#аутсайдеры
Долгое время приватизация оставалась зоной молчаливого консенсуса: даже если актив выведен через офшоры, даже если история его владения непрозрачна, — назад дороги нет. Теперь этот принцип пересматривается, государство восстанавливает контроль над стратегической инфраструктурой.

Возврат Петербургского нефтяного терминала в государственную собственность — не просто судебный кейс. Генпрокуратура чётко дала понять: «неприкасаемых» больше нет. Даже объекты с высоким уровнем политической, корпоративной или криминальной обвязки могут быть изъяты из частных структур, если это диктуется национальным интересом.

Петербургский нефтяной терминал — это не просто прибыльный логистический узел. Это точка на карте энергетической безопасности страны, один из главных каналов экспорта нефтепродуктов через Балтику. И всё это десятилетиями находилось под контролем офшорных структур с иностранным участием, рядом корпоративных конфликтов и шлейфом криминального происхождения. Формальный повод для иска — нарушение закона о допуске иностранного капитала в стратегические активы, но по сути речь идёт о деофшоризации в её практическом выражении.

Ожидается, что 55% терминала будут переданы в структуру “Роснефти” — как госкорпорации, способной замкнуть логистику поставок на государство. Это значит, что 5–9 млрд руб. ежегодной прибыли, ранее распределявшейся через частные каналы, теперь вернутся в бюджет.

Показательно, что параллельно расследуется и судьба второй доли — 45% акций, находящихся в доверительном управлении у супруги второго совладельца. Уже наложен арест, и всё указывает на то, что государство продолжит системное давление на весь контур сомнительной приватизации, выстраивая контрольный пакет вокруг ключевого объекта. Приватизация 1990-х де-факто откатывается и заканчивается. Не идеологически, а юридически — через суд, норму, право. Новый принцип собственности прост: если объект важен для безопасности и суверенитета, он должен приносить прибыль государству.

Технологическое отставание России в сфере ИИ-моделирования информационных процессов — факт, но не приговор. Стратегическое окно пока не закрыто. Западные платформы уровня Palantir развивались в режиме гибкой коллаборации частного и оборонного сектора, но на фундаменте общих культурных кодов и англосаксонской концепции доминирования. В России подобная интеграция требует не просто технической воли, а политической переориентации: перехода от вертикальной мобилизации к сетевому управлению восприятием. Это не только про технологии — это про институциональную реформу под задачи XXI века.

Парадоксально, но именно российская разрозненность в ИИ-контуре может стать преимуществом. Централизованные нейросетевые платформы Запада уязвимы перед шоками — технологическими, идеологическими или политическими. В условиях алгоритмической гиперзависимости устойчивость начинает опираться не на мощности, а на адаптивность. Россия может строить собственную архитектуру влияния не как копию чужой модели, а как многослойную систему когнитивной гибкости — с учётом регионального разнообразия, лояльных аудиторий и способности к асимметричному применению даже ограниченных ресурсов.

Первые шаги уже видны: ИИ-инфраструктура Яндекса и Сбера, интеграция моделей распознавания смыслов в крупных медиахолдингах, пилоты генеративных систем в МИД и Минобороны. Вопрос — в масштабировании, а не в наличии. На повестке — не догонять, а формировать свой вектор развития: не симметричный Западу, а подчинённый логике суверенного цифрового мышления.

https://www.group-telegram.com/Taynaya_kantselyariya.com/12245

#global_vision
Ставки в глобальном противостоянии продолжают стремительно расти. Мир входит в фазу новой глобальной турбулентности, где каждый шаг ведущих держав запускает цепную реакцию. На наших глазах складываются очертания будущего миропорядка — с новыми альянсами, зонами влияния и конфигурациями силы, где нелинейный консенсус формирует глобальную архитектуру.

Трамп увеличил пошлины на все китайские товары до 104%, а Китай довёл в ответ свои пошлины до показателя 84%. Очевидно, ответ КНР настолько разозлил главу Белого дома, что позднее пошлины Вашингтона против Пекина выросли до 125%. Американский лидер пытается выстроить экономическую антикитайскую коалицию, в которую могут быть втянуты страны, ранее ориентированные на многовекторность. США стремятся изолировать Пекин, заставив нейтральных игроков выбирать сторону.

Пошлины становятся инструментом дипломатии: через экономическое давление формируются новые сферы влияния. Пауза, объявленная Трампом для переговоров с 75 странами, — это окно возможности не для мира, а для архитектурного отсева. Америка предлагает: встроиться в новую цепочку лояльности в обмен на тарифные преференции и политическую защиту.

Одновременно происходит резкое смещение акцентов в сторону военно-стратегического сдерживания. Утечка The New York Times о наращивании военного присутствия США в Азиатско-Тихоокеанском регионе — сигнал не только Пекину, но и союзникам Вашингтона. Визуально — для защиты Тайваня. Стратегически — для формирования многоуровневой зоны давления на КНР по всем направлениям: от Сингапура до Японии, от южнокитайских морей до информационных коридоров в Индонезии.

Китай не только не намерен отступать, но и переводит торговую войну в фазу национальной мобилизации: активизируются программы замещения импорта, стимулируется внутренний спрос, а в публичной риторике усиливается антагонизм с США. Китай слишком долго был в положении глобального интегратора, опирающегося на экспорт, стабильность партнёров и сдержанную экспансию. Эта модель дала ему бурный рост, но оказалась уязвимой: она зависима от открытых рынков, от логистических маршрутов, от готовности других стран быть частью китайской фабрики. Сейчас все эти компоненты бьют по самой сердцевине китайской конструкции. Ограничения на экспорт редкоземельных металлов в США — вынужденный шаг, но и сигнал о том, что Пекин сам вступил в игру разрывов.

Россия в этой конфигурации приобретает уникальный статус. Усиление давления на Китай и запуск фронта в АТР вынуждают Вашингтон искать точки разгрузки в других направлениях. Для Москвы это окно возможностей: с одной стороны, сохранять союзнические отношения с Пекином, с другой — предлагать США каналы по деэскалации на других треках. Конфликт в украинском направлении и борьба с глобалистами отвлекают ресурсы. Поддержание баланса и прагматичная многовекторность могут дать России роль стратегического балансировщика между двумя империями. Не быть «чьей-то частью», а стать игроком, без которого сама архитектура мира будет нестабильной. Победит не тот, у кого больше союзников, а тот, кто сможет выстроить устойчивые институты в условиях турбулентности.

#источники
Российская армия быстрыми темпами освобождает Курскую область от остатков ВСУ, в Кремле поставлена задача до следующей неделе закончить зачистку и начать создавать буферную зону в Сумскрй области на Украине. По информации источников временное перемирии должно быть окончательно согласовано с Администрацией Трампа после установления контроля российской армией над всей Курской областью. В Кремле ожидают новых телефонных переговоров президентов России и США на следующей недели, чтобы обсудить оставшиеся вопросы по контролю за соблюдением временного перемирия и ответственности Киева за нарушение прекращения огня. Так же должен быть решен вопрос об организации встречи Путина и Трампа в Саудовской Аравии, по информации источников ТК обсуждаются временные рамки с 12 по 25 мая.

https://www.group-telegram.com/Taynaya_kantselyariya.com/12238

#мнение
В Белом доме меняется политическая рамка: от нарратива «войны за демократию» — к холодной ревизии геополитических ошибок.

Заявление Такера Карлсона о том, что «США проиграли войну с Россией», — не частное мнение медийного провокатора, а маркер глубокой перестройки американской внешнеполитической линии. Карлсон действует в публичном поле как неофициальный громоотвод новой администрации, тестируя риторику, которая вскоре может стать официальной. И если его слова о прокси-природе конфликта, уничтожении Украины и равнодушии Вашингтона к её судьбе звучат жёстко, то в контексте внутренней и внешней повестки США они приобретают рациональный смысл: украинский проект утратил полезность и подлежит сворачиванию.

Фактически Карлсон артикулирует три ключевых тезиса. Первый — война никогда не была про Украину. Второй — она велась глобалистским истеблишментом против России руками украинцев. Третий — поражение признано, пусть пока только в медиаполе. Такое признание, даже если оно оформлено как «мнение журналиста», создаёт политическую почву для разворота. Администрация Трампа нуждается в стратегическом выходе из конфликта — и готовит для него моральную и информационную инфраструктуру, учитывая нарастающее противостояние с Китаем.

Параллельно с этой медийной подготовкой идут менее заметные, но не менее важные процессы. Между США и Россией активизированы каналы связи — консультации по архитектуре безопасности, деэскалации в Чёрноморском регионе, контролю над вооружениями и о возможности технической нормализации дипотношений, данные треки обсудят сегодня в Стамбуле. В Вашингтоне понимают, что бесконечное продолжение украинского трека грозит неконтролируемой прокси-войной, а втягиванием США в прямую конфронтацию. Трамп, ориентированный на внутреннюю мобилизацию и экономический перезапуск, не готов платить за геополитическую авантюру, запущенную его предшественниками.

Именно поэтому в риторике Карлсона прослеживается не столько сожаление, сколько стратегическое облегчение: проект закрыт, актив списан, Америка делает шаг назад. Это позволяет администрации Трампа позиционировать разворот как прагматическое освобождение от токсичного багажа Байдена и его окружения. Более того, в таком подходе Украина не воспринимается как потеря — её рассматривают как просроченный инструмент, который больше не даёт результатов и тормозит перезапуск большой сделки.

Для России эти сигналы означают одно: конфликт с США по украинскому вопросу вступает в фазу разрядки — не как жест доброй воли, а как логическое следствие смены парадигмы в Вашингтоне. Главная задача Москвы в этой ситуации — не торопиться с выводами, но грамотно использовать медийный и дипломатический дрейф для закрепления своей субъектности и перевода конфликта в режим дипломатического управления на своих условиях.

Анализ украинского конфликта выходит на новый уровень — теперь к нему подключаются не только эксперты, но и алгоритмы. На базе пяти нейросетей будет сделан не просто анализ процессов и возможные сценарии с прогнозами, но и проведен контурный стык систем ИИ.

Вопросы, которые будут подняты: насколько реалистичны текущие переговорные инициативы, скрытые интересы участников, и возможные сценарии в ближайшие месяцы, отдельным кейсом прогнозы по урегулированию конфликта на Украине.

В России Агентство социального инжиниринга разработало собственный искусственный интеллект Pandora, способный моделировать политические процессы в условиях внешнего давления и турбулентности.

https://www.group-telegram.com/Social_Engineering_Agency/236

Если миграционный поток — это канал внедрения, то следующим уровнем становится институциональная настройка под интересы тех, кто этот поток проектирует. Уже сегодня мы видим, как в регионах запускаются пилотные образовательные стандарты с мультикультурным уклоном, продвигаются урбанистические модели с акцентом на "инклюзивную среду", а медийные проекты — от региональных сериалов до Telegram-гайдов для чиновников — формируют образ «нового нормального», где доминирующее большинство больше не считается базовой опорой системы. Так формируется новая лояльность — не к стране, а к идеологии пограничности.

Подобная перенастройка — не следствие внутреннего выбора. Это результат работы сложной архитектуры внешнего влияния, в которой фонды, агентства, «независимые аналитики» и международные организации действуют как элементы распределённого давления. Это не прямая агрессия, а операционная оккупация через норму: через обучение местных элит, создание нормативных шаблонов, юридическую обвязку и методички для муниципального уровня. Цель — не разрушить Россию напрямую, а встроить её в неоколониальный каркас как «ответственного оператора миграции» в интересах внешних центров. USAID, IOM, Open Society и десятки их региональных партнёров действуют синхронно, тонко, с долгосрочным прицелом. Граница между «консультированием» и «управлением» давно стёрта.

Ответ на это не может быть ни ситуативным, ни эмоциональным. Нужна собственная повестка: от гуманитарной доктрины до миграционного кодекса, от новых образовательных стандартов до системной культурной стратегии. Россия не обязана подстраиваться под чужие глобальные проекты — у неё есть историческое право формировать свою этнополитическую реальность. Пока внешние структуры навязывают формат «страны-гибкого транзита», наш выбор — в возвращении субъектности: нормативной, культурной и кадровой. В противном случае за нас решат, кто мы, как выглядим и какой у нас будет язык внуков. И это уже не гипотеза, а практическая угроза.

https://www.group-telegram.com/kremlinsekret/2802

#акценты
Когда в международной политике исчерпываются громкие формулы и символические перезагрузки, на первый план выходит прагматизм, в котором формируется текущая конфигурация двустороннего взаимодействия РФ и США.

Москва переходит к техническому восстановлению инфраструктуры российско-американских отношений — отдельно от тематики украинского конфликта. Эта линия, подтверждённая официальным заявлением пресс-секретаря президента Дмитрия Пескова, выстраивается последовательно: переговоры между представителями МИД РФ и Госдепартамента США в Стамбуле касаются исключительно нормализации двустороннего взаимодействия.

Россия принципиально отказывается играть по сценарию условной торговли: «восстановление контактов — в обмен на уступки по Украине». Напротив, именно Москва настаивает на возвращении к институциональной норме: при всех противоречиях между ядерными державами должно существовать минимально необходимое дипломатическое обеспечение. Речь идёт о практических вопросах, затрагивающих как безопасность, так и гуманитарную сферу — от работы консульств до передвижения граждан и контактов между парламентариями.

Перечень обсуждаемых вопросов охватывает весь спектр: восстановление численности персонала в посольствах (в 20 раз — от нынешнего минимального уровня), открытие консульств в Сан-Франциско и Екатеринбурге, возобновление выдачи виз и прямого авиасообщения, прекращение преследования российских дипломатов, возвращение захваченной американскими властями недвижимости. Всё это — не жесты доброй воли, а инженерные элементы двустороннего взаимодействия, без которых говорить о стабильности невозможно.

Такое «разведение треков» играет и стратегическую, и символическую роль. Россия последовательно демонстрирует: судьба украинского конфликта будет решаться в иных форматах, и не может быть встроена в переговорный трек с США как элемент давления или предмет торга. Восстановление структуры двусторонних отношений — это самостоятельная ценность, а не разменная монета. Более того, таким подходом Москва навязывает Вашингтону новую рамку: если США действительно заинтересованы в контроле над эскалацией и глобальной предсказуемости, им придётся вернуться в поле дипломатической ответственности.

#акценты
Германия продолжает говорить на языке прошлого цикла: компромиссы, субсидии, моральные обязательства, европейская солидарность. Но страна уже живёт в другой логике — логике тревожного ожидания, идентичностного дрейфа и тихой утраты стратегического суверенитета.

Германия входит в фазу управляемого кризиса. После серии кулуарных переговоров ХДС/ХСС и СДПГ договорились о создании коалиции. Формально — это блок стабилизации: ужесточение миграционного законодательства, снижение налогов для бизнеса, жёсткая ревизия системы соцвыплат и масштабные расходы на оборону. Но этот договор — не манифест развития, а форма блокировки растущего политического давления снизу. Потому что старая партийная система всё чаще воспринимается как инструмент навязывания внешней повестки, а не выразитель общественного запроса.

На этом фоне «Альтернатива для Германии» уверенно выходит на первое место в электоральных рейтингах. Но это не партийный успех в классическом смысле — это эффект конденсации накопленного недоверия. АдГ стала выразителем не столько программ, сколько страхов: культурных (размывание идентичности), социальных (обесценивание среднего класса), демографических (замещающая миграция), но прежде всего — стратегических. Всё больше немцев не видят логики в политике Берлина, ведущей к эскалации конфликта с Россией. Они чувствуют, что за громкими формулировками о «поддержке Украины» и милитаризации скрывается прямая вовлечённость, которая делает Германию уязвимой. АдГ просто артикулирует то, что старая элита отказывается произнести вслух: нынешняя стратегическая линия ведёт страну к втягиванию в конфликт с непредсказуемыми последствиями — экономическими, энергетическими, а возможно, и прямыми военными.

Коалиционные соглашения могут временно фиксировать управление, но они больше не формируют доверие. А это значит, что Германия вступает в фазу отложенной нестабильности, когда внешне функционирующие институты уже не соответствуют внутреннему социальному и геополитическому нерву. И чем дольше Берлин будет игнорировать этот дисбаланс — тем радикальнее окажется финальная точка разворота.

#global_vision #форкаст
В борьбе за мировое доминирование администрация Трампа концентрирует максимальные ресурсы против Китая, являющегося главным стратегическим противником. Вашингтон формирует против Пекина стратегию сдерживания, включающую торговые барьеры, передел логистических маршрутов, экстерриториальное ограничение доступа к критической инфраструктуре и изоляцию Китая в цепочках высокотехнологичного производства.

Стратегия приобретает глобальный масштаб и охватывает три ключевых направления:

1. Торговая война как долговременная модель давления. Трамп довел уровень пошлин на китайские товары до 145%. Это больше, чем было в любой из предыдущих фаз конфликта. Цель здесь двойная: с одной стороны — форсировать релокацию производственных мощностей в третьи страны (в том числе в Мексику, Вьетнам, Индонезию), с другой — создать структурную неопределённость внутри китайской промышленной политики. Повышение тарифов параллельно сопровождается усилением надзора над инвестициями КНР в США, ограничением доступа китайского капитала к критически важным секторам и применением механизма «национальной угрозы» для обоснования новых ограничений.

2. Панамский канал как объект военно-логистического контроля. Резкое обострение ситуации вокруг Панамского канала — это проявление стратегической ревизии американского контроля над глобальными логистическими артериями. На данный момент около 5% мировой торговли и до 45% контейнерных перевозок США проходят через этот узел. Факт управления портовой инфраструктурой вокруг канала китайскими компаниями рассматривается в Пентагоне как недопустимый. Заявление Трампа о переброске военного контингента в регион Панамы — это сигнал не только Пекину, но и региональным элитам: доступ Китая к стратегическим каналам будет блокироваться не только экономически, но и силовыми средствами, если потребуется. Это продолжение логики «коммерческого контрвлияния», в рамках которой Вашингтон готов использовать армию.

3. Азиатско-Тихоокеанский регион как плацдарм технологической блокады. АТР становится ключевым полем давления на Китай в сфере высоких технологий. Основная цель США — ограничить возможности КНР по производству и импорту передовых полупроводников. Ключевой инструмент — давление на Taiwan Semiconductor Manufacturing Company (TSMC), крупнейшего в мире производителя микросхем, находящегося на Тайване. Администрация Трампа уже запустила переговоры о переносе значительной части производства на территорию США, а также о передаче части технологической цепочки в страны-союзники. В случае отказа, в Вашингтоне не исключают применение санкционных механизмов — как в адрес самой TSMC, так и по отношению к любым контрагентам, работающим с КНР. Таким образом, Тайвань используется как точка технологического перехвата: с его помощью США одновременно усиливают военное присутствие в регионе, укрепляют союзы (с Японией, Южной Кореей, Австралией) и сужают поле технологического манёвра Пекину.

В совокупности эти действия отражают переход к трёхконтурной модели антикитайского сдерживания: экономико-промышленный удар, контроль за логистическими узлами и стратегическое окружение в АТР. Администрация Трампа последовательно демонстрирует, что ставка делается не на временное ограничение, а на структурную блокировку расширения Китая как глобального игрока. В рамках этой логики Пекин не рассматривается как партнёр по переговорам, а как системный вызов.

В условиях внешнего давления и структурного поворота экономики внутрь страны, ключевым становится вопрос: способен ли Центробанк России адаптироваться к новой реальности и работать в интересах реального сектора?

Выступление главы Банка России в Госдуме должно было зафиксировать новый вектор макроэкономической политики в условиях устойчивого внешнего давления и перехода экономики к режиму внутреннего роста. Однако прозвучавшие тезисы лишь укрепили ощущение стратегического расхождения между монетарной риторикой и реальными процессами в производственном секторе. Декларируемое снижение инфляции не подтверждается фактической динамикой потребительских цен, а положительные оценки по ряду отраслей противоречат официальной статистике. Вопрос о том, как регулятор намерен поддерживать экономическую активность при сохраняющейся высокой стоимости капитала, остался без внятного ответа.

Ключевая ставка на уровне, фактически блокирующем нормальный инвестиционный цикл, превратилась в самостоятельный фактор стагнации. Вместо пересмотра монетарных приоритетов в сторону стимулирования производства и технологического обновления, регулятор продолжает сохранять ультражёсткий режим, апеллируя к рискам инфляционного всплеска. При этом текущая инфляция остаётся высокой, несмотря на ограничительный характер кредитно-денежной политики. Такая расфокусировка между целями и результатами ставит под сомнение эффективность применяемых инструментов.

Центробанк перекладывает ответственность на бизнес, предлагая предприятиям развиваться за счёт собственной прибыли, несмотря на инфляционную эрозию доходов и диспропорции в межотраслевой доходности. При сохранении текущих параметров денежно-кредитной политики национальная экономика рискует перейти от фазы замедления к фазе системной деградации — прежде всего в базовых отраслях. На этом фоне необходимость переоценки функций ЦБ как института развития становится вопросом стратегической актуальности.

https://www.group-telegram.com/kremlin_sekret/17395

#источники
По информации от источников ТК, близких к профильной рабочей группе, инициатива по ужесточению закона об иноагентах была оформлена как реакция на "нарастание скрытого внешнего присутствия в сфере внутренней политики". На деле речь идёт о согласованной активности трех групп — внутриполитического блока АП, кураторов цифрового периметра и силовиков.

На Старой площади акцентируют внимание на необходимости усиление полномочий глав регионов, для способности быстро решать сложные задачи с группами влияния, в первую очередь олигархами.

Вторая группа настаивала на включении образовательной и просветительской деятельности в зону риска — именно через неё, по их оценке, формируются альтернативные ценностные коды. Вторая требовала закрыть вопрос формального барьера "финансирование из-за рубежа". Силовики максимально старались ужесточить нормы, чтобы расширить свои полномочия по контролю за социально-политическими процессами. В кулуарах это назвали точкой перехода от реакции на процессы к активному контролю.

Несколько групп влияния из либеральной фракции, ранее курировавших гуманитарные инициативы, попытались внести смягчающие поправки, но получили прямой отказ. Аргумент: "в условиях приближающейся политической фазы — любое послабление будет прочитано как уязвимость".

Закон в нынешнем виде — не только про иноагентов. Это новая архитектура восприятия легитимности внутри системы. Сигнал не для общества, а для инфраструктуры, силовики совместно с внутриполитическим блоком АП создают контуры, которые позволят главам регионов решать проблемные вопросы с группами влияния мимикрирующих под гражданские инициативы.

#global_vision
В эпоху новой глобальной турбулентности ключевым становится не союз как формальность, а взаимная устойчивость интересов, вот почему нелинейный консенсус на международной арене станет ключевым в ближайшие годы. Мир быстро уходит от старой архитектуры однополярности, а казалось недавно невероятным сближение Китая и Евросоюза превращается в симптом нового баланса.

Пекин и Брюссель начинают отстраивать двустороннюю торговую архитектуру в условиях растущего протекционизма со стороны США. Это не просто реакция на торговую войну администрации Трампа, а попытка сохранить каналы взаимной зависимости в условиях деградации прежней глобализационной модели. КНР и ЕС — крупнейшие пострадавшие и одновременно главные бенефициары международной торговли в эпоху доамериканской дестабилизации, и сейчас они начинают координировать усилия для защиты своей логистической и технологической связанности.

На фоне усиления давления со стороны Вашингтона — от повышения пошлин до угроз санкциями за работу с КНР в стратегических отраслях — европейский бизнес испытывает на себе последствия американской торговой войны, не будучи её субъектом. Сближение с Китаем по линии «зелёной» промышленности и автопрома в этом контексте выглядит как вынужденный, но рациональный шаг. Китай остаётся крупнейшим производственным хабом с отлаженными цепочками поставок, развитой экспортной логистикой и быстро растущим сектором высокотехнологичной продукции, включая электромобили. Для ЕС — это шанс снизить издержки энергетического перехода, получить доступ к готовой продукции и диверсифицировать риски, связанные с американской санкционной политикой.

Брюссель испытывает явную неудовлетворённость прежним уровнем трансатлантического контроля. Позиция США становится всё более императивной, особенно в чувствительных вопросах (экспорт технологий, налоговая юрисдикция, оборонное финансирование). В этих условиях Китай предлагает не идеологический союз, а возможность встраивания в альтернативный маршрут — основанный не на политической лояльности, а на логике взаимных интересов. Поэтому в координации с Пекином европейские элиты находят временный выход.

Однако данная модель сотрудничества не лишена рисков. Китай использует переговоры как часть своей долгосрочной стратегии по закреплению технологического присутствия на рынках Европы. Евросоюз же действует ситуативно, пытаясь защитить интересы собственных автопроизводителей и одновременно сохранить внешнеторговый баланс. Тем не менее сам факт сближения на фоне антикитайского давления США отражает глубокую трансформацию глобального порядка: прежняя связка США–ЕС больше не действует автоматически.

Таким образом, переговоры КНР и ЕС об отмене пошлин — это не просто эпизод в торговой дипломатии, а индикатор нового тренда. В этом союзе нет стратегического доверия, но есть баланс интересов. И в контексте текущей мировой реструктуризации этого оказывается достаточно, чтобы создавать устойчивые зоны экономического взаимодействия вне зависимости от линии Белого дома.

Очередной виток тарифного противостояния между США и Китаем все меньше напоминает прагматичный спор о торговом балансе — и всё больше превращается в вопрос престижа и стратегической воли. Китай демонстрирует готовность идти до конца, наращивая системное сопротивление и аккумулируя внешнюю поддержку. На этом фоне основное давление смещается не столько на Пекин, сколько на самого Дональда Трампа. Из-за чего ряд международных мейстримных СМИ уже начали закладывать в общественное мнение зерна скептицизма, мол не факт, что нынешний хозяин Белого дома пойдет до конца.

В этой ситуации американский президент оказался в ловушке собственных риторических конструкций. За годы политической карьеры он выстроил образ «альфа-лидера», который не уступает и не отступает. Любая попытка компромисса сейчас будет воспринята не как геоэкономический манёвр, а как слабость. Это — ключевая особенность текущей фазы, Трамп не может отступить, не разрушив миф о собственной непоколебимости.

В этом — основная уязвимость американской позиции. Китай ведёт войну ресурсов, США — войну символов. Но символы живут только до тех пор, пока их поддерживает последовательность действий. Поэтому тарифная война приобретает характер персональной ставки — и становится своего рода референдумом о характере глобального лидерства Америки в эпоху после глобализации. Поэтому, какой бы из 3- сценариев не развернулся, 4-й вариант (третий сценарий у Foresight) «Торговый компромисс» невозможен, Трамп определенно пойдет до конца.

https://www.group-telegram.com/polit_inform/37799

#анализ
Франция вступила в фазу политико-экономического и институционального кризиса. Происходит крах целой идеологической и управленческой модели, которую олицетворял президент Макрон: технократический либерализм, привязанный к глобалистской повестке, к ЕС, к антироссийской линии и к политике выживания за счёт долгового пузыря.

Обвал рейтинга Эммануэля Макрона до 26% и рекордно низкий уровень доверия к его премьеру Франсуа Байру — всего 18% — это не просто электоральные колебания. Это симптом того, что Французская республика теряет свой социальный, экономический и геополитический контур, не в силах удерживать даже иллюзию стабильности.

За последние годы Франция превратилась из одного из локомотивов ЕС в его слабое звено. Демография — в минусе, рождаемость упала до 1,62 ребёнка на женщину, а смертность в 2027 году уже превысит число новорождённых. Производительность труда сократилась на 6% с 2019 года, реальный рост экономики — едва 0,4%. Страна переживает рецидив деиндустриализации, число корпоративных банкротств растёт, а уровень безработицы уже достиг 8%. При этом государство контролирует 57% экономики, но неспособно обеспечить ни эффективную медицину, ни образование, ни безопасность.

Прямым следствием становится социальный разрыв: целые районы страны погружаются в хроническое обнищание, уровень благосостояния на душу населения теперь более чем на 15% ниже, чем в Германии. Торговый дефицит достиг рекордных 81 млрд евро в 2024 году, ещё до того, как Соединённые Штаты начали вводить протекционистские меры. Франция стала заложницей внешней зависимости и одновременно — собственной политической инерции. Государственный долг превышает 3,3 трлн евро — это 113% ВВП. И при процентной ставке выше номинального роста, этот долг уже нельзя считать устойчивым.

На фоне разрушенной промышленной политики, перегруженного бюджета и идеологического паралича, французы начинают смотреть в сторону реальных альтернатив. Наиболее популярными политиками сегодня стали мэр Гавра и представитель социалистов Эдуард Филипп (41% поддержки) и лидер евроскептиков Жордан Барделла из «Национального объединения» (около 40%). Доверие уходит не просто от Макрона — оно уходит от всей конструкты V Республики в её текущем виде. Общество жаждет не косметической ротации, а новой архитектуры управления.

Особенно важно подчеркнуть роль внешнеполитического фактора. Макрон, оставаясь приверженцем антироссийской линии продолжает поддерживать санкционный режим, который разрушает промышленность, логистику и энергетическую инфраструктуру Франции. Страна потеряла конкурентные преимущества, но не приобрела ни новых рынков, ни политических дивидендов. Более того, изоляция от России лишила Париж гибкости во внешнеполитических манёврах.

Иллюзий о том, что можно бесконечно балансировать между долгами и благополучием, между глобализмом и суверенитетом, между ангажированной внешней политикой и внутренним хаосом больше нет. Политические перспективы очевидны: партия Макрона не удержит власть. Следующий президент Франции с высокой вероятностью будет представлять либо левый социалистический лагерь, либо правых евроскептиков, но это станет очевидной ревизией предыдущего курса.

#тренды
Информационное пространство в России трансформируется, новые медиа активно заменяют ТВ в предпочтениях граждан, тенденция все более очевидна и проходит не только у нас в стране.
Сбер значительно сократил объёмы телерекламы в первом квартале 2025 года — по оценкам рекламных агентств, падение составило от 38 до 50% по GRP. Формально это можно объяснить высокой ключевой ставкой, снижением активности по кредитам и депозитам, а также оптимизацией затрат. Но фактически — это признак глубинной трансформации рекламной модели и медиастратегии крупнейшего игрока финансового сектора.

Суть не в экономии, а в перенастройке каналов влияния. Бюджеты не исчезают, они перераспределяются: с ТВ в цифровые и нативные форматы. Telegram, видеоконтент, внутренние медиа, платформа блогеров — именно туда сейчас направляются средства. Сбер, как экосистема, строит не просто коммуникацию, а собственную инфраструктуру смыслов и доверия. Это не реклама — это контентное доминирование.

Традиционное телевидение теряет не только деньги, но и статус в структуре общественного доверия. Эффективность прямой рекламы снижается, тогда как точечные стратегии через цифровые каналы дают больший контроль над нарративом, возврат инвестиций и гибкость.

Если за Сбером последуют другие системные игроки — ВТБ, Альфа, страховые группы — это будет означать тектонический сдвиг для телерекламного рынка. Фактически, классическая модель GRP теряет актуальность, уступая место медиаархитектурам с внутренним управлением лояльностью и вниманием аудитории.

Этот шаг Сбера нужно рассматривать как начало системной эволюции, в которой решающим становится не охват, а способность удерживать внимание и формировать повестку через собственные медиа.

#global_vision
Мировая политика входит в фазу тектонического сдвига, когда нелинейный консенсус формирует основу геополитических трансформаций. Прежние оси, державшие международную архитектуру с конца XX века, рассыпаются. НАТО превращается в костыль без мышц, Евросоюз теряет субъектность, а США и Китай всё больше напоминают не глобальных лидеров, а региональные центры тяжести, перетягивающие к себе фрагменты мира. Но за текущим хаосом всё отчётливее проступают контуры новой конфигурации: условный Север — США Трампа, Россия и суверенная часть Европы — начинает формироваться как антиглобалистская ось, противопоставленная прежнему ядру во главе с Китаем и глобалистским Брюсселем.

США при Дональде Трампе меняют логическую базу внешней политики. Его курс — не на восстановление Pax Americana, а на создание выгодных региональных связей без универсалистской идеологии. Для Трампа Китай — стратегический соперник, но не в военном, а в торговом и технологическом смысле. Европа в своём нынешнем виде — балласт, а НАТО — морально устаревший механизм. Отсюда курс на демонтаж трансатлантической дисциплины и замыкание Северной оси: США, Канада, Великобритания, потенциально — Россия. Контур, где вместо «ценностей» действует расчёт и взаимная выгода.

На этом фоне логика Москвы проявляется всё чётче: в условиях долгой войны с Западом и разрушения глобального порядка Россия стремится занять место консолидатора новой конфигурации , в которой не будет односторонней зависимости от Пекина или необходимости лавировать между двумя враждующими полюсами. Россия, несмотря на риторику о стратегическом партнёрстве с Китаем, прекрасно понимает: Пекин не союзник в долгую, а осторожный попутчик, играющий в свои собственные игры. Россия получает шанс встроиться в новую версию мироустройства, где нет места либеральной унификации, но есть место прагматичному суверенитету.

Китай, напротив, оказался в защите. Его экономическая модель, построенная на экспорте и технопереносе, под угрозой: пошлины, ограничения на полупроводники, вытеснение из логистических цепочек. Ответ Пекина — формирование новых альянсов с глобалистским и технократическим ядром. Именно в этом контексте стоит рассматривать последние шаги: призыв Си Цзиньпина к сближению с ЕС , обсуждение взаимного снижения торговых барьеров, попытки сохранить остатки мировой торговли в обход Вашингтона. Брюссель, по сути, оказывается втянут в чужую игру.

Столкнувшись с утратой поддержки со стороны новой администрации США и внутренним кризисом — от миграционного до институционального — Евросоюз делает выбор в пользу краткосрочной экономической стабильности. Союз с Китаем — не стратегический проект, а реакция. ЕС стремится сохранить глобалистскую модель, в которой он встроен в цепочки, но не несёт ответственности. Это союз вынужденный, формируемый под давлением Трампа, а не на основе осознанной цели.

Итоговая картина начинает приобретать отчётливые черты. США и Россия могут сблизиться в рамках антиглобалистской логики: Трамп — как перезапуск империи без морализма, Москва — как самостоятельный узел силы, отторгнутый старым Западом. ЕС и Китай — в противовесе, пытаются сшить осколки глобального мира, балансируя между ценностями и экономикой. Таким образом, новая линия разлома проходит не по Восток-Запад, а по оси суверенитет — глобализм.

Мир меняется не и уже в ближайшие годы мы увидим, как привычные альянсы разрушаются, а на их месте появляются конфигурации, где главной ценностью становится не идеология, а право на самостоятельную игру.

#конъюнктура
Принятые изменения в законодательстве, касающиеся НКО и статуса иноагентов, не закрывают пространство гражданского общества, а выстраивают его под новые принципы. Государство не просто усиливает контроль — оно меняет модель взаимодействия с обществом: от горизонтальной к управляемо-сетевой.

В ближайшие пять лет произойдет плавная замена «классических» НКО на социально ориентированные структуры, завязанные на государственные ресурсы, грантовые конкурсы и патронируемые проектные центры. Это не имитация активности, а перехват инициативы — создание инфраструктуры «лояльной общественности» с акцентом на решения задач, совпадающих с государственными приоритетами: демография, экология, молодежь, трудовая миграция, локальные конфликты.

Параллельно усиливается второй уровень — микроинициативы в городах и районах, которые не оформлены юридически, но обладают весом в повседневной реальности: родительские сообщества, уличные чаты, муниципальные группы. Это мягкие формы самоорганизации, не подлежащие прямому регулированию, но поддающиеся включению в локальные повестки. Там зреет запрос не на протест, а на управляемое участие.

Цифровые платформы становятся не просто полем коммуникации, а пространством новой этики гражданского действия: без идеологии, без фронды, но с прагматикой выживания и совместной пользы. Такие «серые зоны» активности — это и вызов, и ресурс для власти.

Гражданское общество не исчезает, оно трансформируется в формат адаптивного посредника между людьми и государством. Отсюда — новая задача: не протестовать, а договариваться. Не ломать, а встраиваться. Будущее — за структурами, которые смогут говорить с властью на одном языке, не теряя доверия к себе как к легитимному представителю интересов «снизу».

https://www.group-telegram.com/Taynaya_kantselyariya.com/12264

#источники
Переговорный процесс между Кремлем и Администрацией Трампа протекает в ускоренном формате, источники ТК подтверждают информацию, что основные переговоры идут вокруг временного перемирия и саммита лидеров России и США. Обсуждают широкий спектр вопросов, а не только урегулирование конфликта на Украине, что может стать новой реформацией отношений с США, а в последствие и всем Западом. В Кремле учитывают ряд факторов, которые происходят сейчас на международной арене и те конфликты, которые развязал Трамп по всему периметру, для России это возможность использовать свой авторитет в условиях глобальных трансформаций.

https://www.group-telegram.com/kremlin_sekret/17407

#global_vision
Пока мировая политика сдвигается в сторону конфронтации и поляризации, в Вашингтоне начинается новая партия глобальной игры. Трампистские США не оказываются от контроля над миром, а лишь перестраивают его структуру, запуская множество конфликтных треков. Но у этой стратегии есть изъян: она требует одновременного контроля над Китаем, Ближним Востоком, Европой, Латинской Америкой и постсоветским пространством. И именно здесь, в попытке удержать всё сразу, Трамп и его команда сталкиваются с объективным ограничением: ресурсным, временным, кадровым.

1. Китай является системным вызовом, противостояние с ним — на первом месте в повестке Трампа. Для него это не просто геополитический конкурент, а угроза статусу США как глобального полюса силы. Администрация Трампа рассматривает Пекин как ядро альтернативной миросистемы, способной перераспределить экономическое и технологическое влияние в Азии, Африке и Латинской Америке. Отсюда — рост торговых ограничений, санкций против китайских корпораций, давление на партнёров в АТР, попытки построения антикитайских альянсов (Япония, Индия, Филиппины, Вьетнам).

2. Война внутри Запада с глобалистами. Параллельно Трамп ведёт цивилизационную войну против либерального глобалистского ядра, где его противниками выступают не только демократы в США, но и бюрократия ЕС, руководства стран вроде Великобритании, Франции и Германии, медиа-альянсы и транснациональные НКО. Он стремится переформатировать архитектуру Запада, разрушив старые механизмы влияния (НАТО, ВТО, ООН) и навязав новую логику — сделки вместо обязательств. Это порождает конфликт не только между США и Европой, но и внутри западного блока в целом, усиливая фрагментацию. Трамп не сможет одновременно воевать с Китаем и сохранять дисциплину в Европе.

3. Латинская Америка — проект «Монро 2.0». Трамп провозглашает курс на создание американского суперполюса, где США становятся безусловным лидером всего Западного полушария. Это требует политического и экономического подчинения стран Латинской Америки, сдерживания БРИКС-проектов Бразилии, контроля над Мексикой и Венесуэлой, давления на Аргентину и восстановление влияния в Панамериканской системе. Всё это — сложная и затратная игра, требующая вовлечения разведструктур, экономических рычагов и постоянного внимания. Чем глубже США заходят в Латинскую Америку, тем меньше у них остаётся сил на Восточную Европу и постсоветское пространство.

4. Ближний Восток: стратегическая воронка. На Ближнем Востоке Трамп продолжает следовать курсу на тотальную поддержку Израиля и сдерживание Ирана, при этом дистанцируясь от дорогостоящих интервенций. Но без прямого вовлечения в процесс балансировать этот регион невозможно: борьба с шиитскими прокси, рост нестабильности в Сирии, Ираке, Йемене, давление на Турцию, конкуренция с Китаем и Россией за влияние в арабском мире. Всё это превращает Ближний Восток в стратегическую воронку, в которую снова втягиваются американские ресурсы. США не могут просто «удалиться», не потеряв всё.

5. Украинский конфликт — как чемодан без ручки. На фоне вышеописанных треков украинский конфликт превращается для США в обременительный актив, который уже не даёт стратегической отдачи, но требует затрат — политических, финансовых, репутационных. Трамп не заинтересован в его сохранении, он хочет выйти из него с минимальными издержками, чтобы сосредоточиться на Китае, Ближнем Востоке и Латинской Америке. Но единственный путь к завершению конфликта — это прямая сделка с Москвой, в рамках которой будет зафиксировано новое статус-кво.

Чем активнее и шире США Трампа ведут внешнеполитическую экспансию, тем менее способны они оказывать точечное давление на Россию. Москва получает не «потепление», а стратегическую передышку, в которой может укреплять союзы, усиливать суверенную экономику и навязывать переговорный формат на равных. Перегруженный Вашингтон будет не диктовать, а торговаться. И в этой конфигурации Россия имеет шанс не просто «выстоять», а заново заявить о себе как об одном из архитекторов многополярного мира.