В пятницу к нам в офис приехал помощник следователя по делу Надежды Кеворковой и привез уведомление о датах ознакомления с материалами дела. Меня приглашают знакомиться с материалами дела с 28 октября по 1 ноября. Буквально спустя несколько минут мне приходит сообщение от самого следователя Александры Поморцевой, в котором она уведомляет меня о судебном заседании об ограничении со сроками ознакомления с делом, которое назначено на 29 октября. Вот так: уведомляем об ознакомлении до 1 ноября, а ограничиваем уже 29 октября. А причина этих исполнений следователя в том, что я отказался подписывать график ознакомления с материалами. Дело в том, что я никогда его не подписываю, поскольку это не процессуальный документ, придуманный следствием для того, чтобы отчитываться о сроках ознакомления. При этом я заранее предупреждаю следователей о том, что не буду подписывать такой график. Ладно суд меня ограничивает – я справлюсь. Но ограничивать Надежду с ознакомлении с материалами – безусловное нарушение права на защиту.
В пятницу к нам в офис приехал помощник следователя по делу Надежды Кеворковой и привез уведомление о датах ознакомления с материалами дела. Меня приглашают знакомиться с материалами дела с 28 октября по 1 ноября. Буквально спустя несколько минут мне приходит сообщение от самого следователя Александры Поморцевой, в котором она уведомляет меня о судебном заседании об ограничении со сроками ознакомления с делом, которое назначено на 29 октября. Вот так: уведомляем об ознакомлении до 1 ноября, а ограничиваем уже 29 октября. А причина этих исполнений следователя в том, что я отказался подписывать график ознакомления с материалами. Дело в том, что я никогда его не подписываю, поскольку это не процессуальный документ, придуманный следствием для того, чтобы отчитываться о сроках ознакомления. При этом я заранее предупреждаю следователей о том, что не буду подписывать такой график. Ладно суд меня ограничивает – я справлюсь. Но ограничивать Надежду с ознакомлении с материалами – безусловное нарушение права на защиту.
The gold standard of encryption, known as end-to-end encryption, where only the sender and person who receives the message are able to see it, is available on Telegram only when the Secret Chat function is enabled. Voice and video calls are also completely encrypted. Groups are also not fully encrypted, end-to-end. This includes private groups. Private groups cannot be seen by other Telegram users, but Telegram itself can see the groups and all of the communications that you have in them. All of the same risks and warnings about channels can be applied to groups. One thing that Telegram now offers to all users is the ability to “disappear” messages or set remote deletion deadlines. That enables users to have much more control over how long people can access what you’re sending them. Given that Russian law enforcement officials are reportedly (via Insider) stopping people in the street and demanding to read their text messages, this could be vital to protect individuals from reprisals. The Securities and Exchange Board of India (Sebi) had carried out a similar exercise in 2017 in a matter related to circulation of messages through WhatsApp. On December 23rd, 2020, Pavel Durov posted to his channel that the company would need to start generating revenue. In early 2021, he added that any advertising on the platform would not use user data for targeting, and that it would be focused on “large one-to-many channels.” He pledged that ads would be “non-intrusive” and that most users would simply not notice any change.
from ar
