В комментах мне пишут: «Может, не совсем в тему, но навеяло статьей <Латыниной>. Училась в начале 90-х в Мордовском гос. университете. На филфаке. Там было русское отделение и мордовское. Мордовских языков, если еще кто не знает, в основном два - мокшанский и эрзянский. Так-то мордовский язык в каждом нацселе свой, к тому же есть еще пара деревень народности шокша, но, как бы то ни было, кафедр мордовских языков тогда было две и располагались они одна под/над другой. И вот поднимаешься на второй этаж, стоят около своей кафедры пара доцентов или профессоров эрзян и рассуждают: "Вот эрзянский язык - это да, а мокшанский - так, не язык". Дальше поднимаешься, стоят около своей кафедры такие же мокшане и говорят с точностью до наоборот: "Вот мокшанский язык - это да, а эрзянский..." А разница между ними - это даже не разница между русским и нормальным украинским, это примерно как русский на севере страны и русский на юге. Это я как этническая мокшанка говорю. Очень активно тогда, в 90-х, мутили это болото, съезды мордовскИХ народОВ (не народа!) проводили, лютеранскую церковь в Саранске открыли под патронажем каких-то западных фондов, хотя мордва крещена в православие и худо-бедно в церковь всегда ходила. Мы посмеивались: надо от России отделиться и присоединиться к братьям финнам. Очень немногие тогда понимали всю опасность происходящего. В 2000-х, конечно, эту тему перестали так явно раскручивать, но совсем не оставили. Смех смехом, а вариант Косова в 500 км от Москвы, думаю, определенные круги на Западе очень поддержали бы».

Описывать слона слепцам помогают политические взгляды

— Вы, случайно, не русская?
— Нет. А почему вы спрашиваете?
— Да потому, что некоторые русские дамы умеют возводить стройные логические построения, основываясь на ложных посылках и ложных умозаключениях, а потом предъявлять претензии к другим. Очень привлекательная, очень женственная и очень опасная черта.

Ремарк, «Тени в раю»

В праздники с интересом наблюдал за первым масштабным идеологическим конфликтом внутри трампистской верхушки - MAGA-активисты vs "техномиллиардеры".
Что началось как скандал между правыми радикалами, недовольными стремлением миллиардеров продолжать ввозить неограниченное число работников в США, постепенно расширилось до идеологического спора о будущем с участием звезд первой величины с обеих сторон.

Суть претензий "консервативных правых" (и где будет основной нерв конфликта в администрации Трампа) неплохо изложил Стивен Бэннон, в интервью Корьера-делла-Сера и в ряде других выступлений и публикаций.

Маск и миллиардеры создают монополии, контролирующие огромные сегменты экономики, включая информацию, транспорт, энергетику и финансы. Они не истинные "предприниматели", они "технофеодалы", стремящиеся к контролю в обход как конституционных процедур, свойственных демократиям, так и суверенитета государств.

Поэтому "южноафриканцы – Маск, Тиль, Сакс – убирайтесь в свою Южную Африку". Их повестка – не настоящий трампизм, не MAGA, а попытка захватить политическую власть над суверенным народом США. Попытка, идущая против интересов и настоящих американских предпринимателей (их грабят платформы, забирая неоправданную долю дохода за цифровые решения), и простого народа (лишающегося доступа к хорошо оплачиваемым рабочим местам через завоз чуждых Америке "захватчиков" по визам талантов). Собственно с сюжета о том, что более 70% работников Долины – иностранцы все и началось.

Бэннон связывает действия техномиллиардеров с продвижением "технологической утопии", призваной разрушить традиционные институты — семью, религию, национальную идентичность. Буквально "заменяет политические процедуры корпоративным управлением".

Бэннон не верит ни в "свободный от цензуры Twitter" Маска, ни в "отказ от цензуры" Цукерберга. Платформы в нынешнем виде – это инструменты цифрового контроля и слежки по определению. И не важно, как именно оформляется цензура и контроль – через подрядчика-фактчекера или напрямую корпоративными алгоритмами.

Претензия сводится именно к "технофеодализму" (это слово Бэннон употребляет часто и широко). Миллиардеры с Маском как символом – не "бизнесмены", а феодалы, контролирующие огромные системы с кучей "зависимых" экономически и информационно людей и неизбежно угрожающие нормальному существованию и обществ, и государств.

Америка, суверенитет которой распределен между "герцогами", "графами" и "баронами", никогда не будет по бэнноновски "великой снова". Тем более, что феодалов интересует лишь рост влияния, который они частично покупают за деньги, а частично закладывают в функционал своих платформ. В результате платформы все чаще затрагивают фундаментальные аспекты жизни обществ, что уничтожает столь дорогую сердцу правых Традицию больше, чем любые "левые либералы".

Поэтому "большое спасибо за чек" на выборы, благодарность за троллинг европейцев, но от Белого Дома держитесь, пожалуйста, подальше – ворчит Бэннон и очевидно будет предпринимать разного рода шаги в этом направлении.

Не будем пока оценивать, что у него получится, а что нет в смысле ограничения влияния Маска (думаю, на дистанции года-полутора лучше всего с этой задачей справится сам Маск своим бесконечным хвастливым жлобством и стремлением быть в каждой бочке затычкой).

📌Зафиксируем вот что. Чуть менее чем 100% своей критики платформенного капитализма (включая терминологию) Бэннон взял у хардкорных левых. Ш.Зубофф "Эпоха надзорного капитализма" и Я.Варуфакис "Технофеодализм". Совсем смешно и, как говорится, для ценителей, что Бэннон в интервью пусть и сдержанно, но хвалит за антиплатформенную позицию Берни Сандерса.

Эта история показывает, что ходульное описание основного конфликта современности – "леволиберальные элиты против правых капиталистов", которое вчера неплохо представила иноагентка Латынина – достаточно искусственная конструкция. Когда речь идет о прогрессе и власти, которую он дает своим монополистам "правые" начинают черпать вдохновение в абсолютно левом анализе и методологию. "Беда для нас для всех, для всех одна", как пел Высоцкий, буквально.

С запозданием прочитал давно пылившуюся у меня книжку Олега Радзинского (ныне иноагента) «Случайные жизни». Очень увлекательно и трогательно, с самоиронией написанное автобиографическое героическое повествование о юном бестолковом диссиденте, на исходе советской власти сдуру отхватившем тюремный срок, — который стойко выдержал все испытания, мужественно противостоял КГБ, на сотрудничество не пошел и был выслан из СССР. Мне, правда, помнилось, что в его советском прошлом была покаянная завершающая глава, о которой я прочитал в Википедии. А сейчас — никаких следов не осталось. Читал об этом несколько лет назад — в связи с тем, что на Радзинского некрасиво, как мне тогда показалось, наехал Александр Подрабинек, и я заинтересовался подробностями. А сейчас вот только у него и нашел то, о чем в книжке Радзинского почему-то умалчивается. Теперь думаю: в ней всё — «правда, только правда, ничего, кроме правды, но не вся правда», или сплошное фуфло?

«Свою политическую биографию Олег Радзинский ныне сочиняет заново. Эмигрировав в 1987 году на Запад, он везде пишет и рассказывает, что твердо держался на следствии, что отбывал пять с половиной лет в лагере строго режима в Томской области и даже сопровождает свои рассказы живописными подробностями. О его раскаянии на суде тогда же с удовлетворением сообщило ТАСС.
Из своей ссылки в селе Минаевка, Асиновского района Томской области Олег Радзинский пишет письмо президенту Рональду Рейгану, в котором запрещает ему выступать в свою защиту. Он обвиняет Рейгана в нагнетании напряженности между Востоком и Западом, а касательно своего дела пишет, что он «был осужден не за борьбу за мир, а за конкретные действия преступного характера».
В декабре 1983 года Радзинского отпускают из ссылки полечиться в Москве. Здесь он встречается с членами группы «Доверие» и уговаривает их «покаяться». В апреле 1984 года Радзинский из ссылки посылает западным журналистам письмо, в котором сообщает о своем выходе из группы и поливает грязью своих бывших товарищей. Группа «Доверие», пишет Радзинский, «не заслуживает того, чтобы ей на Западе уделялось серьезное внимание». Вскоре ему меняют место ссылки на Киржач. (Источник: «Вести из СССР» под редакцией К. Любарского, т.2, 1982-1984 гг.)».

Иногда люди принимают свои недостатки за недостатки общества и хотят переделать его — потому, что не знают, как исправить самих себя.

Айзек Азимов

По общему своему характеру, политическое мировоззрение Пушкина есть кoнcepвaтизм, сочетающийся однако с напряженным требованием свободного культурного развития, обеспеченного правопорядка и независимости личности, - т. е. в этом смысле проникнутый либеральными началами.

С.Франк, "Пушкин как политический мыслитель"

Кум на зоне комфорта

New Yorker на смерть Линча: «Ок, так кто в реале убил Лору Палмер?»

Такого не может быть либерала нигде, который бы самое отечество свое ненавидел.

Достоевский, «Идиот»

Я тут понял одну простую вещь: сущность фашизма как идеологии национального превосходства (одной ли нации над другими, или других над одной) — в приватизации морали.

Распространенный тезис о том, что евреев уничтожали только за то, что они евреи, очень поверхностен. Их преследовали и убивали как воплощение мирового Зла. В Восточной Европе — и как представителей большевизма.

Все человеконенавистнические идеологии формируются как новая — точнее, единственно истинная — мораль. Без своей Гитлер был бы обычным завоевателем, типа Чингисхана или Наполеона.

Разумеется, никакому приличному человеку, особенно с сертифицированно светлым лицом, не придет в голову почитать себя за фашиста: это совсем другое дело. Но проблема ведь не в том, есть ли на тебе свастика.

Свастики на сражающихся с российской армией воинах революции достоинства для русофобов стали давно кошерны: не мучиться же когнитивными диссонансами во время решающей битвы Добра и Зла.

Когда мораль из лакмусовой бумажки превращается в инструмент взлома нарративов, подмена происходит только одна: мораль появляется из цилиндра фокусника оружием правых, которые эту правоту вручили сами себе.

Крах мировой системы безопасности был связан с утверждением права сильного. Когда право сильного было поставлено под сомнение вместе с его силой, для сильного пришла пора воспользоваться моралью.

Фашизм уже был инструментом коллективного Запада для борьбы с большевизмом. А точнее, с очередной инкарнацией России как геополитического противника. Потом концепт сменился вместе с конфигурацией сил.

Сегодня не всё так однозначно, когда свободная Украина поклоняется творцам Холокоста. Но если враг твоего врага — твой друг, то друзьям — всё, а врагам — международное право, которое как дышло.

Можно оправдать что угодно, представив свои действия борьбой Добра со Злом (собственно говоря, в этом заключается и мессидж любого маньяка). Когда вам недостаточно Золотого правила, вы изобретаете свои.

2024

❗️Мошенники стали похищать Telegram-аккаунты с помощью фейковых ссылок на голосование от знакомого контакта, сообщили в МВД.

Ссылка для "голосования" ведет на фишинговый ресурс, при переходе на который пользователь теряет доступ к своему аккаунту.

Человек способен на все, что угодно, — это и есть предпосылка современного политического мышления.

Ханна Арендт, "Организованная вина" (1944)

В оттепель маму позвали переводчицей к захватившим где-то власть африканцам, которые приехали на встречу с Хрущевым в Кремле.

Их вождь вошел в Георгиевский зал, потрясённо замер и прошептал:

— Как живут! Десять революций не жалко!

Некоторые товарищи осуждают травлю маститого писателя Иличевского, которого я никогда не читал за отсутствием какого-либо интереса. Гений и плагиат, — говорят они, — две вещи совместные (представляю, какой гевалт начался бы, обворуй несколько живых и мертвых авторов, скажем, Захар Прилепин).

Спустя пару недель травля вроде бы выдохлась, но внезапно вышла на новый виток с обсуждением темы «гений и косноязычие». Возникла она, когда участники травли решили почитать тексты травимого и изумились еще больше. Попутно выяснилось, что читали их и раньше, но травли не случалось, — потому что гевалт имеет свои законы.

Всё дело в оскорбленных чувствах, которые должны индуцировать сторонников и противников кого-либо или чего-либо. Когда они запылают и подпалят костры амбиций, социокультурная значимость гевалта станет очевидной, а на чад потянутся зеваки типа меня, чтобы отрефлексировать сюжет в развитии.

А между тем еще полтора года назад Вконтакте вышла прелестная рецензия Дмитрия Померанцева, который въедливо осилил текст впоследствии травимого, и даже напомнил нелестные характеристики, которыми сочинения оного давным-давно сопроводил Роман Арбитман. Почитать ее можно здесь: https://vk.com/wall-21882185_11840

В советские времена поэтической травлей высокопарных графоманов — развлекая аудиторию и воспитывая хороший вкус — занимался пародист Александр Иванов, и обвинениям не подвергался. Должно быть, оттого, что у его жертв не было статусных групп интеллектуальной поддержки, а смешное не спешило сделать шаг до великого.

Никита Сергеевич Михалков заметил очень важное: «Время перемен становится временем подмен, и мужество человечества заключается в понимании этого и осознанном этому сопротивлении».

Не то что на цивилизационном уровне — даже на микроуровне самого себя человеку стоит задумываться, каких перемен он ждет, что под ними понимает и чем готов за них платить.

Скажем, советский либеральный интеллигент от перемен ждал свободы, под которой, как выяснилось, подразумевал оплаченную другими сытую волю. Это, в общем-то, и мой автопортрет.

Адепты 1937 года от адептов 1993-го довольно мало чем по этому принципу отличались: сытый одним нищего другим не разумеет. И тут дело не в вине тех или других, и не в чуме на оба конфликтующих дома. Только в уме.

Все люди — с точки зрения психического устройства — одинаковые. Подмена для нас — первый инструмент мышления и первый инструмент манипуляции. Потому что опыт делает нас разными, а общий язык находить надо.

Одними словами нам волей-неволей приходится называть разные вещи. И, следовательно, плохо понимать друг друга. Но, когда мы говорим о ценностях, которые нас объединяют, они становятся понятны всем.

После краха советской власти нас не учили тому, что государство — это ценность, и что его нужно защищать. Государство словно репрезентировалось для нас облаком в штанах с лампасами.

С одной стороны, оно должно было расстрелять парламент и раздавить гадину, с другой — быть бесконечно гуманным и терпимым, более того — практически отсутствовать и не артикулировать свои интересы.

В святых девяностых государство превратилось у нас в аппарат обслуживания либеральной интеллигенции, которая обслуживала живущих за счет государства и грызущихся между собой олигархов.

Коррумпированность — в самом широком смысле — уничтожала субъектность. Государственную в том числе. Страну и армию растаскивали по частям: ведь свобода! Куда же было с этим бороться, не ухватив свою долю?

И как с этим было бороться, когда коррупция была двигателем прогресса? Но одно и то же может быть и лекарством, и ядом. С коррупцией пришлось воевать, когда она стала работать на развал страны.

Но ведь одно дело, когда ворует власть, и совсем другое — когда ворует интеллигенция. Особенно проложившая себе локтями дорогу в систему. Борьба с коррупцией оказалась палкой о двух концах.

Одним она била по Сердюкову, а другим — по Серебренникову. Перефразируя вождя мирового пролетариата, — невозможно заигрывать с государством и быть от него свободным.

Освобожденные рабы возвращались из Америки в Африку, чтобы стать рабовладельцами. Организовать бесплатный сыр можно, лишь создав мышеловку для других. Свобода приходит нагая, но требует дорогой оправы.

Майдан мостил дорогу в Европу благими намерениями, которые должны были освободить Украину от коррупции. Заплатить за интеграцию с иллюзиями надо было всего-навсего ценностями половины населения.

Можно ли было понять суть подмены на заре этого кошмара, когда раскачивать начали богатую и независимую страну? Можно ли вынести из этой трагедии урок на будущее? Наверное, — научившись отличать объединение от раскола.

Если научиться во имя этого объединения договариваться. Жертвовать чем-то самим, а не пытаться нагнуть других. Выбирать арбитров, которым делегируется решение влажных грез о всеобщей справедливости.

Справедливость может быть только высшей, и обычно она называется кармой. Закон — уравниловка, но именно он обеспечивает свободу. Ею не жертвуют в обмен на безопасность, — потому что безопасность и есть свобода.

Логично спросить: какая может быть свобода в эпоху цифрового тоталитаризма? Очевидно, соответствующей инструментам эпохи. Как свобода в эпоху каменных дубинок или костров инквизиции.

Окончание следует

Окончание:

Свобода может быть только от иллюзий. По поводу перемен в том числе. Мы ждем мира, но что мы понимаем под ним? Мы ждем побед, но каких и какой ценой купленных? И кто должен заплатить эту цену?

Цена побед закапывается в землю, за которую сражались. Был ли в этом смысл, знают люди, которые платили за него своими жизнями, и люди, которые этот смысл передают дальше. Может ли иллюзия подменить смысл?

Иллюзия может и подменить, и уничтожить смысл. Она может и сама быть смыслом. Но утверждается смысл не абстракциями, а моделями поведения — пророков, святых, героев. Их победами.

На месте пророков могут быть лжепророки. Как отличить одних от других, кроме как по принципу «наш великий мудрец — их подлый лгун»? Только по ценностям, которые мы выбираем.

Думаю, мужество и трусость, везения и неудачи, честность и подлость не делятся между «хорошими» и «плохими», а раздаются всем поровну. Вопрос в том, кто во что верит. В том, что ведет одних и других. Кто и что выбирает.

Понять подмену сложно, еще сложнее — ей сопротивляться. В жизни человеку стоит руководствоваться врачебным принципом: «не навреди». Благим намерениям противостоят только добрые дела.

Человека не создает принадлежность к какой-либо секте. Человека создает то, что его выделяет. Именно это — залог развития. Любая эпоха — время героев, но не всегда внимание обращают именно на них, побеждающих время.

А мне одному кажется, что инаугурацией Трампа наше внимание отвлекают от Иличевского?

Самое удивительное, что быдлофикация масс аукнулась не массам, а либеральной интеллигенции, которая и была настоящей целевой аудиторией реформы российского образования, если ее стратегические задачи формулировались за границей. А там стада трепетных розовых пони с началом войны не ждали, ведь пони должны были свергать власть. Но что-то пошло не так: воевать пони не были готовы — ни с врагами своей страны, ни с ее властью.

Техника безопасности написана кровью: хочешь мира, готовься к войне. Причина ее забвения отчасти понятна: у милитаризации общества есть огромные издержки. Но речь о картине мира, которая создается в головах образованием и воспитанием: хорошие времена создают слабых людей. А слабые люди со слабым целеполаганием — расходный материал для революций, не для строительства сильной страны.

Как начинает, столкнувшись с проблемами на поле боя, перестраиваться армия, так и нам нужно перестраивать картину мира. Главная проблема современного интеллигента — понять смысл творящегося вокруг безумия. У людей, стоящих в пирамиде Маслоу ступенькой-другой пониже, и проблемы другие. Им на гуманитарных факультетах головы иллюзиями не забивали.

Еще недавно седовласые выпускники этих факультетов смеялись над словом «геополитика», думая, что его изобрел Дугин. То, что под ним подразумевается лишь логика международных отношений, им было невдомек. Что уж говорить о логике войны и мира. Где мы и где война? Где мы и где международные отношения? Где мы и где логика? Где мы и где реальный мир?

Начать думать очень трудно. Спасает строевое единомыслие, над которым либеральная интеллигенция так смеялась, и заложницей которого оказалась. Когда дым иллюзий развеялся, теплого лампового мирка на площадке не было. В обломках декораций завывал ветер реальности. Звали революцию, а пришла война. Можно проспать и эти уроки истории. А можно отрефлексировать.

Америка уже начала задумываться о поколении идиотов, которых вырастила. Наша либеральная интеллигенция с этим, конечно же, согласится. Не замечая, что выросла на тех же интеллектуальных добавках. Просто наши «либералы» — украинские патриоты, американские консерваторы и израильские «ястребы». Вопрос только в том, что в них русского.

Русского не с точки зрения культуры (если отменить последнее прибежище их самоидентификации, то что останется? — карго-дискурс деколонизации), а с точки зрения гражданского общества, к шитью которого по западным лекалам они так стремились. Выясняется, что общество надо не шить, а строить. И строить на фундаменте.

А фундамент у любого гражданского общества один: национальные интересы. Нас этому не учили, потому что гражданского согласия по этому поводу не было. Мы привыкли не соглашаться с советской властью, а когда она рухнула, уж и непонятно стало, с кем соглашаться, — кроме тех, кто протянул нам окорочка Буша. Мы же не думали, что в мышеловке бывает платный сыр.

«Мы» — это не фигура речи. Я сам вырос в этой среде и в этих иллюзиях. Но мне повезло с опытом журналистской работы, которая помогла развить навыки критического мышления. Помогло наблюдение за судьбами свободной журналистики, определяющей чертой которой еще при Ельцине стала продажность. Помогло наблюдение за судьбами российской оппозиции.

А наблюдение за самим собой помогло не превратиться в белое пальто, пусть и из другого ателье. Мы, к сожалению или к счастью, одинаковые. И политические взгляды — последнее, что нас определяет. А первое — честность, и для начала — с самими собой. Если мы составляем нашу страну, которой хотим гордиться, нам нужна общая система координат. Даже если перекресток истории хочется назвать театром абсурда.

Сто лет назад было примерно то же самое: не зря говорят, что гражданская война еще не закончена. Колесо истории перемололо кости и белых, и красных. Россия победила. Интеллигентское сознание не унывало и выстроило дихотомию либералов и чекистов. Россия снова победит. Но побеждают только вместе, — когда даже то, что нас разделяет, помогает идти вперед. С этого должны начинаться уроки истории.

2024