В архивах сохранилась любопытная жалоба работников кооператива при МВД Латвийской ССР, адресованная ЦК Компартии. На первый взгляд — типичное письмо "маленького человека": эмоциональные обороты, подпись "Оскорблённые, обманутые, ни за что потерпевшие материально работяги", нарочитая простота формулировок.

Но здесь кроется первый парадокс: авторы явно не были простаками. Попасть в ведомственный кооператив МВД мог далеко не каждый — это уже говорит об их связях или статусе. Почему же они изображают наивность? Вероятно, это расчёт: играя роль "обиженных трудяг", они усиливают эффект и повышают шансы на реакцию "сверху".

Второй момент ещё интереснее: ЦК действительно провёл проверку — и выявил нарушения у бывших руководителей МВД республики. Правда, отделались они не уголовными делами, а партийными взысканиями.

Этот случай — отличная иллюстрация советской системы:

Миф о "честном милиционере" сталкивается с реальностью, где злоупотребления были не редкостью.
Но и партийный контроль работал — пусть и избирательно. "По шапке" могли дать, особенно если жалоба попадала в нужные руки.
Вывод? Советская бюрократия была сложнее пропагандистских образов: в ней умели и "играть в наивных", и покрывать своих, но иногда — и наводить порядок. Главное, чтобы "сигнал" был оформлен правильно.

В годы Второй мировой войны американское командование привлекало к службе не только лётчиков и моряков, но и антропологов. Одним из результатов этой необычной мобилизации стала книга видного культурного антрополога Рут Бенедикт «Хризантема и меч» (1946). Работая по заданию Управления военной информации США, Бенедикт вынуждена была изучать Японию «на расстоянии»: через литературу, газетные вырезки, кинохронику и беседы с японцами, жившими в Америке, поскольку поездка в воюющую страну была невозможна. Этот метод — «культура на дистанции» — строился на тщательном анализе письменных источников и устных свидетельств и позволял выявить глубинные культурные паттерны, определявшие действия противника. Антропологи искали не только корни агрессии, но и потенциальные «точки приложения» — те слабости мировоззрения, к которым могла апеллировать военная пропаганда.

Подобные исследования, по-видимому, велись и в Советском Союзе, но их центрами стали не университеты и институты РАН, а спецслужбы — КГБ и ГРУ. В закрытых аналитических записках советские специалисты столь же дотошно dissectировали социальную ткань сопредельных стран, чтобы использовать обнаруженные культурные напряжения в оперативной работе.

Когда-нибудь, если доживём до раскрытия секретных архивов, историки получат уникальный материал: станет ясно, насколько «культурная разведка» советского образца совпадала или расходилась с западным опытом времён мировой войны и какую роль гуманитарии действительно сыграли в работе спецслужб.

В начале 1970-х Наталья Дмитриева работала в отделе литературы и искусства журнала «Смена». За кофе-паузами, устав от бесконечных материалов о комсомольских стройках, она мечтала о совершенно ином издании — таком, где читатели рассказывали бы о тех, кого действительно любят и кто живёт рядом каждый день: о кошках и собаках. Уже тогда родилось и название, лёгкое и запоминающееся, — «Кот и Пёс».

Попытки воплотить идею в жизнь встречали жесткую партийную цензуру. В ЦК ВЛКСМ, которому подчинялась «Смена», недоумённо спрашивали: «Какой кот, какой пёс? Где герои коммунистического труда?» Даже авторитеты вроде Сергея Михалкова и Анатолия Алексина не смогли проломить эту стену. Предлагали довольствоваться «Юным натуралистом» — прекрасным, но всё-таки детским и сугубо научно-популярным журналом.

Настоящий шанс появился с началом перестройки. 1 сентября 1990 года Москва впервые проводила масштабный праздник «Наши верные друзья»: всё Бульварное кольцо заполнили кошки из питомников, дрессированные собаки, голуби и аквариумисты. К этому дню Дмитриева вместе с единомышленниками подготовила пилотный номер газеты «Кот и Пёс», отпечатанный в типографии журфака МГУ по благословению декана Ясена Засурского. Прилавок на Сретенском бульваре быстро окружили любопытные прохожие, и все три сотни экземпляров, пахнущие типографской краской, разошлись по 30 копеек за утро.

Первым официальным читателем оказался… Юрий Лужков. Тогда ещё малоизвестный председатель Моссовета, он стоял у входа в «Уголок дедушки Дурова», куда Дмитриева принесла «свежак» Наталье Юрьевне Дуровой. Охранник не хотел пропускать «незнакомца в зелёной шляпе», и редактор вмешалась, а заодно вручила Лужкову первый экземпляр. Так будущий мэр Москвы оказался в числе тех, кто увидел газету раньше всех.

Новый проект получил горячую поддержку творческой среды. Писатели предлагали тексты, а эмблему нарисовал Виктор Чижиков, «отец» олимпийского Мишки. Его рыжий кот на логотипе позже стал прародителем кошачьего питомника Дмитриевой. Делать газету приходилось практически вручную: строки отливали на линотипе, выкладывали на свинцовый талер, катали валиком — технология середины ХХ века, но энтузиазм перекрывал все неудобства.

Так из редакционных мечтаний, упорства и ветра перемен родилось первое советское периодическое издание, посвящённое домашним питомцам. «Кот и Пёс» не только выжил в турбулентные девяностые, но и заложил фундамент целого сообщества любителей животных, для которых короткое название газеты стало символом тепла, открытости и безусловной любви к братьям нашим меньшим.