Моральная крыса

Моральная крыса

Вклинюсь в обмен репликами между Василом и Пожарским. Началось всё с того, что Михаил вступился за Поднебесного, затем Васил раскритиковал пост Пожарского, а потом Михаил написал свой ответ. Именно последний пост привлёк моё внимание, а конкретно — тезис Михаила…

Ещё одна вещь, которая в посте Пожарского кажется очень странной — это его стремление обязательно поместить романтические отношения в парадигму теории игр, где могут существовать «игры с нулевой суммой» и «win-win стратегии». Можно было бы подумать, что дело в персональной любви самого Михаила к теории игр, но схожие риторические ходы совершают и другие либертарианцы, включая признанного иностранным агентом и экстремистом тёзку и бывшего соведущего Пожарского. Наверно, строгой ошибки в этом нет, как и в том, чтобы говорить о сексе как ресурсе или телесных правах как форме собственности. Но в каждом из этих случаев перевод с человеческого на «экономический» неявно (или ненамеренно?) используется, чтобы затушевать очень спорные моральные допущения.

Дэвид Бенатар давненько сформулировал дилемму в сексуальной этике. С одной стороны, мы можем считать секс чем-то морально особенным, и это объясняет, почему принуждение кого-то к сексу считается особым типом морального зла (даже на TV Tropes есть статья об этом). С другой стороны, стандартная стратегия обоснования либеральной сексуальной этики основана на аргументе, который приравнивает секс к любым другим физическим взаимодействиям. На основании этого заключается, что в сексе нет ничего морально специфичного, чтобы для его приемлемости требовалось что-то помимо согласия. Как подмечает Бенатар, нам нужно выбирать: либо секс — это ничего особенного, но тогда и изнасилование не хуже, чем запихнуть кому-то в рот помидор, либо секс — это что-то особенное, но тогда секс без любви не столь уж морально нейтрален. В своей недавней статье я подмечаю, что схожая дилемма может быть сформулирована для измен: либо измена не хуже опоздания на встречу, либо в сексе есть что-то морально специфичное, из-за чего нарушение обещаний в этой сфере более морально тревожно.

Я думаю, мы заведомо можем исключить тот вариант решения дилеммы, в котором мы ослабляем моральное осуждение изнасилований и измен. Секс — это действительно что-то морально особенное. Бенатар предполагает, что это обязательно должно быть связано с романтической природой секса (и сейчас я склонен с этим согласиться). Но это необязательно так. В своём старом ответе на статью Бенатара я предполагал, что мы можем не придавать сексу обязательно романтической значимости, но он по-прежнему очень тесно вовлекает людей, и это вовлечение (физическое и психологическое) делает его особенным. Митя Середа в своём аргументе против нормализации проституции формулирует дилемму, созвучную бенатаровской, но он не предполагает, что моральную особенность секса обязательно надо связывать с романтической любовью.

Но в таком случае у нас есть ещё один ответ на возражение Михаила о «перераспределении секса». Даже если мы можем оправданно принуждать людей к каким-то физическим активностям, вроде работы на благо нуждающихся, из этого не следует, что мы можем принуждать людей к любым активностям. Некоторые из них будут по тем или иным причинам морально специфичны и такими активностями мы можем заниматься только по согласию, и секс — наиболее подходящий кандидат такой активности. В сингеровской ситуации утопающего ребёнка можно заставить свидетеля вытащить ребёнка из воды (с этим даже такой хардкорный либертарианец, как Майкл Хьюмер, не спорит). Но заставить кого-то переспать с Поднебесным, даже если в альтернативном случае Поднебесный умрёт, недопустимо. И попытка выдать сексуальные и романтические отношения за ещё один формат экономического обмена, где две стороны меняются благами, скрывает эту очевидную моральную асимметрию между сексом и любой иной физической активностью. Точно так же, как приравнивание наших телесных прав к имущественным, скрывает асимметрию между воровством и физическим увечьем.

Insolarance

Два подхода к сексуальной этике: распущенность, педофилия и изнасилование

Константин Морозов перевел статью Дэвида Бенатара, в которой знаменитый антинаталист описывает два наиболее распространенных подхода к сексуальной этике и пытается понять…

www.group-telegram.com/ar/MoralRat.com/261

3.1K viewsedited  Apr 19, 2024 at 10:46

Ещё одна вещь, которая в посте Пожарского кажется очень странной — это его стремление обязательно поместить романтические отношения в парадигму теории игр, где могут существовать «игры с нулевой суммой» и «win-win стратегии». Можно было бы подумать, что дело в персональной любви самого Михаила к теории игр, но схожие риторические ходы совершают и другие либертарианцы, включая признанного иностранным агентом и экстремистом тёзку и бывшего соведущего Пожарского. Наверно, строгой ошибки в этом нет, как и в том, чтобы говорить о сексе как ресурсе или телесных правах как форме собственности. Но в каждом из этих случаев перевод с человеческого на «экономический» неявно (или ненамеренно?) используется, чтобы затушевать очень спорные моральные допущения.

Дэвид Бенатар давненько сформулировал дилемму в сексуальной этике. С одной стороны, мы можем считать секс чем-то морально особенным, и это объясняет, почему принуждение кого-то к сексу считается особым типом морального зла (даже на TV Tropes есть статья об этом). С другой стороны, стандартная стратегия обоснования либеральной сексуальной этики основана на аргументе, который приравнивает секс к любым другим физическим взаимодействиям. На основании этого заключается, что в сексе нет ничего морально специфичного, чтобы для его приемлемости требовалось что-то помимо согласия. Как подмечает Бенатар, нам нужно выбирать: либо секс — это ничего особенного, но тогда и изнасилование не хуже, чем запихнуть кому-то в рот помидор, либо секс — это что-то особенное, но тогда секс без любви не столь уж морально нейтрален. В своей недавней статье я подмечаю, что схожая дилемма может быть сформулирована для измен: либо измена не хуже опоздания на встречу, либо в сексе есть что-то морально специфичное, из-за чего нарушение обещаний в этой сфере более морально тревожно.

Я думаю, мы заведомо можем исключить тот вариант решения дилеммы, в котором мы ослабляем моральное осуждение изнасилований и измен. Секс — это действительно что-то морально особенное. Бенатар предполагает, что это обязательно должно быть связано с романтической природой секса (и сейчас я склонен с этим согласиться). Но это необязательно так. В своём старом ответе на статью Бенатара я предполагал, что мы можем не придавать сексу обязательно романтической значимости, но он по-прежнему очень тесно вовлекает людей, и это вовлечение (физическое и психологическое) делает его особенным. Митя Середа в своём аргументе против нормализации проституции формулирует дилемму, созвучную бенатаровской, но он не предполагает, что моральную особенность секса обязательно надо связывать с романтической любовью.

Но в таком случае у нас есть ещё один ответ на возражение Михаила о «перераспределении секса». Даже если мы можем оправданно принуждать людей к каким-то физическим активностям, вроде работы на благо нуждающихся, из этого не следует, что мы можем принуждать людей к любым активностям. Некоторые из них будут по тем или иным причинам морально специфичны и такими активностями мы можем заниматься только по согласию, и секс — наиболее подходящий кандидат такой активности. В сингеровской ситуации утопающего ребёнка можно заставить свидетеля вытащить ребёнка из воды (с этим даже такой хардкорный либертарианец, как Майкл Хьюмер, не спорит). Но заставить кого-то переспать с Поднебесным, даже если в альтернативном случае Поднебесный умрёт, недопустимо. И попытка выдать сексуальные и романтические отношения за ещё один формат экономического обмена, где две стороны меняются благами, скрывает эту очевидную моральную асимметрию между сексом и любой иной физической активностью. Точно так же, как приравнивание наших телесных прав к имущественным, скрывает асимметрию между воровством и физическим увечьем.

BY Моральная крыса