Покупка голливудских сценариев. Планы 1948г.
Ф.Р 5446. Оп.58. Д.6419. Л.1,3,18.

Обсуждавшиеся в СССР в 1948 г. планы выкупить в Голливуде сценарии нескольких «антисоветских» фильмов.
В письме в Правительство Министр кинематографии СССР Иван Большаков сообщает о готовящихся в США съемках «антисоветских» картин «За железной завесой», «Дунай» и «София»,
В Голливуд предполагается послать «специального человека» для покупки сценариев «и других необходимых материалов по этому вопросу». На эти цели Большаков просит выделить 500 долларов.
Министерство финансов готово выдать эти 500 долларов из выручки от проката советских фильмов в США.
Судя по сумме, речь, возможно, идет не о препятствии съемкам, а о желании предметно ознакомиться со сценариями до выхода фильмов.
«София», «Красеный Дунай» и «Железный занавес» - первые шпионские драмы о послевоенной Европе, где советские агенты выступают антагонистами положительных героев.
Как бы то ни было Совмин СССР в июне отказал Большакову в выделении валюты.

Взгляд с той стороны — что видно в бинокль

В конце 1920-х годов редакция советского литературного журнала «Новый мир» обратилась с анкетой к нескольким европейским (преимущественно немецким писателям), в которой задавался ряд вопросов о том, как они воспринимают советскую литературу. Помимо разных тем в этой анкете поднимался и вопрос о том, какие советские писатели кажутся анкетируемым наиболее интересными. Ответы были опубликованы в июльском номере 1930 года — и посмотреть на них сейчас интересно: во-первых занятно, какими виделись величины советской литературы из Европы тогда, во-вторых, показательны и судьбы тех авторов, которые ответили на вопросы «Нового мира».

Вот, например, Курт Тухольский. Журналист и писатель левых взглядов, приятель Макса Брода и коллега Макса Рейнхардта (Тухольский писал песни для кабаре, которое тот возглавлял); уже в конце 1920-начале 1930-х он понимает, что нацизм движется к победе в Германии и выбирает не возвращаться в страну из Швеции. Там и поселяется. В 1933 нацисты лишают его гражданства. Вот, из окрестностей Гетеборга он пишет:

Наиболее сильное впечатление произвели на меня Лариса Рейснер, Гладков и Бабель. Так как по-русски я читать не умею; то должен был довольствоваться переводами.

Через 5 лет после этой публикации, Тухольский умрет от передозировки барбитуратами — то ли случайной, то ли намеренной.

Или вот Эфраим Фриш, еще один соратник Рейнхардта по кабаре, а также драматург и литературный критик. Он писал:

Я знаю частично современную русскую беллетристику и сам при случае указывал на такие явления как Бабель, Есенин, Леонов, Сейфулина и Коллонтай. В числе этих повествователей Бабель, как мне показалось, может быть, больше всех внес новую струю, звучание героической эпохи революции.

В 1933 году Фриш покинет Германию — и последние 10 лет своей жизни проведет в эмиграции в Швейцарии.

Курт Клебер, он же Курт Хельд, ветеран Первой мировой, шахтер, немецкий коммунист, издатель левого литературного журнала Die Linkskurve. Его романы запрещались и в Германии — он писал то о шахтерских восстаниях в Руре, то о восстании спартаковцев. По его ответам видно, что с советской литературой он знаком крайне глубоко:

Лучшим вышедшим в России романом мы до сих пор считаем «Железный поток» Серафимовича и находим, что он — великолепное сочетание репортажа и точного отчета о фактах. Вслед за ним идет Либединский — «Неделя», Дорохов — «Голгофа», Лариса Рейснер — главным обра зом ее русские горняцкие очерки, Фадеев — «Разгром», Ф. Панферов — «Бруски», Тарасов-Родионов — «Февраль» и «Шоколад». Далее идут некоторые рассказы Неверова, рассказы Гладкова и его «Цемент», хотя «Цемент» уже только до известной степени. Очень мало говорят нам все вышедшие у нас произведения Бабеля. «Пути любви» Коллонтай тоже большей частью отвергаются немецкими рабочими.

В 1933 году Клебер, после непродолжительного ареста, бежит вместе с женой в Швейцарию — и до самой смерти в конце 1950-х он проживет в эмиграции.

Интересен ответ Роберта Музиля, автора великого модернистского романа «Человек без свойств» (который как раз и вышел в 1930 году) — тот признается, что из «новой» советской беллетристики он читал только Горького. Ну и в целом по его ответам видно, что его мало занимает как советская литература, так и отражение русской революции в искусстве.

А вот Стефан Цвейг отвечает продуманно: хвалит романы Гладкова, Федина, Леонова, Сейфулиной, сожалеет, что в Европе мало что известно о Есенине, Кириллове, Пастернаке. Генрих Манн знает только Горького. Джон Голсуорси говорит, что русская революция на английскую литературу никак не повлияла.

Самый поэтический ответ — у Кнута Гамсуна. Тот отвечает, что все писатели должны писать только об одной теме: о земледелии, так как земля кормит всех людей. А о литературных фаворитах среди советских писателей он отвечает так:

Так как я не умею читать по-русски, то вынужден читать переводы Единственный перевод из новой русской беллетристики, который мне попался, это «Цемент» Гладкова. Книга исключительно талантлива, но действует, как вопль.