Профан отрицает профессионализм потому, что ленится учиться. Отчасти он прав: профессионалы любят искусственно создавать вокруг своего предмета атмосферу непостижимости. Отчасти и они правы: чем больше профанов догадается, что всё не так уж сложно, тем выше будет пренебрежение к профессии… На пути к мастерству стараешься обрести знания профессионала, без его снобизма, и душу профана, без его пренебрежения к профессии.
Если я отношусь презрительно к своему подчинённому, значит, я соглашаюсь на то, чтобы ко мне относились презрительно вышестоящие. А тогда и нечего жаловаться.
Чиновнику трудно быть искренне преданным, потому что трудно быть искренним. Хочешь застыть и высиживать – окружай себя чиновниками, хочешь меняться, искать и расти – окружай себя личностями.
Россия такая специфическая страна, что, если любишь, будешь любить до гроба. А если не любишь – лучше сразу вали подобру-поздорову, счастья здесь всё равно не найдёшь, только неудачником станешь.
Рыночная экономика для людей Запада – право действовать самостоятельно. Русские приняли рынок по-своему – как некое Оно, которое само управит нашу жизнь. А оно почему-то не управило.
Можно сообщать всему миру о том, как мне хочется, чтобы кому-то было хорошо, а можно молча об этом молиться.
Смерть близкого человека, как и рождение, являет нам то, что существует в нас задолго до слов, мыслей и чувств. Самые близкие, когда умирают, дают смерти по-настоящему высказаться.
Духовный мир подаёт нам знаки, но мы понимаем, что это не точное знание: сейчас поймём – завтра нет. Точным знанием эти знаки станут, когда мы сами станем духовными.
Запад выстроил систему, при которой каждый гражданин вправе свободно высказывать своё отношение к действиям властей, а власти вправе эти высказывания не замечать.
До демократии правила кучка людей, которые принимали все решения в свою пользу. При демократии всем дали право принимать решения, но только если они обращены на пользу всё той же кучки. Сильные мира сего не боятся пропагандировать демократию, потому что твёрдо уверены: если надо, они всегда найдут способ её обойти.
Постмодернизм – естественная реакция на появление всеобщего информационного поля, услужливо предлагающего: хочешь – верь в это, хочешь – в противоположное. От такого действительно хочется спрятаться в иронию, укрыться любым произвольно выбранным мифом.
Пока мы дети, западная пропаганда как будто работает на нас: нам льстит потакание индивидуализму и самовосхвалению, пренебрежению к старшим и к традиции. Но как только мы становимся родителями, вся эта артиллерийская батарея резко разворачивается, и пока наши израненные, окровавленные старшие отползают, огонь открывают по нам.
Если человек был мне начальником, пусть мы и расстались друзьями – я уже никогда ему этого не прощу.
Вот арестуют у нас коррумпированного губернатора, друзья скажут: «С коррупцией борются», а враги: «Проворовались!» Если накроют там, враги непременно заявят: «Вот настоящая борьба с коррупцией!»
Русскому пригодились бы западные технологии нечувствия. Слишком уж мы рефлексируем. Накричим, обидим – сами повеситься готовы, а обиженный уж и забыл давно.
Когда мы хвалим ребёнка за то, что он и так должен делать, чистить зубы, например, как за нечто экстраординарное, ему потом легче позволять себе этого не делать.
Дети либо становятся смыслом жизни, – тогда родители их очень трудно отпускают от себя повзрослевших, и потом дети обижаются. Либо не становятся, – тогда родители меньше уделяют им внимания, пока они растут, и потом дети обижаются.
Когда родители делают для ребёнка всё, что ему хочется, ребёнок может обидеться, когда они вдруг перестают делать всё. Делая всё, не жди благодарности, жди обиды, если что-то не сделал.
Для русского человека заниматься творчеством как-то мелковато. В самый раз – создать концепцию мира, а лучше её воплотить. Кстати, можно и в творчестве.