apsny.ru

25 октября 1968 года* в сухумской квартире Варвары Бубновой прошла встреча с поэтом Александром Твардовским. Воспоминания Бубновой об этом вечере:

"В один из декабрьских вечеров 1968 г. председательница нашего Союза художников [Абхазии] М.Е. Эшба предупредила меня, что приедет в мою мастерскую вместе с поэтом Ал. Триф. Твардовским и его женой, М[арией] Илларионовной [Горелова], гостившими тогда в Сухуми, и что встреча состоится в тот же вечер.

Мою комнату трудно назвать «мастерской»: тут не видно, ни рабочего места, ни рабочих орудий художника, лишь в беспорядке лежат книги на письменном столе и полках, в беспорядке стоят стулья разной формы и разного времени; лампа, горящая под потолком, не столько освещает, сколько разливает черные тени по углам.

В таком полумраке встретила я в тот вечер своих дорогих гостей, и не смогла рассмотреть черты любимого поэта; но поняла, что и он не отличил меня, как хозяйку мастерской. Но меня эта нечаянная встреча взволновала. В мою “мастерскую” приходили лишь молодые художники за советом и критикой, для беседы о живописи, да и то не часто: все были перегружены житейскими заботами.

Между тем в мастерской продолжился разговор о журнале, руководимом Твардовским, о “Новом Мире”; очевидно, он начался еще в пути и беспокоил его редактора. Однако, я полагала, что поэт и его жена приехали познакомиться с моими работами.

Пока я старалась удобнее устроить Твардовского перед низким столом, за которым я обычно показывала свои листы акварели, из темного угла, куда забралась М[ария] Илларионовна, послышался ее веселый и задорный вопрос: «так что же такое реализм?» Конечно, никто не смог сразу ответить на этот старый вопрос, но от него мне стало сразу уютнее и взволнованность, мешавшая мне, сразу улеглась.

Твардовский принялся молча рассматривать мои акварели; в некоторые он всматривался подолгу, отдаляя и приближая их к глазам, будто стараясь понять скрытые в них мысли. Вероятно, как и многие скромные художники, я не была слишком высокого мнения о своих работах и боялась, что от напряженного внимания поэт утомится. В мастерской было тесно, я сидела за спиной Твардовского, не видела его лица, а он молчал. С некоторым смущением я заговорила о том, что интересовало меня; я сказала ему приблизительно следующее:

“Я пишу статьи по теории живописи, чтобы помочь молодым художникам, которые не находят помощи, от своих учителей, или от школ. Я говорю в них о сущности искусства живописи, особенно о живописи изобразительной, об общности ее конечных целей с целями других великих искусств, и в то же время подчеркиваю особенности ее техники, направленной на выполнение этой цели, т.е. о специфике ее рабочих путей, отличающуюся от путей всех других искусств. Как художник старый по возрасту, видевший и изучавший живопись изобразительную многих эпох, разных стран и народов, имевший счастье встретить настоящих руководителей и учителей по теории и практике искусства живописи, я считаю своим долгом передать моим товарищам по работе мои знания и мой опыт». После паузы я прибавила: “Опубликовать мои статьи мне не удается”.

Твардовский молчал. Потом он сказал: “Искусству учить нельзя. Я вот не учился, но вот пишу…” Вскоре он встал и стал прощаться. Он мне показался очень утомленным. М. б. в этом была виной моя длинная неловкая тирада?

В передней, куда я провожала всех гостей, Мария Илларионовна подошла ко мне и тихо сказала: “пошлите ему ваши статьи, он их прочитает”. Этот совет я выполнила не откладывая и довольно скоро получила ответ от Твардовского. Его уже нет в живых, и своей рукой я не могу повторить тех чудных слов, которыми он наградил мои скромные статьи. Я почувствовала его огромную любовь к великому искусству слова, его большую доброту ко мне, скрытую в тот вечер за большой усталостью от работы и борьбы за честность русского
слова, за силу русской литературы.

Теплотой и вечной памятью сердца живет во мне образ большого русского поэта, Александра Трифоновича Твардовского".

*дата из дневников Твардовского

Источник: Альманах "Нестор"

@apsny_ru

www.group-telegram.com/us/apsny_ru.com/4351

1.3K viewsFeb 12 at 07:01

25 октября 1968 года* в сухумской квартире Варвары Бубновой прошла встреча с поэтом Александром Твардовским. Воспоминания Бубновой об этом вечере:

"В один из декабрьских вечеров 1968 г. председательница нашего Союза художников [Абхазии] М.Е. Эшба предупредила меня, что приедет в мою мастерскую вместе с поэтом Ал. Триф. Твардовским и его женой, М[арией] Илларионовной [Горелова], гостившими тогда в Сухуми, и что встреча состоится в тот же вечер.

Мою комнату трудно назвать «мастерской»: тут не видно, ни рабочего места, ни рабочих орудий художника, лишь в беспорядке лежат книги на письменном столе и полках, в беспорядке стоят стулья разной формы и разного времени; лампа, горящая под потолком, не столько освещает, сколько разливает черные тени по углам.

В таком полумраке встретила я в тот вечер своих дорогих гостей, и не смогла рассмотреть черты любимого поэта; но поняла, что и он не отличил меня, как хозяйку мастерской. Но меня эта нечаянная встреча взволновала. В мою “мастерскую” приходили лишь молодые художники за советом и критикой, для беседы о живописи, да и то не часто: все были перегружены житейскими заботами.

Между тем в мастерской продолжился разговор о журнале, руководимом Твардовским, о “Новом Мире”; очевидно, он начался еще в пути и беспокоил его редактора. Однако, я полагала, что поэт и его жена приехали познакомиться с моими работами.

Пока я старалась удобнее устроить Твардовского перед низким столом, за которым я обычно показывала свои листы акварели, из темного угла, куда забралась М[ария] Илларионовна, послышался ее веселый и задорный вопрос: «так что же такое реализм?» Конечно, никто не смог сразу ответить на этот старый вопрос, но от него мне стало сразу уютнее и взволнованность, мешавшая мне, сразу улеглась.

Твардовский принялся молча рассматривать мои акварели; в некоторые он всматривался подолгу, отдаляя и приближая их к глазам, будто стараясь понять скрытые в них мысли. Вероятно, как и многие скромные художники, я не была слишком высокого мнения о своих работах и боялась, что от напряженного внимания поэт утомится. В мастерской было тесно, я сидела за спиной Твардовского, не видела его лица, а он молчал. С некоторым смущением я заговорила о том, что интересовало меня; я сказала ему приблизительно следующее:

“Я пишу статьи по теории живописи, чтобы помочь молодым художникам, которые не находят помощи, от своих учителей, или от школ. Я говорю в них о сущности искусства живописи, особенно о живописи изобразительной, об общности ее конечных целей с целями других великих искусств, и в то же время подчеркиваю особенности ее техники, направленной на выполнение этой цели, т.е. о специфике ее рабочих путей, отличающуюся от путей всех других искусств. Как художник старый по возрасту, видевший и изучавший живопись изобразительную многих эпох, разных стран и народов, имевший счастье встретить настоящих руководителей и учителей по теории и практике искусства живописи, я считаю своим долгом передать моим товарищам по работе мои знания и мой опыт». После паузы я прибавила: “Опубликовать мои статьи мне не удается”.

Твардовский молчал. Потом он сказал: “Искусству учить нельзя. Я вот не учился, но вот пишу…” Вскоре он встал и стал прощаться. Он мне показался очень утомленным. М. б. в этом была виной моя длинная неловкая тирада?

В передней, куда я провожала всех гостей, Мария Илларионовна подошла ко мне и тихо сказала: “пошлите ему ваши статьи, он их прочитает”. Этот совет я выполнила не откладывая и довольно скоро получила ответ от Твардовского. Его уже нет в живых, и своей рукой я не могу повторить тех чудных слов, которыми он наградил мои скромные статьи. Я почувствовала его огромную любовь к великому искусству слова, его большую доброту ко мне, скрытую в тот вечер за большой усталостью от работы и борьбы за честность русского
слова, за силу русской литературы.

Теплотой и вечной памятью сердца живет во мне образ большого русского поэта, Александра Трифоновича Твардовского".

*дата из дневников Твардовского

Источник: Альманах "Нестор"

@apsny_ru

BY apsny.ru