Восприятие лагерной темы в российском обществе во многом связывается с впечатлением от книг Солженицына и Шаламова, которые, при всем их различии, больше объединяет, чем разъединяет. Но немалое влияние оказывает и альтернативный «советский» подход, наиболее ярко проявившийся в книге Бориса Дьякова «Повесть о пережитом».
Дьяков, бывший в заключении в 1949-1954 годах, позиционировал себя как советский патриот, а заключенных делил на хороших (таких же патриотов) и плохих (реальных врагов). После публикации первых глав своей повести он получил поддержку, источник которой не скрывал – общался «с теми чекистами-дзержинцами, которые умели видеть и чувствовать — где враг, а где жертва, и порой, рискуя собственной судьбой, отдавали нам, как могли, свою человеческую теплоту». Еще одним поддержавшим был писатель-сталинист Кочетов, опубликовавший в 1964 году расширенный вариант «Повести о пережитом» в журнале «Октябрь». Дьяковский проект был прямо направлен против солженицынского «Одного дня Ивана Денисовича».
В дьяковской повести есть интересные моменты – как и в любом человеческом свидетельстве. Неожиданны немногочисленные сведения о молодом священнике Иоанне Крестьянкине – правда, автор не просто не был с ним близок, но даже путает его фамилию. Есть уникальные данные о генералах Тодорском и Гельвихе. Запоминается история про двух генералов-дневальных (должность привилегированная) в лагерной больнице – белом Войцеховском и украинском Грекове – и когда по этапу прибывает третий генерал (советский комкор Тодорский), то врач добивается замены 75-летнего Грекова на 56-летнего Тодорского, к чему автор относится однозначно положительно. Тяжело больной Войцеховский вскоре умер, Греков и Тодорский выжили.
Сам же Дьяков видит свою задачу в том, чтобы читатели узнали «о настоящих советских людях, о коммунистах, которые в тяжелых условиях не теряли человеческого достоинства, были верны партийным идеалам, преданы Родине, мучительно переживали нарушения законности, но сохранили силу духа, веру в торжество ленинской правды». Коммунисты и комсомольцы в лагере отмечают Новый год, поднимая тост: «Товарищи!.. За партию верных Ленину коммунистов!.. За Родину нашу!.. За дорогих нам людей!».
Один из героев повести рассуждает: «Весь драматизм ситуации, дорогой мой, в том, что здесь, среди нас, сидят злейшие враги Советской власти. А там, в МГБ, среди карьеристов и беззаконников — коммунисты-дзержинцы! Мы бессильны, скажем, предотвратить лагерные вылазки бандеровцев, полицаев, а дзержинцы в таком меньшинстве, что не могут пресечь преступление, видимо, большого масштаба».
Примечательна классификация зэков на три категории: «Первая: безусловные враги, их тут, как видишь, хватает. Вторая: люди «без царя в голове» и с душой на костылях. Под влиянием этих врагов, под тяжестью собственного горя они стали в лагере враждебно настроенными. Болезнь, конечно, проходящая, если ее не запустить… А третья категория: большевики, партийные и беспартийные, которых ничто и никогда не сломит!». Впрочем, в другом месте дается понять, что «правильных» зэков все же больше – когда шла подписка на заем, то «не подписывались только бандеровцы, власовцы и полицаи. Да им и не предлагали».
Дьяковская книга оказалась невостребованной на официальном уровне – через несколько месяцев после публикации повести к власти пришел Брежнев, при котором лагерная тема была табуирована в любом варианте. В перестройку пожилой Дьяков (успевший получить государственное признание – орден «Знак Почета» в 1972 году) попытался напомнить о себе – но его одернули сами же отставные спецслужбисты, обнародовав материалы, доказывающие, что он был секретным сотрудником органов, да еще представил в книге одного коллаборациониста как советского патриота. Но дьяковский подход – что не надо всю лагерную тему «мазать черной краской» - благополучно пережил его и активно воспроизводится в настоящее время.
Восприятие лагерной темы в российском обществе во многом связывается с впечатлением от книг Солженицына и Шаламова, которые, при всем их различии, больше объединяет, чем разъединяет. Но немалое влияние оказывает и альтернативный «советский» подход, наиболее ярко проявившийся в книге Бориса Дьякова «Повесть о пережитом».
Дьяков, бывший в заключении в 1949-1954 годах, позиционировал себя как советский патриот, а заключенных делил на хороших (таких же патриотов) и плохих (реальных врагов). После публикации первых глав своей повести он получил поддержку, источник которой не скрывал – общался «с теми чекистами-дзержинцами, которые умели видеть и чувствовать — где враг, а где жертва, и порой, рискуя собственной судьбой, отдавали нам, как могли, свою человеческую теплоту». Еще одним поддержавшим был писатель-сталинист Кочетов, опубликовавший в 1964 году расширенный вариант «Повести о пережитом» в журнале «Октябрь». Дьяковский проект был прямо направлен против солженицынского «Одного дня Ивана Денисовича».
В дьяковской повести есть интересные моменты – как и в любом человеческом свидетельстве. Неожиданны немногочисленные сведения о молодом священнике Иоанне Крестьянкине – правда, автор не просто не был с ним близок, но даже путает его фамилию. Есть уникальные данные о генералах Тодорском и Гельвихе. Запоминается история про двух генералов-дневальных (должность привилегированная) в лагерной больнице – белом Войцеховском и украинском Грекове – и когда по этапу прибывает третий генерал (советский комкор Тодорский), то врач добивается замены 75-летнего Грекова на 56-летнего Тодорского, к чему автор относится однозначно положительно. Тяжело больной Войцеховский вскоре умер, Греков и Тодорский выжили.
Сам же Дьяков видит свою задачу в том, чтобы читатели узнали «о настоящих советских людях, о коммунистах, которые в тяжелых условиях не теряли человеческого достоинства, были верны партийным идеалам, преданы Родине, мучительно переживали нарушения законности, но сохранили силу духа, веру в торжество ленинской правды». Коммунисты и комсомольцы в лагере отмечают Новый год, поднимая тост: «Товарищи!.. За партию верных Ленину коммунистов!.. За Родину нашу!.. За дорогих нам людей!».
Один из героев повести рассуждает: «Весь драматизм ситуации, дорогой мой, в том, что здесь, среди нас, сидят злейшие враги Советской власти. А там, в МГБ, среди карьеристов и беззаконников — коммунисты-дзержинцы! Мы бессильны, скажем, предотвратить лагерные вылазки бандеровцев, полицаев, а дзержинцы в таком меньшинстве, что не могут пресечь преступление, видимо, большого масштаба».
Примечательна классификация зэков на три категории: «Первая: безусловные враги, их тут, как видишь, хватает. Вторая: люди «без царя в голове» и с душой на костылях. Под влиянием этих врагов, под тяжестью собственного горя они стали в лагере враждебно настроенными. Болезнь, конечно, проходящая, если ее не запустить… А третья категория: большевики, партийные и беспартийные, которых ничто и никогда не сломит!». Впрочем, в другом месте дается понять, что «правильных» зэков все же больше – когда шла подписка на заем, то «не подписывались только бандеровцы, власовцы и полицаи. Да им и не предлагали».
Дьяковская книга оказалась невостребованной на официальном уровне – через несколько месяцев после публикации повести к власти пришел Брежнев, при котором лагерная тема была табуирована в любом варианте. В перестройку пожилой Дьяков (успевший получить государственное признание – орден «Знак Почета» в 1972 году) попытался напомнить о себе – но его одернули сами же отставные спецслужбисты, обнародовав материалы, доказывающие, что он был секретным сотрудником органов, да еще представил в книге одного коллаборациониста как советского патриота. Но дьяковский подход – что не надо всю лагерную тему «мазать черной краской» - благополучно пережил его и активно воспроизводится в настоящее время.
Алексей Макаркин
BY Bunin & Co
Warning: Undefined variable $i in /var/www/group-telegram/post.php on line 260
This ability to mix the public and the private, as well as the ability to use bots to engage with users has proved to be problematic. In early 2021, a database selling phone numbers pulled from Facebook was selling numbers for $20 per lookup. Similarly, security researchers found a network of deepfake bots on the platform that were generating images of people submitted by users to create non-consensual imagery, some of which involved children. If you initiate a Secret Chat, however, then these communications are end-to-end encrypted and are tied to the device you are using. That means it’s less convenient to access them across multiple platforms, but you are at far less risk of snooping. Back in the day, Secret Chats received some praise from the EFF, but the fact that its standard system isn’t as secure earned it some criticism. If you’re looking for something that is considered more reliable by privacy advocates, then Signal is the EFF’s preferred platform, although that too is not without some caveats. In the United States, Telegram's lower public profile has helped it mostly avoid high level scrutiny from Congress, but it has not gone unnoticed. Channels are not fully encrypted, end-to-end. All communications on a Telegram channel can be seen by anyone on the channel and are also visible to Telegram. Telegram may be asked by a government to hand over the communications from a channel. Telegram has a history of standing up to Russian government requests for data, but how comfortable you are relying on that history to predict future behavior is up to you. Because Telegram has this data, it may also be stolen by hackers or leaked by an internal employee. Since its launch in 2013, Telegram has grown from a simple messaging app to a broadcast network. Its user base isn’t as vast as WhatsApp’s, and its broadcast platform is a fraction the size of Twitter, but it’s nonetheless showing its use. While Telegram has been embroiled in controversy for much of its life, it has become a vital source of communication during the invasion of Ukraine. But, if all of this is new to you, let us explain, dear friends, what on Earth a Telegram is meant to be, and why you should, or should not, need to care.
from ar
