной души. Поэт на войне – это всегда король в изгнании. И эти стихи – голос изгнанного короля. Грустные и в то же время величественные. Так их и следует воспринимать.

Сборник Дмитрия Каляева "Король в изгнании" можно приобрести в книжном магазине "Листва" и в издательстве "Геликон Плюс".

В "Солнце Севера" в ближайшее время планируем провести презентацию книги.

Откр. Ст. 26  

Кто побеждает и соблюдает дела Мои до конца, тому дам власть над язычниками. И будет пасти их жезлом железным; как сосуды глиняные сокрушатся они.

Дмитрий Каляев - молодой поэт, ушедший на войну. В перерыве между двумя командировками на СВО он издал сборник «Король в изгнании». Дима пропускает войну сквозь себя как эстет. Он и романтик, и циник, и акмеист. Что-то здесь от Гумилёва - строгие рифмы, отсылающие к классической поэзии, но без попыток заигрывать с футуризмом.

Поэзия Каляева далека от квасного патриотизма. Донбасс у него перекликается не с Великой Отечественной, а с Бенгалией, с цезарем, с искателям приключений в пробковых шлемах. Каляев - на стороне красоты против уродства, на стороне стиля, на стороне риска. На стороне наблюдателя, скрестившего на груди руки перед видом гибнущей Помпеи.

Друзья что гибнут как античность
На фронте новой мировой
Быть может и меня отыщут
И примут там за своего

Ведь были же когда-то скальды
Певцы побед и поражений
Была же ночь и кто-то ладил
Святую грусть в своей свирели

Какой-то жаворонок пел
Над буро-красными проливами
И умирал от тех же стрел
Что грек под всеми Фермопилами

Каляева интересует и Пушкин, и Гоголь, и Вергилий, но писать всерьёз в наше время о них непросто, ведб легко скатиться в наивную глупость. Дима же открывает в себе возможность говорить в стихах о великих путём собственного помещения в зону риска, он пытается нащупать связь с историческими вехами, оказавшись в военной обстановке.

Сборник не похож на современную поэзию. Пожалуй, эта поэзия подчёркнуто, демонстративно несовременна. Она напоминает вещь, которую искусственно старят, чтобы она выглядела дороже.

Позёр Каляев в «Короле в изгнании» пишет о местах, где он никогда не был, об эпохах, в которых уже никому не суждено жить. Кому-то покажется нелепым это эстетство, но попробуйте также как он эстетствовать в Бахмуте. Местами у Димы получается сильно - не зря поэт решил стать авантюристом.

Приобрести сборник «Король в изгнании» можно на сайте издания «Геликон плюс».

— Хотелось ли тебе когда-нибудь взять землю и поднять ее? И, может быть, бросить потом.

— Это невозможно. Что ты говоришь. Иуда!

— Это возможно, — убежденно сказал Искариот. — И мы ее поднимем когда-нибудь, когда ты будешь спать, глупый Фома!

За лучшие треки на ротации

Твои глаза как голубая гематома -
в них мерещится Эдем и улыбается Мадонна

Moнa Лиза не была одной из тех женщин, которых в те времена называли "учеными героинями". Никогда не выказывала она своих книжных сведений. Только случайно он узнал, что она читает по-латыни и по-гречески. держала себя и говорила так просто, что многие считали ее неумной. На самом деле, казалось ему, у нее было нечто глубже ума, особенно женского, - вещая мудрость. У нее были слова, которые вдруг делали ее родной ему, близкой, ближе всех, кого он знал, единственною, вечною подругою и сестрою. В эти мгновения хотелось ему переступить заколдованный круг, отделяющий созерцание от жизни. Но тотчас же он подавлял в себе это желание каждый раз, как умерщвлял живую прелесть моны Лизы, вызванный им призрачный образ ее на полотне картины становился все живее, все действительнее.
И ему казалось, что она это знает и покоряется, и помогает ему приносить себя в жертву собственному призраку - отдает ему свою душу и радуется.

Дмитрий Мережковский "Леонардо да Винчи"

После рабочей поездки наконец-то встретился с автором аннотации к "Королю в изгнании".

Взял у Вани большое интервью, которое никогда не выйдет.

С боевым Бача-Бази на улицах Кабула

Женщина пришла в отчаяние.
– А что мы будем есть все это время? – Она схватила полковника за ворот рубашки и с силой тряхнула его. – Скажи, что мы будем есть?

Полковнику понадобилось прожить семьдесят пять лет – ровно семьдесят пять лет, минута в минуту, – чтобы дожить до этого мгновения. И он почувствовал себя непобедимым, когда четко и ясно ответил:
– Дерьмо.

«Полковнику никто не пишет»

Юноша и смерть. Или Рождение автора

Дмитрий Жвания:

– Наконец он вернулся с фронта, и мы встретились в рюмочной «Дружба» (есть такое заведение на Звенигородской). Кто он для меня? Как обозначить наши отношения? Будучи учеником советской школы, в которой изучали немецкий язык, я, как и другие ученики этой школы, под наблюдением преподавателей переписывался со сверстниками из ГДРовской организации Telman Pionier. Мы их называли brieffreunde – «друзья по переписке». Наверное, до недавнего времени и он был моим «другом по переписке».

В сентябре 2022 года этот парень прислал мне текст, озаглавленный «Чему учат маркиз де Сад и Лимонов». Когда тебе глубоко за 50, ты многого не ждёшь от текста, написанного двадцатилетним. Честно! Но он был занятный – текст этот. Вот пассажи о скандальном французе: «Добродетель книгах Де Сада существует, пожалуй, лишь для того, чтобы всегда уступать злу, быть неубедительной и слабой. В то время как зло существует именно для того, чтобы хотелось его уничтожить»; «Маркиз де Сад делает своим противником всё общество. Не только господина, но и его раба, гнущего шею под ударами плетей». Эдуарда Лимонова мой корреспондент охарактеризовал как «самого талантливого, едкого и маститого писателя, обнажающего все покровы нашего общества», которого «ненавидели за то, что он видел вещи такими, какие они есть – то есть срывал вуаль с мещанской повседневности».

Так началось наше сотрудничество. Чувствовалось, что автор находится под впечатлением от «литературы потока сознания». А в журналистике поток сознания требует правки. Его надо вводить в русло. И я правил. Некоторые тексты просил его переработать. Он не обижался. Принимал критику, перерабатывал.

Он знал, как выгляжу я (по фотографиям в соцсетях), а я знал, как он (тоже по фотографиям в соцсетях). Он – среднего роста, худой, с резко очерченными чертами лица. Он мне напоминал кого-то из культовых фигур середины XX века. Но не знаю, кого именно. Может, молодого Альбера Камю? Так или иначе его фото были будто сделаны в те годы, когда о литературе рассуждали в парижском Cafe de Flore.

Набирала обороты Спецоперация. Мой brieffreund отправился в ДНР как волонтёр. Прислал оттуда путевой очерк, в котором честно пересказал свои впечатления от увиденного. Я кое-что вымарал из него: когда страна воюет, кое о чём следует умалчивать. В Донбассе что-то его зацепило – заставило повысить ставки: он, не зная, что такое служба в армии (на срочной не был – студент), подписывает полугодовой контракт и становится бойцом 7-й Добровольческой бригады имени Святого Георгия.

По окончанию первого контракта парень возвращается в Петербурге, но ненадолго (мы не успели встретиться), и подписывает второй контракт. Попадает в Бахмут – в город-призрак.

Иногда он выходил в Сеть, мы изредка переписывались. И вот я жду его, своего «друга по переписке», в рюмочной «Дружба», потягивая красное вино. За соседним столиком веселится компания молодых людей: девушки oversize, парни с длинными, выкрашенными в зелёное волосами – тоже не худые. Я почему-то был уверен, что он придёт не в камуфляже, что на его одежде не будет патчей (шевронов) с надписями типа «Мама велела надеть». Так и есть. Если бы он прошёл мимо вас на улице, вы никогда бы не подумали, что он – участник боевых действий. Интеллигентного вида парень. Такой, как на фото: среднего роста, худой, с резко очерченными чертами лица. Модные усики. В курточке из кожзаменителя. Он даже вроде смущался немного вначале разговора.

Придя, он протянул мне сборник его стихов «Король в изгнании», изданный, когда он находился в Бахмуте. Открываю – дарственная надпись: «Дмитрию Жвании, наставнику и другу от автора». Значит, всё-таки я для него друг. И уже не по переписке. Автора зовут Дмитрий Каляев. Да вот такая революционная фамилия. Да и в самом Дмитрии есть что-то не только завсегдатая Cafe de Flore, но и от революционера-разночинца, эсера.

Полностью очерк о ветеране СВО Дмитрии Каляеве - на сайте "Родина на Неве":
https://rodinananeve.ru/yunosha-i-smert-ili-rozhdenie-avtora/

Два контракта на должности Скальда. "Солярка" - с Дмитрием Каляевым

☀️12 декабря, 19:00

На днях в Петербург из второй своей командировки вернулся наш хороший друг, поэт и доброволец Дмитрий Каляев.

В грядущую пятницу поговорим с ним о войне, стихах, культуре и жизни на специальном выпуске "Солярки" приуроченном к выходу его поэтического сборника "Король в изгнании".

О сборнике можно прочесть рецензию в нашей рубрике "Книгирь".

Вести беседу будет руководитель культурного пространства "Солнце Севера" Николай Арутюнов.

Ссылка на грядущую Солярку https://vk.com/video-166039184_456241173

По традиции на потоковом вещании "Солярка" будем собирать средства для фронта: помощь нужна нашему товарищу, занимающемуся дистанционным минированием на южном направлении.

Ссылка для сбора Т-Банк: https://www.tbank.ru/cf/9o4lh4aT5eL (получатель Василий М.).

Поэт Павел Коган. Стал известен он тем, что Юрий Визбор в 60-х пел «Бригантину» на его стихи. Это была одна из первых бардовских песен. Гуляла она в стенах Института философии, литературы и истории (ИФЛИ) с конца 30-х, где учился поэт Коган, а затем в МГУ. Визбор подхватил её и сделал популярной на всю страну.

Сладенькие барды не имели интернета, и наверное, изрядно бы удивились, узнав, что текст «Бригантины» в 1937 году сочинил девятнадцатилетний студент, который чуть позже писал следующее: «Но мы ещё дойдем до Ганга / Но мы ещё умрем в боях / Чтоб от Японии до Англии / Сияла Родина моя».

Отметим и то, что Павел Коган - сын Давида Боруховича Когана и Фани Моисеевны Коган как национал-большевик восклицал: «И пусть я покажусь им узким / И их всесветность оскорблю / Я - патриот. Я воздух русский / Я землю русскую люблю».

В своей неоконченной поэме Павел вспоминает, как в детском саду воспитательница давала малышам урок ненависти: сказала, что куклы - это буржуи, а потом раздала детишкам палки. Паша бить кукол отказался, палку отбросил и заплакал. Воспитательница назвала его «лживым эгоистом», «испорченным ребёнком» и «буржуазным гуманистом».

Коган талантливо отрефлексировал конец 30-х. Под маской фанатичного коммуниста скрывался гумилёвский искатель приключений, жаждущий боёв наследник викингов и пиратов. И писал он порой, мягко говоря, не пропагандистские строки:

«Мы, лобастые мальчики невиданной революции.
В десять лет мечтатели,
В четырнадцать – поэты и урки,
В двадцать пять – внесенные в смертные реляции.
Моё поколение –
это зубы сожми и работай,
Моё поколение –
это пулю прими и рухни.
Если соли не хватит –
хлеб намочи по́том,
Если марли не хватит –
портянкой замотай тухлой».

Коган погиб 23 сентября 1942 года на сопке Сахарная Голова под Новороссийском - возглавляемая им разведгруппа попали в перестрелку. Хотя по состоянию здоровья (близорукость) был освобождён от призыва, от войны не уклонился. Стихи Когана при Великую Отечественную неизвестны, но всё же хочется поставить его в один ряд с фронтовыми поэтами. Эпоху он отфотографировал лучше Твардовского.

При жизни поэт Павел Коган издан не был.

– Привет вам, прохожий Берзеркер!
– Привет вам, неистовый Скальд!

Каляев с Травкиным сидят в автобусе. Заходит бабка, оглядывается — мест нет, говорит Травкину:
— Сынок, встань пожалуйста!
Каляев:
— Сиди братан! Я знаю этот прикол — ты встанешь — она сядет!

Не забывай, когда взлетишь, брат, тех, с кем ты когда-то ползал.