Однажды афиняне решили, что пора уже построить нечто грандиозное. Чтобы у всех челюсть отвисла. Чтобы даже спартанцы ахнули. Чтобы Афина почувствовала: её любят, ценят и готовы скинуться.
И скинулись.
Парфенон строился на общественные деньги — и под пристальным общественным контролем. Всё записывалось на каменных табличках и выкладывалось в общем доступе (в античном понимании слова «выложить»).
Часть средств взяли из союза афинских городов. Не все союзники, правда, радовались, что из их взносов лепят храм в центре метрополии. («Совсем уже вы в этой своей Москве с ума посходили»).
Многие говорили, что уж лучше бы вложиться в защиту города. Но главный инициатор стройки Перикл всех убедил, что домик для Афины — это она самая защита и есть.
Довольная богиня — счастливый край.
Храм назвали Парфеноном — от «парфенос», то есть «дева». Афина считалась вечной девой.
Возвели его на вершине Акрополя — самого высокого холма в центре города.
Недавно в туристическом паблике наткнулась на вопль отчаяния: «Помогите, куда идти — в Парфенон или в Акрополь? Они на карте в одном месте и стоимость входа одинаковая!»
С Акрополем и Парфеноном — как с вороном и вороной, которые не муж и жена, а две разные птицы.
Парфенон — храм. Акрополь — весь холм. Кроме Парфенона, там есть еще на что посмотреть. Но он, конечно, там главный красавец.
Снаружи храм кажется идеально симметричным. Но на деле это сплошной обман зрения: колонны чуть наклонены внутрь, площадка выгнута вверх, чтобы казалась ровной, линии искривлены, чтобы выглядеть прямыми.
Это архитектура, которая умнее глаза.
А ещё когда-то он был цветным. Даже разноцветным. Веселеньким.
Как языческий храм Парфенон простоял около восьмисот лет.
А потом — вот тебе, бабушка, Юрьев день.
В четвертом веке его превратили в церковь Святой Софии, а позже — в храм Богородицы.
В средние века Афины захватили османы, и к Парфенону пристроили минарет. Фрески замазали.
А в 1687 году, когда венецианцы обстреливали Афины, один из снарядов попал в мечеть — прямо в хранилище пороха. Половина Парфенона взлетела на воздух.
У следующего бедствия было имя собственное — лорд Элджин. Британский посол, коллекционер и энтузиаст с широким пониманием слова «разрешение».
У него был ферман от османов: можно было зарисовывать, измерять и, если это не повредит зданию, — кое-что унести.
Лорд понял это так: берём всё, что не прикручено, но и это тоже, пожалуй, возьмём.
Он соскреб барельефы, отпилил метопы, демонтировал статуи с фронтонов. Когда снимали одну из них, часть крыши Парфенона обрушилась. Зато мрамора получилось так много, что один из кораблей с грузом затонул.
Остальное добралось до Лондона и поселилось в Британском музее.
Греки вот уже двести лет требуют вернуть украденное. В 2023 году казалось, что компромисс близок, но в итоге Лондон сказал «нет». Споры продолжаются. Афины не сдаются.
И пока, чтобы представить себе Акрополь целиком, надо оказаться сразу в двух столицах:
В Афинах — на раскалённой скале под солнцем.
И в Лондоне — в Британском музее, где все великолепие Акрополя стоит без своих колонн, крыши и без граждан, ради которых его когда-то построили.
#греция
И скинулись.
Парфенон строился на общественные деньги — и под пристальным общественным контролем. Всё записывалось на каменных табличках и выкладывалось в общем доступе (в античном понимании слова «выложить»).
Часть средств взяли из союза афинских городов. Не все союзники, правда, радовались, что из их взносов лепят храм в центре метрополии.
Многие говорили, что уж лучше бы вложиться в защиту города. Но главный инициатор стройки Перикл всех убедил, что домик для Афины — это она самая защита и есть.
Довольная богиня — счастливый край.
Храм назвали Парфеноном — от «парфенос», то есть «дева». Афина считалась вечной девой.
Возвели его на вершине Акрополя — самого высокого холма в центре города.
Недавно в туристическом паблике наткнулась на вопль отчаяния: «Помогите, куда идти — в Парфенон или в Акрополь? Они на карте в одном месте и стоимость входа одинаковая!»
С Акрополем и Парфеноном — как с вороном и вороной, которые не муж и жена, а две разные птицы.
Парфенон — храм. Акрополь — весь холм. Кроме Парфенона, там есть еще на что посмотреть. Но он, конечно, там главный красавец.
Снаружи храм кажется идеально симметричным. Но на деле это сплошной обман зрения: колонны чуть наклонены внутрь, площадка выгнута вверх, чтобы казалась ровной, линии искривлены, чтобы выглядеть прямыми.
Это архитектура, которая умнее глаза.
А ещё когда-то он был цветным. Даже разноцветным. Веселеньким.
Как языческий храм Парфенон простоял около восьмисот лет.
А потом — вот тебе, бабушка, Юрьев день.
В четвертом веке его превратили в церковь Святой Софии, а позже — в храм Богородицы.
В средние века Афины захватили османы, и к Парфенону пристроили минарет. Фрески замазали.
А в 1687 году, когда венецианцы обстреливали Афины, один из снарядов попал в мечеть — прямо в хранилище пороха. Половина Парфенона взлетела на воздух.
У следующего бедствия было имя собственное — лорд Элджин. Британский посол, коллекционер и энтузиаст с широким пониманием слова «разрешение».
У него был ферман от османов: можно было зарисовывать, измерять и, если это не повредит зданию, — кое-что унести.
Лорд понял это так: берём всё, что не прикручено, но и это тоже, пожалуй, возьмём.
Он соскреб барельефы, отпилил метопы, демонтировал статуи с фронтонов. Когда снимали одну из них, часть крыши Парфенона обрушилась. Зато мрамора получилось так много, что один из кораблей с грузом затонул.
Остальное добралось до Лондона и поселилось в Британском музее.
Греки вот уже двести лет требуют вернуть украденное. В 2023 году казалось, что компромисс близок, но в итоге Лондон сказал «нет». Споры продолжаются. Афины не сдаются.
И пока, чтобы представить себе Акрополь целиком, надо оказаться сразу в двух столицах:
В Афинах — на раскалённой скале под солнцем.
И в Лондоне — в Британском музее, где все великолепие Акрополя стоит без своих колонн, крыши и без граждан, ради которых его когда-то построили.
#греция
Агамемнон прочитал пост, взгрустнул и сказал, что у него очень кстати практически отсутствуют отпечатки пальцев. (Чистая правда и удивительная особенность организма).
Как истинного эллина и мужчину без отпечатков его неудержимо потянуло в Британский музей.
Так что если однажды в Лондоне вы встретите человека, который с кариатидой через плечо удаляется в сторону Греции, притворитесь, пожалуйста, что ничего такого не видели.
Как истинного эллина и мужчину без отпечатков его неудержимо потянуло в Британский музей.
Так что если однажды в Лондоне вы встретите человека, который с кариатидой через плечо удаляется в сторону Греции, притворитесь, пожалуйста, что ничего такого не видели.
Д — драма. Древнегреческое действие или поступок.
В настоящее время практикуется соседским котом.
Хозяева утраченного мяса переживают драму в более позднем значении слова.
#подревнегречески
В настоящее время практикуется соседским котом.
Хозяева утраченного мяса переживают драму в более позднем значении слова.
#подревнегречески
Прочитала сегодня, что в одном доме престарелых (не греческом — тут старики мирно доживают свой век с детьми и внуками) — в общем, в одном таком пансионате 98-летняя дама полиэтиленовым мешком удушила свою 100-летнюю соседку и близкую подругу.
Накануне они спорили о том, куда поставить маленький столик.
А ещё жертва как-то жаловалась, что соседка ее постоянно дразнила. Мол, а я тебя переживу, а я тебя переживу!
Расселяться старушки отказывались, потому что были при этом очень близки. Перед сном они всякий раз признавались, как любят друг друга.
Вспомнила, что и у меня есть подруга на пару лет младше.
Вроде бы ерунда, но когда мне стукнет 100, ей, гадине, будет всего 98.
И станет она глумиться надо мной, приговаривая: «Я тебя переживу, я тебя переживу».
И вот однажды мы будем спорить, куда поставить наш маленький столик, а она…
Рука нащупает полиэтиленовый мешок…
Прости, подруга, ты была слишком молода для меня.
PS. Неожиданностей в этой истории для меня две.
1. Повод для ссоры. 2. Что в сто лет еще имеет значение, кто кого переживет.
Накануне они спорили о том, куда поставить маленький столик.
А ещё жертва как-то жаловалась, что соседка ее постоянно дразнила. Мол, а я тебя переживу, а я тебя переживу!
Расселяться старушки отказывались, потому что были при этом очень близки. Перед сном они всякий раз признавались, как любят друг друга.
Вспомнила, что и у меня есть подруга на пару лет младше.
Вроде бы ерунда, но когда мне стукнет 100, ей, гадине, будет всего 98.
И станет она глумиться надо мной, приговаривая: «Я тебя переживу, я тебя переживу».
И вот однажды мы будем спорить, куда поставить наш маленький столик, а она…
Рука нащупает полиэтиленовый мешок…
Прости, подруга, ты была слишком молода для меня.
PS. Неожиданностей в этой истории для меня две.
1. Повод для ссоры. 2. Что в сто лет еще имеет значение, кто кого переживет.
А вот скажите (в тему предыдущей оживленной дискуссии), есть ли у вас понимание, сколько лет — достаточная жизнь? Моя бабушка мечтала прожить 70 лет. В детстве казалось: 70 это до фига. Сейчас кажется, что это вообще ничего.
Бабушка в 70, кстати, и умерла, проявив себя человеком, чьи слова не расходятся с делом.
Тетка моя планировала покинуть мир в 99, чтобы на венках написали «Безвременно ушла» — и тоже более-менее этот план осуществила.
Мне же по-прежнему кажется, что нет никакой цифры, которая казалась бы достаточной, с одной поправкой: детей не переживать.
А вам?
Бабушка в 70, кстати, и умерла, проявив себя человеком, чьи слова не расходятся с делом.
Тетка моя планировала покинуть мир в 99, чтобы на венках написали «Безвременно ушла» — и тоже более-менее этот план осуществила.
Мне же по-прежнему кажется, что нет никакой цифры, которая казалась бы достаточной, с одной поправкой: детей не переживать.
А вам?
Агамемнон рассказал про своего дядю Сократа.
В самом конце 80-х дядя Сократ репатриировался в Грецию, и там у него началась новая интересная жизнь без многих удобных вещей. Таких, например, как деньги.
Никто не хотел давать репатриантам постоянную работу.
Но поскольку дядя Сократ был рукаст и трудолюбив, его стали приглашать на стройки к местным грекам. Из заработанного он немножко тратил на еду, а остальное откладывал.
Потому что в краю советском у дяди осталась семья, и этой семье требовался дом. В смысле жилья дядя был очень категоричен. Сам он готов был скитаться по съемным квартирам, но с семьей — никогда.
В жарких советских республиках такое было не принято.
На покупку земли дяде пришлось бы копить лет триста, но имелась лазейка в законе. Нельзя было строить на самозахваченном участке, но узаконить уже возведенный дом было можно.
Поэтому возникла непростая задача — чтобы никто не видел процесс строительства.
Чтобы дом появился уже сразу целый.
Так дядя Сократ стал строиться по ночам. Вечером он ел на берегу свой бутерброд и ждал, когда совсем стемнеет.
А потом действовал.
И вот однажды, когда дядя в очередной раз ел бутерброд, грустил о семье и ждал темноты, к нему неспешно подошел полицейский.
— Мне кажется, тут кто-то строит дом, — сказал он. — Не знаете ли вы, кто?
— Нет, — сказал дядя Сократ, — не знаю. Да и непохоже, чтобы это был дом. Никогда не видел таких домов, руина какая-то.
— Может, и руина, — задумчиво сказал полицейский и ушел.
Через пару месяцев он вернулся. Дядя Сократ сидел на том же камне и ел как будто тот же бутерброд.
— Это совершенно точно дом, — сказал полицейский.
— Я бы не ручался, — ответил дядя Сократ.
— Не вы ли его строите? — спросил полицейский.
— Нет, не я, — сказал дядя Сократ. — Я ем бутерброд.
Через некоторое время полицейский снова пришел. На него невинно смотрели почти достроенный дом и часто моргающий дядя Сократ.
— Хотите бутерброд? — дядя решил зайти с козырей.
— Не поможет, — сказал полицейский.
— Плохо, — загрустил дядя Сократ.
И рассказал ему всю правду о том, как тяжело приехать в новую страну к новым людям, пусть ты им и родственник по линии Зевса.
Какие вкусные пирожки печет его жена.
Как сын выиграл городскую олимпиаду по математике.
Какие глаза у его младшей дочери.
Что он не видел свою семью почти год.
И как мечтал их всех привезти в этот дом с балконом на море, пока ночами клал кирпичи.
— Это очень грустная история, — согласился полицейский, — но я все равно буду вынужден на вас заявить. Дом снесут, к сожалению.
— Ладно, — кивнул дядя Сократ. И пошел обходить свой почти случившийся дом, представляя, как всё могло бы в нём быть, и со всем этим прощаясь.
Вечером полицейский приехал с тремя бутылками вина и сказал:
— Я не смог.
И они до утра пили, пели и плакали.
В этом доме дядя Сократ живет до сих пор. Его жена по-прежнему печет вкусные пирожки, а у внучек глаза такие же, как у младшей дочери.
Полицейский к ним заглядывает не реже раза в месяц.
При нем всегда три бутылки вина.
#истории
В самом конце 80-х дядя Сократ репатриировался в Грецию, и там у него началась новая интересная жизнь без многих удобных вещей. Таких, например, как деньги.
Никто не хотел давать репатриантам постоянную работу.
Но поскольку дядя Сократ был рукаст и трудолюбив, его стали приглашать на стройки к местным грекам. Из заработанного он немножко тратил на еду, а остальное откладывал.
Потому что в краю советском у дяди осталась семья, и этой семье требовался дом. В смысле жилья дядя был очень категоричен. Сам он готов был скитаться по съемным квартирам, но с семьей — никогда.
В жарких советских республиках такое было не принято.
На покупку земли дяде пришлось бы копить лет триста, но имелась лазейка в законе. Нельзя было строить на самозахваченном участке, но узаконить уже возведенный дом было можно.
Поэтому возникла непростая задача — чтобы никто не видел процесс строительства.
Чтобы дом появился уже сразу целый.
Так дядя Сократ стал строиться по ночам. Вечером он ел на берегу свой бутерброд и ждал, когда совсем стемнеет.
А потом действовал.
И вот однажды, когда дядя в очередной раз ел бутерброд, грустил о семье и ждал темноты, к нему неспешно подошел полицейский.
— Мне кажется, тут кто-то строит дом, — сказал он. — Не знаете ли вы, кто?
— Нет, — сказал дядя Сократ, — не знаю. Да и непохоже, чтобы это был дом. Никогда не видел таких домов, руина какая-то.
— Может, и руина, — задумчиво сказал полицейский и ушел.
Через пару месяцев он вернулся. Дядя Сократ сидел на том же камне и ел как будто тот же бутерброд.
— Это совершенно точно дом, — сказал полицейский.
— Я бы не ручался, — ответил дядя Сократ.
— Не вы ли его строите? — спросил полицейский.
— Нет, не я, — сказал дядя Сократ. — Я ем бутерброд.
Через некоторое время полицейский снова пришел. На него невинно смотрели почти достроенный дом и часто моргающий дядя Сократ.
— Хотите бутерброд? — дядя решил зайти с козырей.
— Не поможет, — сказал полицейский.
— Плохо, — загрустил дядя Сократ.
И рассказал ему всю правду о том, как тяжело приехать в новую страну к новым людям, пусть ты им и родственник по линии Зевса.
Какие вкусные пирожки печет его жена.
Как сын выиграл городскую олимпиаду по математике.
Какие глаза у его младшей дочери.
Что он не видел свою семью почти год.
И как мечтал их всех привезти в этот дом с балконом на море, пока ночами клал кирпичи.
— Это очень грустная история, — согласился полицейский, — но я все равно буду вынужден на вас заявить. Дом снесут, к сожалению.
— Ладно, — кивнул дядя Сократ. И пошел обходить свой почти случившийся дом, представляя, как всё могло бы в нём быть, и со всем этим прощаясь.
Вечером полицейский приехал с тремя бутылками вина и сказал:
— Я не смог.
И они до утра пили, пели и плакали.
В этом доме дядя Сократ живет до сих пор. Его жена по-прежнему печет вкусные пирожки, а у внучек глаза такие же, как у младшей дочери.
Полицейский к ним заглядывает не реже раза в месяц.
При нем всегда три бутылки вина.
#истории
В комментариях обсуждают, достаточно двум греческим мужчинам трех бутылок вина, чтобы всю ночь выпивать. В целом да, потому что выпивают здесь не много, но часто, а главное — совершенно безлимитно по времени.
Например, одни соседи пригласили нас сегодня на кофе. Кроме кофе, в 11 утра на столе появилась пластиковая бутылка с домашней виноградной водкой. Андрюша объяснил, что за рулем. Хозяин ответил ему прекрасной пантомимой, говорящей о том, что в Греции стакан хорошей виноградной водки еще никому не мешал водить машину.
Например, одни соседи пригласили нас сегодня на кофе. Кроме кофе, в 11 утра на столе появилась пластиковая бутылка с домашней виноградной водкой. Андрюша объяснил, что за рулем. Хозяин ответил ему прекрасной пантомимой, говорящей о том, что в Греции стакан хорошей виноградной водки еще никому не мешал водить машину.
Однажды критский фермер, назовём его Спиросом, парковался в тени своего оливкового дерева. Вдруг земля под машиной стала проваливаться. Спирос сдал назад, вышел — и увидел дыру в земле. Так прямо у себя во дворе он обнаружил минойскую гробницу.
Это был почти идеально сохранившийся склеп, до которого за 3 400 лет не добрались ни древние мародёры, ни туристы, ни археологи.
В маленьких саркофагах уютно расположились двое мужчин — минойцев хоронили в позе эмбриона. Судя по качеству погребенного с ними добра, дяденьки были состоятельные, хотя и не слишком. Минойский средний класс.
В переводе на современного москвича — бээмвэ, последний айфон и стильная трешка в пределах Садового.
Наука чуть с ума не сошла от радости, подтвердив, что состоятельных мужчин возраст только украшает.
А оливковый сад у Спироса отобрал архнадзор.
В Греции всё, что зарыто в землю, — культурное наследие и принадлежит государству. Можно купить участок и вместо нового дома получить восемь лет археологических раскопок.
Если результат признают исторически значимым — землю отберут совсем. Если нет — вернут владельцу.
Имеются компенсации, но греческая бюрократия может тянуть так долго, что уже и сам хозяин окажется в саркофаге.
Поэтому самый, как вы понимаете, практичный выход — засадить черепки огурцами, сделав вид, что на вашей земле не лежала ни одна амфора.
Один фермер так и поступил, оттащив подальше в кусты античный сосуд и мраморную плиту третьего века. И хотя клялся потом, что все это ему подбросили демоны, получил два года тюрьмы за укрывание культурных ценностей.
Как утверждали древние, Зевс воздает за дерзость. Нарушил порядок — жди молнии.
#греция
Это был почти идеально сохранившийся склеп, до которого за 3 400 лет не добрались ни древние мародёры, ни туристы, ни археологи.
В маленьких саркофагах уютно расположились двое мужчин — минойцев хоронили в позе эмбриона. Судя по качеству погребенного с ними добра, дяденьки были состоятельные, хотя и не слишком. Минойский средний класс.
В переводе на современного москвича — бээмвэ, последний айфон и стильная трешка в пределах Садового.
Наука чуть с ума не сошла от радости, подтвердив, что состоятельных мужчин возраст только украшает.
А оливковый сад у Спироса отобрал архнадзор.
В Греции всё, что зарыто в землю, — культурное наследие и принадлежит государству. Можно купить участок и вместо нового дома получить восемь лет археологических раскопок.
Если результат признают исторически значимым — землю отберут совсем. Если нет — вернут владельцу.
Имеются компенсации, но греческая бюрократия может тянуть так долго, что уже и сам хозяин окажется в саркофаге.
Поэтому самый, как вы понимаете, практичный выход — засадить черепки огурцами, сделав вид, что на вашей земле не лежала ни одна амфора.
Один фермер так и поступил, оттащив подальше в кусты античный сосуд и мраморную плиту третьего века. И хотя клялся потом, что все это ему подбросили демоны, получил два года тюрьмы за укрывание культурных ценностей.
Как утверждали древние, Зевс воздает за дерзость. Нарушил порядок — жди молнии.
#греция
Пока добирались до Корфу, обсуждали с коллегами тех двоих в уютных саркофагах. И поняли, что «3400 лет назад» — это как будто никогда. Невозможно себе представить.
То есть тысяча лет назад — это, допустим, Киевская Русь.
Две тысячи лет — это Иисус родился. Рим, гладиаторы, Цезаря убили.
Три тысячи лет — это еще нет Рима и у Гомера «Илиада» не написана.
А 3400 лет назад — это еще нет греческого алфавита, нет Олимпийских игр, нет Афин. Хотя египетские пирамиды уже есть. И Микены соревнуются с Критом, кто круче.
То есть та гробница под оливковыми деревьями — старше всех мифов, всех империй, всех религий, которые мы знаем. Она старше всего, что мы учили на уроках истории. Она даже старше самой концепции истории.
И вот в такое в Греции можно случайно провалиться колесом.
Будем парковаться аккуратнее.
То есть тысяча лет назад — это, допустим, Киевская Русь.
Две тысячи лет — это Иисус родился. Рим, гладиаторы, Цезаря убили.
Три тысячи лет — это еще нет Рима и у Гомера «Илиада» не написана.
А 3400 лет назад — это еще нет греческого алфавита, нет Олимпийских игр, нет Афин. Хотя египетские пирамиды уже есть. И Микены соревнуются с Критом, кто круче.
То есть та гробница под оливковыми деревьями — старше всех мифов, всех империй, всех религий, которые мы знаем. Она старше всего, что мы учили на уроках истории. Она даже старше самой концепции истории.
И вот в такое в Греции можно случайно провалиться колесом.
Будем парковаться аккуратнее.
Расскажу вам одну свою историю про Корфу. Однажды мы снимали там очень красивый дом. Весь такой артистический, полный антикварных буфетов и пиратских гамаков.
Окна спальни там были по совместительству еще и дверьми, роскошно открываясь прямо в сад.
И я, конечно, открыла эти двери-окна и весь день впускала в спальню солнце, запах моря и черт знает что еще (нужное подчеркнуть).
Ночью я проснулась от того, что кто-то крепко вцепился мне в голову. Я одновременно поседела и рванула нечто вместе с частью волос (да и зачем они мне седые нужны).
Нечто громко упало. Не упорхнуло, не прошуршало, а стукнулось об пол, оказавшись здоровенной и очень живой саранчой.
Саранча — это такой кузнечик размером с котенка. В быту он прикидывается идиотом, делает вид, что забыл, куда шел, и часами стоит, потирая клешни. А потом, значит, наступает ночь и он прыгает вам на голову. А с этим, товарищи, не сравнятся никакие тараканы, жуки и мыши.
Хотя бы потому, что все они от вас бегут.
Саранча же неумолимо идет на сближение.
На завтрак вместо кофе я пила алкоголь, звонила агенту и кричала на весь остров. Агент просил не убивать его сразу, а сначала принять хозяйку.
Уж она-то знает способы, сказал он.
Ведь она жила в этом доме с детства.
Хозяйка действительно очень скоро вошла в дом, безмятежно улыбаясь и шурша длинными артистическим юбками. Я вышла ей навстречу, одетая, как работник химического производства. Ни одна саранча не нашла бы на мне места, в которое можно вцепиться.
— Так у вас ночью были гости, — весело сказала хозяйка. — Что ж, покажу вам, как ними бороться. Но сначала давайте пить кофе. Я привезла вкуснейший торт.
Мы пили кофе, вели светскую беседу, ели торт и ждали, когда хозяйка откроет нам наконец свою тайну.
И вот час настал. Хозяйка сказала: «Теперь насчет саранчи». Я приготовилась записывать. Муж – строить капкан.
— Допустим, – сказала хозяйка, – вам на голову прыгнула саранча.
Мы энергично кивнули, потому что такое вполне допускали.
— Просто возьмите и выкиньте ее, — сказала хозяйка, — потому что она вообще не опасная.
И показала, будто выхватывает нечто из своей головы и швыряет оземь с выражением максимального презрения.
— Вот и все! — торжествующе сказала она, и ее шуршащие юбки уехали обратно.
PS. Саранчу в итоге вывел агент — дешево, надежно, с гарантией и, кажется, на всем острове сразу. Даррелл бы его методов не одобрил.
Рассказывайте скорее и свои страшные истории.
#истории
Окна спальни там были по совместительству еще и дверьми, роскошно открываясь прямо в сад.
И я, конечно, открыла эти двери-окна и весь день впускала в спальню солнце, запах моря и черт знает что еще (нужное подчеркнуть).
Ночью я проснулась от того, что кто-то крепко вцепился мне в голову. Я одновременно поседела и рванула нечто вместе с частью волос (да и зачем они мне седые нужны).
Нечто громко упало. Не упорхнуло, не прошуршало, а стукнулось об пол, оказавшись здоровенной и очень живой саранчой.
Саранча — это такой кузнечик размером с котенка. В быту он прикидывается идиотом, делает вид, что забыл, куда шел, и часами стоит, потирая клешни. А потом, значит, наступает ночь и он прыгает вам на голову. А с этим, товарищи, не сравнятся никакие тараканы, жуки и мыши.
Хотя бы потому, что все они от вас бегут.
Саранча же неумолимо идет на сближение.
На завтрак вместо кофе я пила алкоголь, звонила агенту и кричала на весь остров. Агент просил не убивать его сразу, а сначала принять хозяйку.
Уж она-то знает способы, сказал он.
Ведь она жила в этом доме с детства.
Хозяйка действительно очень скоро вошла в дом, безмятежно улыбаясь и шурша длинными артистическим юбками. Я вышла ей навстречу, одетая, как работник химического производства. Ни одна саранча не нашла бы на мне места, в которое можно вцепиться.
— Так у вас ночью были гости, — весело сказала хозяйка. — Что ж, покажу вам, как ними бороться. Но сначала давайте пить кофе. Я привезла вкуснейший торт.
Мы пили кофе, вели светскую беседу, ели торт и ждали, когда хозяйка откроет нам наконец свою тайну.
И вот час настал. Хозяйка сказала: «Теперь насчет саранчи». Я приготовилась записывать. Муж – строить капкан.
— Допустим, – сказала хозяйка, – вам на голову прыгнула саранча.
Мы энергично кивнули, потому что такое вполне допускали.
— Просто возьмите и выкиньте ее, — сказала хозяйка, — потому что она вообще не опасная.
И показала, будто выхватывает нечто из своей головы и швыряет оземь с выражением максимального презрения.
— Вот и все! — торжествующе сказала она, и ее шуршащие юбки уехали обратно.
PS. Саранчу в итоге вывел агент — дешево, надежно, с гарантией и, кажется, на всем острове сразу. Даррелл бы его методов не одобрил.
Рассказывайте скорее и свои страшные истории.
#истории
Спросили одну гречанку, осталось ли какая-то неприязнь между греками и турками. Все-таки столько веков вражды и захваченных территорий.
Нет, говорит дама, все это уже история и в прошлом.
— То есть вы спокойно можете полететь в Стамбул на выходные? — спрашиваю.
— Не в Стамбул, — говорит дама. — В Константинополь.
Нет, говорит дама, все это уже история и в прошлом.
— То есть вы спокойно можете полететь в Стамбул на выходные? — спрашиваю.
— Не в Стамбул, — говорит дама. — В Константинополь.
Мы прилетели на Корфу, пошли в ближайший ресторан — и в какой-то момент поняли, что на другом конце веранды происходит нечто скорбное.
Люди были нарядны, но печальны.
Cпросила у официанта, поминки ли это.
— Вторые, — сказал он. — Человека похоронили три года назад. Сегодня хоронят его кости.
В Греции, как оказалось, смерть — дело двух актов.
Сначала — похороны. Через три года — эксгумация.
Останки извлекают, кости моют вином и святой водой, складывают в мешочек и переносят в оссуарий — общественное костехранилище. Получаются как бы вторые похороны, и для многих это горе, которое приходится пережить заново.
Это элемент практичности: страна маленькая, на густо заселенных пространствах всем покойникам не улечься. Так что полежал — имей совесть, уступи место товарищу.
Обычные семьи хоронят близкого в арендованной могиле — ровно на три года.
А дальше — либо вынь (кости), либо положь (деньги).
Аренду можно продлить, но не всем это по карману.
Владельцам семейных склепов проще. Если со времени предыдущих похорон уже прошло три года, старого покойника извлекают, его кости складывают в могиле сбоку, а нового хоронят на его место.
Если трех лет не прошло, то в арендованной могиле придется примоститься даже состоятельному покойнику. И только потом воссоединиться с родственниками в семейном склепе.
Могильную плиту оставляют открытой на 40 дней. Каждый день землю поливают водой (или вином). Потом закрывают — до следующих похорон.
В Афинах участок на кладбище может стоить до 80 тысяч евро.
Эксгумация — около 350 евро.
Ниша в оссуарии — от 60 евро в год.
Кремация могла бы решить проблему, но греческая православная церковь категорически против. Два года назад, несмотря на сопротивление святых отцов, в стране все же появился крематорий. Но умершего не отпоют, если узнают, что семья планирует его сжечь.
А до этого некоторые и вовсе возили своих покойников в соседнюю Болгарию, чтобы вернуться оттуда с аккуратными урнами. Урны можно хранить в серванте совершенно бесплатно.
Но большинство греков все же предпочитает, отдав концы, отправиться в землю. Греция религиозна, а церковь утверждает, что из мешочка с костями воскреснуть можно, а вот восстать из пепла — извините, исключено.
Так что стране, где раскопки — естественная часть жизни, каждый современный грек, как и древний, рано или поздно вынужден стать объектом археологических работ.
#греция
Люди были нарядны, но печальны.
Cпросила у официанта, поминки ли это.
— Вторые, — сказал он. — Человека похоронили три года назад. Сегодня хоронят его кости.
В Греции, как оказалось, смерть — дело двух актов.
Сначала — похороны. Через три года — эксгумация.
Останки извлекают, кости моют вином и святой водой, складывают в мешочек и переносят в оссуарий — общественное костехранилище. Получаются как бы вторые похороны, и для многих это горе, которое приходится пережить заново.
Это элемент практичности: страна маленькая, на густо заселенных пространствах всем покойникам не улечься. Так что полежал — имей совесть, уступи место товарищу.
Обычные семьи хоронят близкого в арендованной могиле — ровно на три года.
А дальше — либо вынь (кости), либо положь (деньги).
Аренду можно продлить, но не всем это по карману.
Владельцам семейных склепов проще. Если со времени предыдущих похорон уже прошло три года, старого покойника извлекают, его кости складывают в могиле сбоку, а нового хоронят на его место.
Если трех лет не прошло, то в арендованной могиле придется примоститься даже состоятельному покойнику. И только потом воссоединиться с родственниками в семейном склепе.
Могильную плиту оставляют открытой на 40 дней. Каждый день землю поливают водой (или вином). Потом закрывают — до следующих похорон.
В Афинах участок на кладбище может стоить до 80 тысяч евро.
Эксгумация — около 350 евро.
Ниша в оссуарии — от 60 евро в год.
Кремация могла бы решить проблему, но греческая православная церковь категорически против. Два года назад, несмотря на сопротивление святых отцов, в стране все же появился крематорий. Но умершего не отпоют, если узнают, что семья планирует его сжечь.
А до этого некоторые и вовсе возили своих покойников в соседнюю Болгарию, чтобы вернуться оттуда с аккуратными урнами. Урны можно хранить в серванте совершенно бесплатно.
Но большинство греков все же предпочитает, отдав концы, отправиться в землю. Греция религиозна, а церковь утверждает, что из мешочка с костями воскреснуть можно, а вот восстать из пепла — извините, исключено.
Так что стране, где раскопки — естественная часть жизни, каждый современный грек, как и древний, рано или поздно вынужден стать объектом археологических работ.
#греция