Имя первой и единственной официальной супруги любвеобильного Максима Горького сегодня незаслуженно забыто. И совершенно напрасно, ведь Екатерина Пешкова интересна не только тем, что была женой всемирно известного писателя.
ДЕВОЧКА И СМЕРТЬ
Кисть дрожала в ее руке, свеча сильно чадила, но Екатерина Павловна со свойственным ей упорством, доходившим порой до мании, рисовала цветы — лепесток, завиток, еще один…
Лунной августовской ночью 1906 года молодая женщина в черном платье старательно расписывала маленький деревянный гробик. Завершив последний штрих, Екатерина Пешкова сделала шаг назад, чтобы оценить работу. В заботливо расписанном рукой матери ящичке лежала красивая пятилетняя девочка. С безмятежным и бледным личиком, красивой прической, в новом пышном платьице она казалась фарфоровой куклой. В соседней комнате спал ее девятилетний братик, все еще изможденный коварной болезнью, но все-таки выживший.
Снять дачу было роковой ошибкой Екатерины Пешковой. Но откуда ей было знать, что до них в доме жили дети, больные менингитом?
Ее собственные дети — Максим и Катенька — заболели почти сразу. Екатерина Павловна в эти страшные дни не отходила от них ни на минуту. Сын был старше и сильнее — он пошел на поправку, а вот уберечь дочь она не смогла…
Ах, если бы муж был сейчас рядом — они могли бы разделить боль на двоих. Но муж — Максим Горький — развлекался в США со своей любовницей — актрисой Марией Андреевой. Получив известие о смерти маленькой дочери, «буревестник революции» не приехал на похороны, а послал жене письмо: «Я прошу тебя — следи за сыном». Звучало как пощечина. Но Екатерина Павловна настолько любила супруга, что-простила ему и это.
Она родилась в 1876 году в городе Сумы в дворянской семье Волжиных. Ее отец — Павел Николаевич — невольно разорил все семейство, поручившись за друга, взявшего большой кредит. Друг долг не выплатил, и Волжины лишились всего своего имущества, буквально оставшись на улице.
Семья переехала в Самару, где отец устроился рабочим на свекольно-сахарный завод, но вскоре сильно заболел. Матери дали место в столовой для голодающих и казенную квартиру. Несмотря на лишения, родители сделали все, чтобы Екатерина получила хорошее образование и окончила гимназию. В 19 лет она пошла работать корректором в «Самарскую газету».
«ОН ЖЕ СУМАСШЕДШИЙ!»
Как и все ее подруги, Катя Волжина мечтала о большой и светлой любви. Она не была красива, но обладала благородными чертами лица и всегда держалась с достоинством. «Сдержанна, немногословна, изящна», — так отзывались о ней знакомые.
Героем своего романа юная дворянка видела не богатого жениха голубых кровей, а талантливого и умного молодого человека. И такого она вскоре встретила прямо на своем рабочем месте.
Услышав громкий мужской голос, сотрясающий стены редакции, Катя подняла голову. Она увидела высокого, грубоватого и неуклюжего молодого человека со смешными усами, который что-то бурно доказывал редактору.
Еще никому не известному, но очень амбициозному Алексею Пешкову исполнилось 27 лет. Он мечтал о литературной славе, вел бродяжнический образ жизни и, по слухам, бежал в Самару из-за каких-то темных делишек.
Ближе с начинающим писателем Екатерина Волжина познакомилась на корпоративной вечеринке в честь наступающего 1896 года. Чем босяк-неудачник заинтересовал 20-летнюю дворянку — непонятно. Но когда он сделал ей предложение, Катя явилась к родителям с заявлением: «Я хочу замуж».
Узнав жениха поближе, Волжины схватились за голову: нет, не такой судьбы они желали для своей дочери. «Он же сумасшедший!» — охала мать, пакуя вещи дочери, чтобы отправить ее подальше — к тетке в Кронштадт. Родители надеялись, что Екатерина образумится, а если повезет, то и хорошего жениха найдет.
Судьба распорядилась иначе. Весной тяжело заболел Павел Николаевич. После его кончины мать не могла в одиночку прокормить детей. И ей пришлось дать согласие на брак с Пешковым: одним ртом будет меньше.
ГОРЬКИЙ БРАК С ГОРЬКИМ
Екатерина Волжская и Алексей Пешков обвенчались и уехали в Нижний Новгород. В 1897 году у них родился сын Максим.
ДЕВОЧКА И СМЕРТЬ
Кисть дрожала в ее руке, свеча сильно чадила, но Екатерина Павловна со свойственным ей упорством, доходившим порой до мании, рисовала цветы — лепесток, завиток, еще один…
Лунной августовской ночью 1906 года молодая женщина в черном платье старательно расписывала маленький деревянный гробик. Завершив последний штрих, Екатерина Пешкова сделала шаг назад, чтобы оценить работу. В заботливо расписанном рукой матери ящичке лежала красивая пятилетняя девочка. С безмятежным и бледным личиком, красивой прической, в новом пышном платьице она казалась фарфоровой куклой. В соседней комнате спал ее девятилетний братик, все еще изможденный коварной болезнью, но все-таки выживший.
Снять дачу было роковой ошибкой Екатерины Пешковой. Но откуда ей было знать, что до них в доме жили дети, больные менингитом?
Ее собственные дети — Максим и Катенька — заболели почти сразу. Екатерина Павловна в эти страшные дни не отходила от них ни на минуту. Сын был старше и сильнее — он пошел на поправку, а вот уберечь дочь она не смогла…
Ах, если бы муж был сейчас рядом — они могли бы разделить боль на двоих. Но муж — Максим Горький — развлекался в США со своей любовницей — актрисой Марией Андреевой. Получив известие о смерти маленькой дочери, «буревестник революции» не приехал на похороны, а послал жене письмо: «Я прошу тебя — следи за сыном». Звучало как пощечина. Но Екатерина Павловна настолько любила супруга, что-простила ему и это.
Она родилась в 1876 году в городе Сумы в дворянской семье Волжиных. Ее отец — Павел Николаевич — невольно разорил все семейство, поручившись за друга, взявшего большой кредит. Друг долг не выплатил, и Волжины лишились всего своего имущества, буквально оставшись на улице.
Семья переехала в Самару, где отец устроился рабочим на свекольно-сахарный завод, но вскоре сильно заболел. Матери дали место в столовой для голодающих и казенную квартиру. Несмотря на лишения, родители сделали все, чтобы Екатерина получила хорошее образование и окончила гимназию. В 19 лет она пошла работать корректором в «Самарскую газету».
«ОН ЖЕ СУМАСШЕДШИЙ!»
Как и все ее подруги, Катя Волжина мечтала о большой и светлой любви. Она не была красива, но обладала благородными чертами лица и всегда держалась с достоинством. «Сдержанна, немногословна, изящна», — так отзывались о ней знакомые.
Героем своего романа юная дворянка видела не богатого жениха голубых кровей, а талантливого и умного молодого человека. И такого она вскоре встретила прямо на своем рабочем месте.
Услышав громкий мужской голос, сотрясающий стены редакции, Катя подняла голову. Она увидела высокого, грубоватого и неуклюжего молодого человека со смешными усами, который что-то бурно доказывал редактору.
Еще никому не известному, но очень амбициозному Алексею Пешкову исполнилось 27 лет. Он мечтал о литературной славе, вел бродяжнический образ жизни и, по слухам, бежал в Самару из-за каких-то темных делишек.
Ближе с начинающим писателем Екатерина Волжина познакомилась на корпоративной вечеринке в честь наступающего 1896 года. Чем босяк-неудачник заинтересовал 20-летнюю дворянку — непонятно. Но когда он сделал ей предложение, Катя явилась к родителям с заявлением: «Я хочу замуж».
Узнав жениха поближе, Волжины схватились за голову: нет, не такой судьбы они желали для своей дочери. «Он же сумасшедший!» — охала мать, пакуя вещи дочери, чтобы отправить ее подальше — к тетке в Кронштадт. Родители надеялись, что Екатерина образумится, а если повезет, то и хорошего жениха найдет.
Судьба распорядилась иначе. Весной тяжело заболел Павел Николаевич. После его кончины мать не могла в одиночку прокормить детей. И ей пришлось дать согласие на брак с Пешковым: одним ртом будет меньше.
ГОРЬКИЙ БРАК С ГОРЬКИМ
Екатерина Волжская и Алексей Пешков обвенчались и уехали в Нижний Новгород. В 1897 году у них родился сын Максим.
Неожиданно для всех супруг Екатерины превратился в известного писателя Максима Горького. Его слава увеличивалась день ото дня. Правда, муж и отец из писателя вышел никудышный. Он «не мог систематически заботиться о ближних, поскольку слишком много заботился о дальних». Так писали биографы Горького. На самом же деле «буревестник революции» заботился в первую очередь о себе.
В 1901 году Екатерина родила дочку Катеньку, а два года спустя Горький объявил, что уходит из семьи. Это был тяжелый удар для молодой матери, но дворянское воспитание не позволило ей устраивать скандалы. Они расстались мирно и до конца дней продолжали общаться как друзья.
Горький сменил множество женщин, но Екатерина Павловна оставалась единственной его официальной супругой. Вероятно, советскому писателю не разрешали портить биографию разводом.
Гибель дочери, казалось, сделала Екатерину Пешкову еще сильнее. Она с легкостью оставила огромный дом в Нижнем Новгороде, который с такой любовью и вкусом обустраивала ради Горького, в котором принимала гостей, в том числе Антона Чехова и Леонида Андреева.
Забрав сына, Екатерина Павловна уехала в Европу. В Сорбонне она окончила курсы французского языка и посещала лекции по социологии, а также участвовала в работе Кружка помощи каторге и ссылке.
Все еще молодая и привлекательная, Пешкова отказалась от личной жизни, хотя у нее было немало поклонников. Она всецело посвятила себя помощи политическим заключенным и ссыльным. «При своей абсолютной женственности она обладала мужским характером», — вспоминали современники.
При этом Екатерина Павловна не забывала о Горьком. Она постоянно с ним переписывалась, помогала в литературных делах, была знакома с его гражданскими женами, и даже приезжала к нему в самые трудные минуты жизни. Он ждал ее тогда, когда всех других не хотел видеть.
ЕЕ БОЯЛСЯ САМ СТАЛИН
Из Франции Пешкова переехала в Италию, а после Первой мировой войны вернулась на родину. Она работала в Политическом Красном Кресте, а в 1922 году создала новую организацию — «Помполит» («Помощь политическим заключенным»). Как ни странно, эта правозащитная организация просуществовала в Советском Союзе вплоть до 1938 года. А до 1935 года Екатерина Павловна свободно выезжала за границу. Говорили, что Сталин ее боялся, и не решался трогать.
Эта «железная леди» спасла сотни жизней. Чтобы в Советском Союзе помогать «врагам народа», требовалось изрядное мужество. Оно у Пешковой было. Она писала письма Сталину и Ежову, не боялась лично заходить в кремлевские кабинеты. Очевидцы передают ее диалог с Генрихом Ягодой, кричавшим в лицо Пешковой: «Когда вы закроете свою контору?». Екатерина Павловна невозмутимо ответила: «Когда вы закроете свою».
Пешкова хлопотала за смягчение приговоров, помогала женам и детям «врагов народа». И не так-то просто было отмахнуться от жены классика советской литературы.
В своей пятикомнатной московской квартире Екатерина Павловна занимала всего две комнаты: две других она отдала своей секретарше, а в пятой всегда были готовы кровати для детей репрессированных, где малыши могли жить месяцами, прежде чем их находили и забирали дальние родственники.
Каждый день Екатерина Павловна читала десятки писем с просьбами невинно осужденных и их близких. Столько горя, казалось, не могла вынести ни одна женщина. А ведь и своя жизнь у Пешковой была несладкой.
После расставания с мужем единственной семьей для Екатерины Павловны были сын Максим, его супруга Надежда и их дочери Марфа и Дарья. В 1934 году в возрасте 36 лет Максим Пешков умер при странных обстоятельствах. По официальной версии — от воспаления легких.
А два года спустя не стало и Максима Горького. Его смерть тоже вызывает вопросы.
Пройти через все потери Екатерине Павловне помог ее знакомый Михаил Николаев. Он был влюблен в нее, но она так и не смогла ответить на его чувства. Даже на похоронах Николаева она сказала только одну фразу: «Он был мне настоящим другом».
Единственным мужчиной, которого Пешкова любила, был Максим Горький. Он часто приходил к Екатерине Павловне во сне.
В 1901 году Екатерина родила дочку Катеньку, а два года спустя Горький объявил, что уходит из семьи. Это был тяжелый удар для молодой матери, но дворянское воспитание не позволило ей устраивать скандалы. Они расстались мирно и до конца дней продолжали общаться как друзья.
Горький сменил множество женщин, но Екатерина Павловна оставалась единственной его официальной супругой. Вероятно, советскому писателю не разрешали портить биографию разводом.
Гибель дочери, казалось, сделала Екатерину Пешкову еще сильнее. Она с легкостью оставила огромный дом в Нижнем Новгороде, который с такой любовью и вкусом обустраивала ради Горького, в котором принимала гостей, в том числе Антона Чехова и Леонида Андреева.
Забрав сына, Екатерина Павловна уехала в Европу. В Сорбонне она окончила курсы французского языка и посещала лекции по социологии, а также участвовала в работе Кружка помощи каторге и ссылке.
Все еще молодая и привлекательная, Пешкова отказалась от личной жизни, хотя у нее было немало поклонников. Она всецело посвятила себя помощи политическим заключенным и ссыльным. «При своей абсолютной женственности она обладала мужским характером», — вспоминали современники.
При этом Екатерина Павловна не забывала о Горьком. Она постоянно с ним переписывалась, помогала в литературных делах, была знакома с его гражданскими женами, и даже приезжала к нему в самые трудные минуты жизни. Он ждал ее тогда, когда всех других не хотел видеть.
ЕЕ БОЯЛСЯ САМ СТАЛИН
Из Франции Пешкова переехала в Италию, а после Первой мировой войны вернулась на родину. Она работала в Политическом Красном Кресте, а в 1922 году создала новую организацию — «Помполит» («Помощь политическим заключенным»). Как ни странно, эта правозащитная организация просуществовала в Советском Союзе вплоть до 1938 года. А до 1935 года Екатерина Павловна свободно выезжала за границу. Говорили, что Сталин ее боялся, и не решался трогать.
Эта «железная леди» спасла сотни жизней. Чтобы в Советском Союзе помогать «врагам народа», требовалось изрядное мужество. Оно у Пешковой было. Она писала письма Сталину и Ежову, не боялась лично заходить в кремлевские кабинеты. Очевидцы передают ее диалог с Генрихом Ягодой, кричавшим в лицо Пешковой: «Когда вы закроете свою контору?». Екатерина Павловна невозмутимо ответила: «Когда вы закроете свою».
Пешкова хлопотала за смягчение приговоров, помогала женам и детям «врагов народа». И не так-то просто было отмахнуться от жены классика советской литературы.
В своей пятикомнатной московской квартире Екатерина Павловна занимала всего две комнаты: две других она отдала своей секретарше, а в пятой всегда были готовы кровати для детей репрессированных, где малыши могли жить месяцами, прежде чем их находили и забирали дальние родственники.
Каждый день Екатерина Павловна читала десятки писем с просьбами невинно осужденных и их близких. Столько горя, казалось, не могла вынести ни одна женщина. А ведь и своя жизнь у Пешковой была несладкой.
После расставания с мужем единственной семьей для Екатерины Павловны были сын Максим, его супруга Надежда и их дочери Марфа и Дарья. В 1934 году в возрасте 36 лет Максим Пешков умер при странных обстоятельствах. По официальной версии — от воспаления легких.
А два года спустя не стало и Максима Горького. Его смерть тоже вызывает вопросы.
Пройти через все потери Екатерине Павловне помог ее знакомый Михаил Николаев. Он был влюблен в нее, но она так и не смогла ответить на его чувства. Даже на похоронах Николаева она сказала только одну фразу: «Он был мне настоящим другом».
Единственным мужчиной, которого Пешкова любила, был Максим Горький. Он часто приходил к Екатерине Павловне во сне.
Она видела его так ясно, что могла подробно описать костюм и каждую морщинку на усталом лице.
Во время Великой Отечественной войны Екатерина Пешкова эвакуировалась в Ташкент, затем вернулась в Москву и работала консультантом архива Горького в Институте мировой литературы. Екатерина Павловна скончалась в Кремлевской больнице в возрасте 88 лет. «До глубокой старости она хотела жить полноценно, везде бывать, все видеть», — вспоминали ее знакомые.
Марина СОБОЛЕВА
Во время Великой Отечественной войны Екатерина Пешкова эвакуировалась в Ташкент, затем вернулась в Москву и работала консультантом архива Горького в Институте мировой литературы. Екатерина Павловна скончалась в Кремлевской больнице в возрасте 88 лет. «До глубокой старости она хотела жить полноценно, везде бывать, все видеть», — вспоминали ее знакомые.
Марина СОБОЛЕВА
В своём «Романе без вранья» друг Сергея Есенина Анатолий Мариенгоф описывал забавный эпизод, относящийся к тому времени, когда они жили в 1919 году в Москве вместе в одной комнате.
Как Мариенгоф и Есенин устроили одну поэтессу греть им постель.
Анатолий Мариенгоф познакомился в Сергеем Есениным случайно, но это знакомство сильно повлияло на его творчество. Благодаря Есенину, а также их встрече с В. Шершеневичем и Рюриком Ивневым образовалась плодовитая группа поэтов-имажинистов. Но вот дружба в Есениным была действительно крепкой и долгой, в 1919 году Есенин и Мариенгоф даже поселились вместе и на несколько лет стали практически неразлучны.
Стали спать с Есениным вдвоем на одной кровати. Наваливали на себя гору одеял и шуб. По четным дням я, а по нечетным Есенин первым корчился на ледяной простыне, согревая ее дыханием и теплотой тела.
Одна поэтесса просила Есенина помочь устроиться ей на службу. У нее были розовые щеки, круглые бедра и пышные плечи.
Есенин предложил поэтессе жалованье советской машинистки, с тем чтобы она приходила к нам в час ночи, раздевалась, ложилась под одеяло и, согрев постель ("пятнадцатиминутная работа!"), вылезала из нее, облекалась в свои одежды и уходила домой.
Дал слово, что во время всей церемонии будем сидеть к ней спинами и носами уткнувшись в рукописи.
Три дня, в точности соблюдая условия, мы ложились в теплую постель.
На четвертый день поэтесса ушла от нас, заявив, что не намерена дольше продолжать своей службы. Когда она говорила, голос ее прерывался, захлебывался от возмущения, а гнев расширил зрачки до такой степени, что глаза из небесно-голубых стали черными, как пуговицы на лаковых ботинках.
Мы недоумевали:
— В чем дело? Наши спины и наши носы свято блюли условия...
— Именно!.. Но я не нанималась греть простыни у святых...
— А!..
Но было уже поздно: перед моим лбом так громыхнула входная дверь, что все шесть винтов английского замка вылезли из своих нор.
Как Мариенгоф и Есенин устроили одну поэтессу греть им постель.
Анатолий Мариенгоф познакомился в Сергеем Есениным случайно, но это знакомство сильно повлияло на его творчество. Благодаря Есенину, а также их встрече с В. Шершеневичем и Рюриком Ивневым образовалась плодовитая группа поэтов-имажинистов. Но вот дружба в Есениным была действительно крепкой и долгой, в 1919 году Есенин и Мариенгоф даже поселились вместе и на несколько лет стали практически неразлучны.
Стали спать с Есениным вдвоем на одной кровати. Наваливали на себя гору одеял и шуб. По четным дням я, а по нечетным Есенин первым корчился на ледяной простыне, согревая ее дыханием и теплотой тела.
Одна поэтесса просила Есенина помочь устроиться ей на службу. У нее были розовые щеки, круглые бедра и пышные плечи.
Есенин предложил поэтессе жалованье советской машинистки, с тем чтобы она приходила к нам в час ночи, раздевалась, ложилась под одеяло и, согрев постель ("пятнадцатиминутная работа!"), вылезала из нее, облекалась в свои одежды и уходила домой.
Дал слово, что во время всей церемонии будем сидеть к ней спинами и носами уткнувшись в рукописи.
Три дня, в точности соблюдая условия, мы ложились в теплую постель.
На четвертый день поэтесса ушла от нас, заявив, что не намерена дольше продолжать своей службы. Когда она говорила, голос ее прерывался, захлебывался от возмущения, а гнев расширил зрачки до такой степени, что глаза из небесно-голубых стали черными, как пуговицы на лаковых ботинках.
Мы недоумевали:
— В чем дело? Наши спины и наши носы свято блюли условия...
— Именно!.. Но я не нанималась греть простыни у святых...
— А!..
Но было уже поздно: перед моим лбом так громыхнула входная дверь, что все шесть винтов английского замка вылезли из своих нор.
Недавно обсуждали с другом, что века летят, но ничего не меняется. Разговор начался с романа Айседоры и Есенина: ему было 26, ей 44. Сейчас такая разница в возрасте очень актуальна среди влюбленных;)
И через пару часов я читаю балладу Гумилева "Заблудившийся трамвай" - это уже не просто спираль истории, а параллель жизней...
"Шел я по улице незнакомой
И вдруг услышал вороний грай,
И звоны лютни, и дальние громы,
Передо мною летел трамвай.
Как я вскочил на его подножку,
Было загадкою для меня,
В воздухе огненную дорожку
Он оставлял и при свете дня.
Мчался он бурей темной, крылатой,
Он заблудился в бездне времен…
Остановите, вагоновожатый,
Остановите сейчас вагон.
Поздно. Уж мы обогнули стену,
Мы проскочили сквозь рощу пальм,
Через Неву, через Нил и Сену
Мы прогремели по трем мостам.
И, промелькнув у оконной рамы,
Бросил нам вслед пытливый взгляд
Нищий старик, — конечно тот самый,
Что умер в Бейруте год назад.
Где я? Так томно и так тревожно
Сердце мое стучит в ответ:
Видишь вокзал, на котором можно
В Индию Духа купить билет?
Вывеска… кровью налитые буквы
Гласят — зеленная, — знаю, тут
Вместо капусты и вместо брюквы
Мертвые головы продают.
В красной рубашке, с лицом, как вымя,
Голову срезал палач и мне,
Она лежала вместе с другими
Здесь, в ящике скользком, на самом дне.
А в переулке забор дощатый,
Дом в три окна и серый газон…
Остановите, вагоновожатый,
Остановите сейчас вагон!
Машенька, ты здесь жила и пела,
Мне, жениху, ковёр ткала,
Где же теперь твой голос и тело,
Может ли быть, что ты умерла!
Как ты стонала в своей светлице,
Я же с напудренною косой
Шел представляться Императрице
И не увиделся вновь с тобой.
Понял теперь я: наша свобода
Только оттуда бьющий свет,
Люди и тени стоят у входа
В зоологический сад планет.
И сразу ветер знакомый и сладкий,
И за мостом летит на меня
Всадника длань в железной перчатке
И два копыта его коня.
Верной твердынею православья
Врезан Исакий в вышине,
Там отслужу молебен о здравьи Машеньки и панихиду по мне.
И всё ж навеки сердце угрюмо,
И трудно дышать, и больно жить…
Машенька, я никогда не думал,
Что можно так любить и грустить. "
1919г
И через пару часов я читаю балладу Гумилева "Заблудившийся трамвай" - это уже не просто спираль истории, а параллель жизней...
"Шел я по улице незнакомой
И вдруг услышал вороний грай,
И звоны лютни, и дальние громы,
Передо мною летел трамвай.
Как я вскочил на его подножку,
Было загадкою для меня,
В воздухе огненную дорожку
Он оставлял и при свете дня.
Мчался он бурей темной, крылатой,
Он заблудился в бездне времен…
Остановите, вагоновожатый,
Остановите сейчас вагон.
Поздно. Уж мы обогнули стену,
Мы проскочили сквозь рощу пальм,
Через Неву, через Нил и Сену
Мы прогремели по трем мостам.
И, промелькнув у оконной рамы,
Бросил нам вслед пытливый взгляд
Нищий старик, — конечно тот самый,
Что умер в Бейруте год назад.
Где я? Так томно и так тревожно
Сердце мое стучит в ответ:
Видишь вокзал, на котором можно
В Индию Духа купить билет?
Вывеска… кровью налитые буквы
Гласят — зеленная, — знаю, тут
Вместо капусты и вместо брюквы
Мертвые головы продают.
В красной рубашке, с лицом, как вымя,
Голову срезал палач и мне,
Она лежала вместе с другими
Здесь, в ящике скользком, на самом дне.
А в переулке забор дощатый,
Дом в три окна и серый газон…
Остановите, вагоновожатый,
Остановите сейчас вагон!
Машенька, ты здесь жила и пела,
Мне, жениху, ковёр ткала,
Где же теперь твой голос и тело,
Может ли быть, что ты умерла!
Как ты стонала в своей светлице,
Я же с напудренною косой
Шел представляться Императрице
И не увиделся вновь с тобой.
Понял теперь я: наша свобода
Только оттуда бьющий свет,
Люди и тени стоят у входа
В зоологический сад планет.
И сразу ветер знакомый и сладкий,
И за мостом летит на меня
Всадника длань в железной перчатке
И два копыта его коня.
Верной твердынею православья
Врезан Исакий в вышине,
Там отслужу молебен о здравьи Машеньки и панихиду по мне.
И всё ж навеки сердце угрюмо,
И трудно дышать, и больно жить…
Машенька, я никогда не думал,
Что можно так любить и грустить. "
1919г
Media is too big
VIEW IN TELEGRAM
Доверие…
Прекрасная видео цитата о доверии из фильма Безмолвное чтение.
Друзья, а что для вас значит доверие между людьми?
Прекрасная видео цитата о доверии из фильма Безмолвное чтение.
Друзья, а что для вас значит доверие между людьми?
Влюбленный Фрейд;)
Мы выбираем друг друга не случайно. Мы встречаем только тех, кто уже существует в нашем подсознании.
(Зигмунд Фрейд)
В апрельский вечер 1882 года Шломо Сигизмунд Фройд, предпочитавший называть себя на немецкий лад Зигмунд Фройд (Sigmund Freud) (или в традиционной русской транскрипции Фрейд), застал дома гостей.
Соломоном, то есть Шломо, назвал его папа в честь своего покойного отца. Сигизмундом окрестила мать. В 17-летнем возрасте юноша изменил свое имя на тевтонское Зигмунд и крайне не любил, когда его называли именем, которое дала ему мать.
В то время в Австро-Венгрии Сигизмундом называли героя антисемитских анекдотов, но Фрейд вообще стыдился своего еврейства и никогда в их доме не было его ровесников-немцев. Сиги, как ласково звала его мать, было стыдно, что она крайне плохо владеет немецким.
Вот и на этот раз, когда Зигмунд вернулся с работы, на кухне сидела, судя по наряду, парочка религиозных ортодоксов.
Со скептической ухмылкой поприветствовав фрау Эммелин Бёрнейс и ее сына Эли, взгляд Зигмунда невольно задержался на подруге его сестры Анны, которую звали Марта Бёрнейс (Martha Bernays). От ступора молодой человек вышел, когда всех позвали к столу, а до того неотрывно смотрел, как ловко девушка чистит...яблоко...
За обедом Фрейд задал ей несколько вопросов, но из-за легкого головокружения ответов не расслышал или не понял.
Той же ночью, мучительно стараясь уснуть, юноша-девственник решил для себя, что Марта обязана стать его женой. Ничего, что девушка выросла в "отсталой", на его взгляд, религиозной семье, он-то сумеет ее перевоспитать на правильный лад без "еврейских суеверий и предрассудков".
Автор биографии-компиляции Фрейда израильский журналист Петр Люкимсон пишет:
"Дальше события развивались поистине стремительно. Никогда до того не ухаживавший за девушками Фрейд напросился в гости к Бёрнейсам. Потом осмелел настолько, что предложил Марте, семья которой за 11 лет до того перебралась в Вену из Гамбурга, показать ей "настоящую Вену и ее красоты".
Фрау Эммелин Бёрнейс милостиво согласилась на эти свидания, оговорив, что, как и предписывает еврейская традиция, молодые люди будут гулять не одни, а в сопровождении Минны — младшей сестры Марты".
Разговоры о литературе и искусстве перемежались вуайеризмом со стороны будущего творца психоанализа. Красавица-еврейка время от времени останавливалась, отходила к скамейке и, высоко задрав подол платья, поправляла съехавшие чулки на изящной ножке. Зигмунд старательно пытался в эти минуты не смотреть на эротическое действо, но взгляд предательски скользил по открывшимся ему стройным формам. И тогда Фрейд дал себе клятву ежедневно посылать Марте розу.
Несмотря на скудный доход, он исполнил свой обет.
Чувство ревности Фрейд пережил уже в первое же лето их знакомства. Однажды он застал Марту за перепиской нотного альбома для ее кузена Макса Мейера. Браки между двоюродными родственниками среди евреев в те времена были не редкостью. И как же повел себя наш влюбленный?
На другой день он позвал Марту на романтическую прогулку в парк. Она согласилась и Зигмунд был на седьмом небе от счастья. Без пяти минут профессор вел себя как мальчишка и читал на память стихи. Потом нагнулся, чуть порылся в траве и выудил оттуда сдвоенный миндаль. Вручив плод девушке, Фрейд присовокупил что-то насчет тайных знаков свыше.
Спустя два дня наступил ответный ход Марты. Домовитая девушка своими руками испекла пирог и приложила к нему записку. В шутливом тоне там было написано, что Фрейд препарирует различные органы и поэтому она посылает ему на препарирование свое изделие.
Интересно, как бы проанализировал этот случай сам доктор Фрейд? Изобретатель бесед на кушетке сам не жаловал, когда его расспрашивают об интимных подробностях его частной жизни. Мало ли к каким выводам придут его ученики?!
Летом 1882 года Зигмунду удалось тайком пожать руку Марты, заглянувшей к Фрейдам на огонек. "Нужно быть евреем, чтобы понять весь напряженный эротизм этого момента, — отмечает в своей книге Петр Люкимсон.
Мы выбираем друг друга не случайно. Мы встречаем только тех, кто уже существует в нашем подсознании.
(Зигмунд Фрейд)
В апрельский вечер 1882 года Шломо Сигизмунд Фройд, предпочитавший называть себя на немецкий лад Зигмунд Фройд (Sigmund Freud) (или в традиционной русской транскрипции Фрейд), застал дома гостей.
Соломоном, то есть Шломо, назвал его папа в честь своего покойного отца. Сигизмундом окрестила мать. В 17-летнем возрасте юноша изменил свое имя на тевтонское Зигмунд и крайне не любил, когда его называли именем, которое дала ему мать.
В то время в Австро-Венгрии Сигизмундом называли героя антисемитских анекдотов, но Фрейд вообще стыдился своего еврейства и никогда в их доме не было его ровесников-немцев. Сиги, как ласково звала его мать, было стыдно, что она крайне плохо владеет немецким.
Вот и на этот раз, когда Зигмунд вернулся с работы, на кухне сидела, судя по наряду, парочка религиозных ортодоксов.
Со скептической ухмылкой поприветствовав фрау Эммелин Бёрнейс и ее сына Эли, взгляд Зигмунда невольно задержался на подруге его сестры Анны, которую звали Марта Бёрнейс (Martha Bernays). От ступора молодой человек вышел, когда всех позвали к столу, а до того неотрывно смотрел, как ловко девушка чистит...яблоко...
За обедом Фрейд задал ей несколько вопросов, но из-за легкого головокружения ответов не расслышал или не понял.
Той же ночью, мучительно стараясь уснуть, юноша-девственник решил для себя, что Марта обязана стать его женой. Ничего, что девушка выросла в "отсталой", на его взгляд, религиозной семье, он-то сумеет ее перевоспитать на правильный лад без "еврейских суеверий и предрассудков".
Автор биографии-компиляции Фрейда израильский журналист Петр Люкимсон пишет:
"Дальше события развивались поистине стремительно. Никогда до того не ухаживавший за девушками Фрейд напросился в гости к Бёрнейсам. Потом осмелел настолько, что предложил Марте, семья которой за 11 лет до того перебралась в Вену из Гамбурга, показать ей "настоящую Вену и ее красоты".
Фрау Эммелин Бёрнейс милостиво согласилась на эти свидания, оговорив, что, как и предписывает еврейская традиция, молодые люди будут гулять не одни, а в сопровождении Минны — младшей сестры Марты".
Разговоры о литературе и искусстве перемежались вуайеризмом со стороны будущего творца психоанализа. Красавица-еврейка время от времени останавливалась, отходила к скамейке и, высоко задрав подол платья, поправляла съехавшие чулки на изящной ножке. Зигмунд старательно пытался в эти минуты не смотреть на эротическое действо, но взгляд предательски скользил по открывшимся ему стройным формам. И тогда Фрейд дал себе клятву ежедневно посылать Марте розу.
Несмотря на скудный доход, он исполнил свой обет.
Чувство ревности Фрейд пережил уже в первое же лето их знакомства. Однажды он застал Марту за перепиской нотного альбома для ее кузена Макса Мейера. Браки между двоюродными родственниками среди евреев в те времена были не редкостью. И как же повел себя наш влюбленный?
На другой день он позвал Марту на романтическую прогулку в парк. Она согласилась и Зигмунд был на седьмом небе от счастья. Без пяти минут профессор вел себя как мальчишка и читал на память стихи. Потом нагнулся, чуть порылся в траве и выудил оттуда сдвоенный миндаль. Вручив плод девушке, Фрейд присовокупил что-то насчет тайных знаков свыше.
Спустя два дня наступил ответный ход Марты. Домовитая девушка своими руками испекла пирог и приложила к нему записку. В шутливом тоне там было написано, что Фрейд препарирует различные органы и поэтому она посылает ему на препарирование свое изделие.
Интересно, как бы проанализировал этот случай сам доктор Фрейд? Изобретатель бесед на кушетке сам не жаловал, когда его расспрашивают об интимных подробностях его частной жизни. Мало ли к каким выводам придут его ученики?!
Летом 1882 года Зигмунду удалось тайком пожать руку Марты, заглянувшей к Фрейдам на огонек. "Нужно быть евреем, чтобы понять весь напряженный эротизм этого момента, — отмечает в своей книге Петр Люкимсон.
— Еврейский закон, которому тогда следовала Марта, запрещает юноше и девушке каким бы то ни было образом касаться друг друга, и правило это распространяется также на жениха и невесту до момента их свадьбы. Поэтому рукопожатие для религиозной еврейки Марты было куда более смелым и "развратным" жестом, чем страстный поцелуй в губы для француженки".
Этот french kiss по-еврейски обернулся еще и еврейским "брудершафтом" — Зигмунд письменно попросил свою герл-френд перейти на "ты". Марта сделала и этот шаг. Знал бы герр Фрейд русский язык, непременно бы продекламировал пушкинские строки:
"Пустое вы сердечным ты.
Она, обмолвясь, заменила.
И все счастливые мечты.
В душе влюбленной возбудила".
17 июня Зигмунд сделал Марте предложение и получил утвердительный ответ. Сугубо земной человек, материалист до мозга костей Фрейд впал в иудейский мистицизм. Число "17" соответствует на иврите слову "навсегда", "постоянно". Символично, решил Фрейд, значит мы будем вместе навсегда. И знаете ли, он не ошибся.
В знак любви Марта подарила Зигмунду кольцо своего деда, раввина Исаака Бёрнейса, а Фрейд, чтобы в ее семье не заметили пропажу, заказал точную копию этого кольца, только чуть меньшего размера, чтобы надеть его на пальчик супруги. Талисман и мистический день годятся разве что для романтиков и влюбленных, но, даже будучи влюбленным, Фрейд видел не только "алые паруса", но и любовную лодку, которая может разбиться о быт. Вечный вопрос молодых людей, пытающихся свить свое любовное гнездышко: на какие шиши кормить семью и снимать угол?
Кстати, за четыре года до свадьбы Зигмунд Фрейд написал своей любимой около 900 писем.
Этот french kiss по-еврейски обернулся еще и еврейским "брудершафтом" — Зигмунд письменно попросил свою герл-френд перейти на "ты". Марта сделала и этот шаг. Знал бы герр Фрейд русский язык, непременно бы продекламировал пушкинские строки:
"Пустое вы сердечным ты.
Она, обмолвясь, заменила.
И все счастливые мечты.
В душе влюбленной возбудила".
17 июня Зигмунд сделал Марте предложение и получил утвердительный ответ. Сугубо земной человек, материалист до мозга костей Фрейд впал в иудейский мистицизм. Число "17" соответствует на иврите слову "навсегда", "постоянно". Символично, решил Фрейд, значит мы будем вместе навсегда. И знаете ли, он не ошибся.
В знак любви Марта подарила Зигмунду кольцо своего деда, раввина Исаака Бёрнейса, а Фрейд, чтобы в ее семье не заметили пропажу, заказал точную копию этого кольца, только чуть меньшего размера, чтобы надеть его на пальчик супруги. Талисман и мистический день годятся разве что для романтиков и влюбленных, но, даже будучи влюбленным, Фрейд видел не только "алые паруса", но и любовную лодку, которая может разбиться о быт. Вечный вопрос молодых людей, пытающихся свить свое любовное гнездышко: на какие шиши кормить семью и снимать угол?
Кстати, за четыре года до свадьбы Зигмунд Фрейд написал своей любимой около 900 писем.
В гостях у Комсомольской Правды.
Недавно газете исполнилось 100 лет!
Приятно сотрудничать с таким брендом)
Недавно газете исполнилось 100 лет!
Приятно сотрудничать с таким брендом)
Писатель Сергей Довлатов увидел её фото в газете и влюбился.
Их роман - это четыре встречи и несколько сотен писем.
Порой Светлана получала по пять посланий в день. И прятала конверты от родителей. Адрес отправителя мог их огорчить. Довлатов писал из зоны.
Сергей Довлатов умер в Нью-Йорке в 1990 году,12 лет проведя в эмиграции. Светлана Меньшикова до сих пор живёт в Сыктывкаре по тому же адресу, на который ей сорок с лишним лет назад слал письма «срочник» Довлатов.
В начале 60-х годов будущего писателя за неуспеваемость отчислили из Ленинградского университета и «забрили» в армию. 21-летний Сергей высадился из поезда на станции Чиньяворык, затем три часа трясся в грузовике, ещё два шёл пешком по узенькой тропинке до лагерных ворот. Бывшему студенту предстояло охранять уголовников. Здесь «дрались заточенными рашпилями, ели собак, … убили за пачку чая» (Довлатов, повесть «Зона»..). И здесь же Довлатов пережил одно из самых светлых чувств в своей жизни. Фото студентки Светланы Меньшиковой он увидел в газете «Молодёжь Севера».
«Я выиграла чемпионат Коми по лёгкой атлетике, - рассказывает Светлана Дмитриевна. - Фотограф «поймал» меня на пьедестале». Письмо Довлатова обрушилось на неё как снег на голову, неизвестный красивый почерк: «...В газету с вашей фотографией были завёрнуты мои тренировочные перчатки (боксёрские.). Каждый раз, когда я за них брался, думал, что надо бы девушку эту чудесную разыскать. Мой приятель сказал, что у него есть в Сыктывкаре знакомая и она может знать ваш адрес…» Письмо пришло на адрес пединститута, где училась Светлана. На это послание девушка не ответила и на второе тоже.
В третьем Довлатов прислал свои стихи:
Я всё ещё твоим молчаньем
связан,
Я всё ещё немыслимо и свято
Последнею надеждой
дорожу…
Над всем, что в мире подлость
и враньё,
Над суетой и сложностью мгновений
Я шлю тебе безрадостно и верно
Последнее молчание моё…
Эти строки она не смогла оставить без ответа. Завязалась переписка. А
вскоре девушка набралась смелости и вместе с подругой Идой отправилась за 200 км от Сыктывкара на встречу с Довлатовым в посёлок Чиньяворык. На перроне их ждал двухметровый великан в шинели. В одном из писем Довлатов рассказал: «Я очень громоздкий и устрашающий субъект. Но могу вас успокоить, я похудел и вешу 104 кг 300 г». Светлана как раз носом доставала до его солдатской пряжки. Сергей осторожно взял её за руку (потом он скажет, что «ему понравилось водить Свету за лапку»).
На ночёвку Светлану устроили в военной части: «Я почувствовала, что Сергей хочет близких отношений, и призналась, что у меня нет такого опыта. Он расхохотался: впервые вижу 20-летнюю девушку, не знакомую с мужскими ласками. А потом посерьёзнел: «Пошли к костру», и до утра пел мне песни под гитару. Мне казалось, что я разочаровала Сергея и он перестанет мне писать. Но произошло наоборот: письма приходили в два раза чаще, порой до пяти посланий в день». У Светланы не хватало терпения донести письмо до квартиры, она вскрывала конверт прямо на лестничной площадке.
А он каждое её письмо перечитывал десятки раз. День, когда из Сыктывкара не приходило весточки, считал пропащим и часто подписывался: «измученный ожиданием». Упрекал за отсутствие подробностей: «получил от тебя письмо, короткое, как гастрономический чек». Их близость не была физической, но это не мешало чувствам «искрить»: «Я два раза рвал письма, где начинал писать, что полюбил тебя. Это глупо, безумно, говорить об этом не следует, а писать тем более, но я ни черта не могу поделать. Ты мне дорога, как не был дорог ни один человек…» Довлатов признался, что был женат, просил не придавать этому значения. И не обманывал. Из зоны он писал только родителям, другу и «сыктывкарской принцессе», которую называл «светленькой, тоненькой, золотой».
Узнав, что Светлана проходит педагогическую практику в школе в Ухте недалеко от его части, Довлатов отпросился в увольнительную. День гуляли, а ночью уговорили сторожа автовокзала дать им приют: «Мы разместились на деревянной скамейке и укрылись шинелью, но из-за разговоров так и не сомкнули глаз».
Их роман - это четыре встречи и несколько сотен писем.
Порой Светлана получала по пять посланий в день. И прятала конверты от родителей. Адрес отправителя мог их огорчить. Довлатов писал из зоны.
Сергей Довлатов умер в Нью-Йорке в 1990 году,12 лет проведя в эмиграции. Светлана Меньшикова до сих пор живёт в Сыктывкаре по тому же адресу, на который ей сорок с лишним лет назад слал письма «срочник» Довлатов.
В начале 60-х годов будущего писателя за неуспеваемость отчислили из Ленинградского университета и «забрили» в армию. 21-летний Сергей высадился из поезда на станции Чиньяворык, затем три часа трясся в грузовике, ещё два шёл пешком по узенькой тропинке до лагерных ворот. Бывшему студенту предстояло охранять уголовников. Здесь «дрались заточенными рашпилями, ели собак, … убили за пачку чая» (Довлатов, повесть «Зона»..). И здесь же Довлатов пережил одно из самых светлых чувств в своей жизни. Фото студентки Светланы Меньшиковой он увидел в газете «Молодёжь Севера».
«Я выиграла чемпионат Коми по лёгкой атлетике, - рассказывает Светлана Дмитриевна. - Фотограф «поймал» меня на пьедестале». Письмо Довлатова обрушилось на неё как снег на голову, неизвестный красивый почерк: «...В газету с вашей фотографией были завёрнуты мои тренировочные перчатки (боксёрские.). Каждый раз, когда я за них брался, думал, что надо бы девушку эту чудесную разыскать. Мой приятель сказал, что у него есть в Сыктывкаре знакомая и она может знать ваш адрес…» Письмо пришло на адрес пединститута, где училась Светлана. На это послание девушка не ответила и на второе тоже.
В третьем Довлатов прислал свои стихи:
Я всё ещё твоим молчаньем
связан,
Я всё ещё немыслимо и свято
Последнею надеждой
дорожу…
Над всем, что в мире подлость
и враньё,
Над суетой и сложностью мгновений
Я шлю тебе безрадостно и верно
Последнее молчание моё…
Эти строки она не смогла оставить без ответа. Завязалась переписка. А
вскоре девушка набралась смелости и вместе с подругой Идой отправилась за 200 км от Сыктывкара на встречу с Довлатовым в посёлок Чиньяворык. На перроне их ждал двухметровый великан в шинели. В одном из писем Довлатов рассказал: «Я очень громоздкий и устрашающий субъект. Но могу вас успокоить, я похудел и вешу 104 кг 300 г». Светлана как раз носом доставала до его солдатской пряжки. Сергей осторожно взял её за руку (потом он скажет, что «ему понравилось водить Свету за лапку»).
На ночёвку Светлану устроили в военной части: «Я почувствовала, что Сергей хочет близких отношений, и призналась, что у меня нет такого опыта. Он расхохотался: впервые вижу 20-летнюю девушку, не знакомую с мужскими ласками. А потом посерьёзнел: «Пошли к костру», и до утра пел мне песни под гитару. Мне казалось, что я разочаровала Сергея и он перестанет мне писать. Но произошло наоборот: письма приходили в два раза чаще, порой до пяти посланий в день». У Светланы не хватало терпения донести письмо до квартиры, она вскрывала конверт прямо на лестничной площадке.
А он каждое её письмо перечитывал десятки раз. День, когда из Сыктывкара не приходило весточки, считал пропащим и часто подписывался: «измученный ожиданием». Упрекал за отсутствие подробностей: «получил от тебя письмо, короткое, как гастрономический чек». Их близость не была физической, но это не мешало чувствам «искрить»: «Я два раза рвал письма, где начинал писать, что полюбил тебя. Это глупо, безумно, говорить об этом не следует, а писать тем более, но я ни черта не могу поделать. Ты мне дорога, как не был дорог ни один человек…» Довлатов признался, что был женат, просил не придавать этому значения. И не обманывал. Из зоны он писал только родителям, другу и «сыктывкарской принцессе», которую называл «светленькой, тоненькой, золотой».
Узнав, что Светлана проходит педагогическую практику в школе в Ухте недалеко от его части, Довлатов отпросился в увольнительную. День гуляли, а ночью уговорили сторожа автовокзала дать им приют: «Мы разместились на деревянной скамейке и укрылись шинелью, но из-за разговоров так и не сомкнули глаз».
В своих письмах родителям он рассказывал, что у него прекрасное настроение благодаря Светлане. А ей: «Сегодня мне тебя показывали во сне».
Это раньше он «больше всего на свете любил бокс и книги», теперь на первом месте - Светлана. Довлатов вознёс хрупкую девушку на столь высокий пьедестал, что от малейшего толчка его муза могла упасть и разбиться на мелкие кусочки. В делах любви таким толчком испокон веков служили человеческая злоба и зависть. Светлану оговорили. «У нас в институте были танцы. Меня пригласил офицер, а потом
проводил до подъезда, - вспоминает Светлана Дмитриевна. - Оказалось, что этот офицер служил в одной части с Сергеем. Он увидел у Довлатова мою фотографию и прихвастнул, что на прощание мы страстно поцеловались. Довлатова это «убило». Я получила от него резкое письмо, но оправдываться не стала. Мне было больно: как же он мог поверить в эту ложь, шитую белыми нитками?»
Переписка оборвалась, когда Довлатова перевели служить в Ленинград. И всё же они встретились. Через два года. «Подруга Ида продолжала переписываться с товарищем Довлатова - тоже ленинградцем. Он пригласил нас посмотреть город. Мы приехали и вдруг слышим: «Нас ждёт в гости Сергей». Дома Довлатов познакомил Светлану с мамой и… женой (это был его второй брак.) И сказал: «Прости, что мы не вместе». Мама Сергея обняла Светлану: «На Севере ты спасла моего сына». «Когда я приехал сюда, в Коми, я считал себя конченым человеком, ничего хорошего от жизни уже не ждал, лез как дурак в любую драку и был угрюмый тип. Ты мне, Меньшикова, спасла жизнь. И это не громкие слова, а самая простая правда» - так он писал ей незадолго до разрыва.
«Не жалею, что всё так закончилось, - признаётся Светлана. - Скорее я была влюблена не в Сергея, а в его потрясающие письма. Мы оба были не готовы сходить с небес на землю. Однажды Довлатов написал: «Хочу, чтобы всё, что будет у нас с тобой, было чистым, искренним, как летний дождь, как тихий вальс». Так и получилось».
…На память остались письма и несколько стихотворений, посвящённых Светлане.
Трудно представить, что созданы они в колонии. Впрочем, как напишет
Довлатов в повести «Зона»: ад - не снаружи, ад - внутри нас.
Стихотворение Довлатова, посвященное Светлане Меньшиковой:
Я в этих письмах каждой строчке верю,
Но все же часто думаю о том,
Кто для тебя распахивает двери
И подает на вешалке пальто.
Он ходит где-то рядом, он спокоен,
Стихов тебе не пишет, не грустит.
Заговорит когда-нибудь с тобой
И яблоком случайно угостит.
В трамвае переполненном однажды
Уступит место, ты кивнешь в ответ.
Он - умный, он - особенный, он - каждый,
Кто мимо шел и обернулся вслед.
От этих писем я теперь завишу,
Я верю им, мне некого винить,
Но так боюсь, всего о чем не пишешь,
О чем сама не знаешь, может быть.
Крепко тебя обнимаю и люблю.
Это раньше он «больше всего на свете любил бокс и книги», теперь на первом месте - Светлана. Довлатов вознёс хрупкую девушку на столь высокий пьедестал, что от малейшего толчка его муза могла упасть и разбиться на мелкие кусочки. В делах любви таким толчком испокон веков служили человеческая злоба и зависть. Светлану оговорили. «У нас в институте были танцы. Меня пригласил офицер, а потом
проводил до подъезда, - вспоминает Светлана Дмитриевна. - Оказалось, что этот офицер служил в одной части с Сергеем. Он увидел у Довлатова мою фотографию и прихвастнул, что на прощание мы страстно поцеловались. Довлатова это «убило». Я получила от него резкое письмо, но оправдываться не стала. Мне было больно: как же он мог поверить в эту ложь, шитую белыми нитками?»
Переписка оборвалась, когда Довлатова перевели служить в Ленинград. И всё же они встретились. Через два года. «Подруга Ида продолжала переписываться с товарищем Довлатова - тоже ленинградцем. Он пригласил нас посмотреть город. Мы приехали и вдруг слышим: «Нас ждёт в гости Сергей». Дома Довлатов познакомил Светлану с мамой и… женой (это был его второй брак.) И сказал: «Прости, что мы не вместе». Мама Сергея обняла Светлану: «На Севере ты спасла моего сына». «Когда я приехал сюда, в Коми, я считал себя конченым человеком, ничего хорошего от жизни уже не ждал, лез как дурак в любую драку и был угрюмый тип. Ты мне, Меньшикова, спасла жизнь. И это не громкие слова, а самая простая правда» - так он писал ей незадолго до разрыва.
«Не жалею, что всё так закончилось, - признаётся Светлана. - Скорее я была влюблена не в Сергея, а в его потрясающие письма. Мы оба были не готовы сходить с небес на землю. Однажды Довлатов написал: «Хочу, чтобы всё, что будет у нас с тобой, было чистым, искренним, как летний дождь, как тихий вальс». Так и получилось».
…На память остались письма и несколько стихотворений, посвящённых Светлане.
Трудно представить, что созданы они в колонии. Впрочем, как напишет
Довлатов в повести «Зона»: ад - не снаружи, ад - внутри нас.
Стихотворение Довлатова, посвященное Светлане Меньшиковой:
Я в этих письмах каждой строчке верю,
Но все же часто думаю о том,
Кто для тебя распахивает двери
И подает на вешалке пальто.
Он ходит где-то рядом, он спокоен,
Стихов тебе не пишет, не грустит.
Заговорит когда-нибудь с тобой
И яблоком случайно угостит.
В трамвае переполненном однажды
Уступит место, ты кивнешь в ответ.
Он - умный, он - особенный, он - каждый,
Кто мимо шел и обернулся вслед.
От этих писем я теперь завишу,
Я верю им, мне некого винить,
Но так боюсь, всего о чем не пишешь,
О чем сама не знаешь, может быть.
Крепко тебя обнимаю и люблю.