сгоняла двумя днями в другую столицу по делам
между делами:
— пила гонконгских гусей с переводчиком Сергеем Карповым
— и стаут под дыню с писателем Владимиром Березиным
— с ними обоими рубились на темы первого, второго и десятого порядка и немного про колониализм
— таскала книги с писателем Шимуном Врочеком
— и побывали с ним почти в хорроре
— слипстримно пробежала сквозь ММКЯ в компании с панк-редактором Асей Шев
— запивала баранину портвейном в гостях у беллетриста Алёны Михалковой
— чесала пузо самому литературному псу Патрику
— а прямо сейчас возвращаюсь к самому соскучившемуся коту Чехову
кажется, получилось на редкость концентрированно (при том, что вчера я вообще-то весь день работала на корпорацию) и литературоцентрично
на фотопруфах остались только самые великие и самые очаровательные
между делами:
— пила гонконгских гусей с переводчиком Сергеем Карповым
— и стаут под дыню с писателем Владимиром Березиным
— с ними обоими рубились на темы первого, второго и десятого порядка и немного про колониализм
— таскала книги с писателем Шимуном Врочеком
— и побывали с ним почти в хорроре
— слипстримно пробежала сквозь ММКЯ в компании с панк-редактором Асей Шев
— запивала баранину портвейном в гостях у беллетриста Алёны Михалковой
— чесала пузо самому литературному псу Патрику
— а прямо сейчас возвращаюсь к самому соскучившемуся коту Чехову
кажется, получилось на редкость концентрированно (при том, что вчера я вообще-то весь день работала на корпорацию) и литературоцентрично
на фотопруфах остались только самые великие и самые очаровательные
Про мышь, которая превратилась в лису (1/2)
История начинается с Орсона Скотта Карда. Вы наверняка знаете его благодаря хьюго- и небьюлоносным Эндеру с продолжением. Кроме этого, Кард мормон, последователь LDS (Latter-day Saints) Church, осуждает геев и в целом весьма политически активен.
А ещё немало своего времени он посвятил обучению молодых авторов искусству писать фантастику и даже скрафтил пару книг об этом. Именно Орсон Скотт Кард сформулировал MICE Quotient, о которой пойдёт речь дальше, но двигает её дальше уже Мэри Робинетт Коваль,человек многих талантов: кукольница, нарратор, писатель (с тележкой хьюг), ментор, соведущая Writing Excuses с четвёртого или пятого сезона, в прошлом — активист SFWA (секретарь, вице-президент, президент). И всегда — проповедница MICE Quotient, писательской системы, которую она за Кардом подкрутила, расширила и превратила в собственную передвижную трибуну.
Итак, что американцу MICE, то русскому — ЛИСА.
MICE — Milieu, Idea, Character, Event (в версии Карда) — один из способов лаконично классифицировать движущие силы истории. В версии Коваль Idea на некоторое время превращалась в Ask/Answer, так что MACE пыталась убить MICE. Но у MICE оказались стальные зубы и булава была побеждена. Сейчас вместо Idea Коваль проповедует Inquiry. И для Карда, и для Коваль это в первую очередь инструмент выбора стартовой и финишной точек истории. Можно, конечно, применять его при планировании сюжета, но по-настоящему полезен он становится, как домкрат в случае аварии на сюжетной дороге или шлифовальная машинка при ревизии первых драфтов.
Вы увидите, что классификация довольно искусственная и как всякое прокрустово ложе, отсекает немало конечностей. Возможно, и ваши любимые тентакли остались за бортом. Не проблема. Главная сила этого инструмента в другом. Он не предназначен для придумывания или написания истории, по крайней мере мне в таком качестве пока не пригодился.
Но ЛИСА удобна для ревизии, когда нужно подтянуть структуру, понять, где остановиться и какая концовка будет лучше; что оставить, а что убрать, всё ли работает на сюжет. Не придётся ли, если вы добавите ту или иную реплику, абзац, диалог, думать о том, что с ними делать дальше, чтобы не висели неряшливыми хвостами? Кард пишет примерно такое: если вы заперли героя в комнате и решили усилить напряжение сообщением о том, что ему необходимо успеть на свадьбу сестры, то важно понимать (TM LLM), что историю со свадьбой бросать нельзя, она станет дополнительной структурной шкатулкой, которую тоже придётся закрывать, раз уж вы её зачем-то открыли. Здесь мы плавно переходим к дополнительному инструменту, который любит описывать Коваль: nested structure, вложенная структура. Но об этом я расскажу в следующий раз — если будут желающие прочесть.
Внимание, в следующем посте вас ожидает ЛИСА.
История начинается с Орсона Скотта Карда. Вы наверняка знаете его благодаря хьюго- и небьюлоносным Эндеру с продолжением. Кроме этого, Кард мормон, последователь LDS (Latter-day Saints) Church, осуждает геев и в целом весьма политически активен.
А ещё немало своего времени он посвятил обучению молодых авторов искусству писать фантастику и даже скрафтил пару книг об этом. Именно Орсон Скотт Кард сформулировал MICE Quotient, о которой пойдёт речь дальше, но двигает её дальше уже Мэри Робинетт Коваль,человек многих талантов: кукольница, нарратор, писатель (с тележкой хьюг), ментор, соведущая Writing Excuses с четвёртого или пятого сезона, в прошлом — активист SFWA (секретарь, вице-президент, президент). И всегда — проповедница MICE Quotient, писательской системы, которую она за Кардом подкрутила, расширила и превратила в собственную передвижную трибуну.
Итак, что американцу MICE, то русскому — ЛИСА.
MICE — Milieu, Idea, Character, Event (в версии Карда) — один из способов лаконично классифицировать движущие силы истории. В версии Коваль Idea на некоторое время превращалась в Ask/Answer, так что MACE пыталась убить MICE. Но у MICE оказались стальные зубы и булава была побеждена. Сейчас вместо Idea Коваль проповедует Inquiry. И для Карда, и для Коваль это в первую очередь инструмент выбора стартовой и финишной точек истории. Можно, конечно, применять его при планировании сюжета, но по-настоящему полезен он становится, как домкрат в случае аварии на сюжетной дороге или шлифовальная машинка при ревизии первых драфтов.
Вы увидите, что классификация довольно искусственная и как всякое прокрустово ложе, отсекает немало конечностей. Возможно, и ваши любимые тентакли остались за бортом. Не проблема. Главная сила этого инструмента в другом. Он не предназначен для придумывания или написания истории, по крайней мере мне в таком качестве пока не пригодился.
Но ЛИСА удобна для ревизии, когда нужно подтянуть структуру, понять, где остановиться и какая концовка будет лучше; что оставить, а что убрать, всё ли работает на сюжет. Не придётся ли, если вы добавите ту или иную реплику, абзац, диалог, думать о том, что с ними делать дальше, чтобы не висели неряшливыми хвостами? Кард пишет примерно такое: если вы заперли героя в комнате и решили усилить напряжение сообщением о том, что ему необходимо успеть на свадьбу сестры, то важно понимать (TM LLM), что историю со свадьбой бросать нельзя, она станет дополнительной структурной шкатулкой, которую тоже придётся закрывать, раз уж вы её зачем-то открыли. Здесь мы плавно переходим к дополнительному инструменту, который любит описывать Коваль: nested structure, вложенная структура. Но об этом я расскажу в следующий раз — если будут желающие прочесть.
Внимание, в следующем посте вас ожидает ЛИСА.
Про мышь, которая превратилась в лису (2/2) (начало здесь)
Пойдём вниз полисьей норе русифицированной версии, в которой поменялся порядок двух последних чанков:
Локация (Milieu)
Если ясно, что стержень истории или эпизода — место действия, то сразу ясно, и где обрубить лишнее на старте, и как двигать сюжет, и чем его закончить. История, закрученная вокруг локации, начинается, когда герой в эту локацию попадает, сюжет продвигается его попытками выбраться, преодолевая обстоятельства, людей и авторскую жестокость, а заканчивается, когда герой покидает локацию (тем или иным способом). Вспомните Соло, Лею, Кеноби и Люка в уплотнителе мусора Звезды смерти, и вы получите отличную иллюстрацию. Также подойдёт любой из «Кубов», игра «Портал» или, например, «Шоу Трумена» (которое на самом деле объединяет в себе минимум три из четырёх элементов этой структуры).
Идея (Idea/Inquiry, а также некоторое время у Коваль — Ask/Answer)
Истории, которые приводит в движение загадка, вопрос, квест, и цель которых — поиск ответа. Вспомните любой детектив и поместите его сюда. А если говорить о фантастике — то подойдёт какая угодно загадка — от «Нет ли заговора за глобальным потеплением», до «Что это за детей подбросили нам Странники». История начинается с вопроса и заканчивается получением (или однозначным отсутствием) ответа. Конфликт держится на невозможности быстро добыть ответы. Многие комиксы и приключения построены именно на этом принципе.
Событие (Event)
Сюда складываем катастрофы и экшн. История начинается нарушением статус-кво: что-то случилось. Метеорит летит к Земле. Над столицами крупных государств появились корабли пришельцев. Террористы взяли в заложники целый небоскрёб. Старушка обнаружила в квартире грабителей, а из оружия у неё только старый кот. Уже, думаю, ясен принцип: начинаем историю как можно ближе к старту события (но весьма разумно предварительно коротко показать, какая именно норма жизни будет нарушена), мешаем героям справиться с проблемой, закрываем историю вскоре после её решения.
Арка (Character)
Истории, нанизанные на арку персонажа — это истории об изменении главного героя, о необходимости и попытках выбраться из привычной колеи, найти или изменить ответ на вопросы: кто я такой, что для меня важно, что меня определяет? История начинается, когда герой сталкивается с необходимостью измениться, её основной двигатель — препятствие к изменению, а финал — окончательно самоопределение героя (новое “я” или уверенный возврат к старому себе). В качестве чистых примеров сюда хорошо ложатся как любовные романы, так и, например, истории взросления.
Но вообще эта схема доминирует в современном кинематографе и кое-кто считает, что изменение героя в современной истории обязательно. Внутреннее устройство и механизмы работы этой схемы очень доходчиво излагает в одном из своих подкастов Крэйг Мейзин — дайте знать в комментариях, если интересен мой пересказ.
Вот и всё. Думаю, очевидно, что редко и скорее в достаточно примитивных или очень коротких текстах работает только одна из этих опций. Но практически всегда можно выбрать доминирующую — для эпизода, главы и даже романа. Кард отмечает, что чем более знакомы читателю конвенции той или иной сюжетной структуры, тем вольнее умелый писатель может обращаться с её схемой. Например, совершенно необязательно начинать детективную историю с обнаружения трупа, вполне можно затянуть экспозицию, демонстрируя события, предшествовавшие убийству и играя с читателем в игру «догадайся, кого же здесь убьют». Но вот от чего предостерегают и Кард, и Коваль, и здравый смысл: не стоит начинать сюжет как историю о событии или идее, а заканчивать, например, как историю о локации. Если на тонущем корабле произошло убийство, то концовка со спасением детектива, но без раскрытия тайны может разочаровать. Как водится, исключения допустимы — но всё же есть смысл разобраться с классическим применением инструмента, прежде чем использовать его нетипичным способом.
Пойдём вниз по
Локация (Milieu)
Если ясно, что стержень истории или эпизода — место действия, то сразу ясно, и где обрубить лишнее на старте, и как двигать сюжет, и чем его закончить. История, закрученная вокруг локации, начинается, когда герой в эту локацию попадает, сюжет продвигается его попытками выбраться, преодолевая обстоятельства, людей и авторскую жестокость, а заканчивается, когда герой покидает локацию (тем или иным способом). Вспомните Соло, Лею, Кеноби и Люка в уплотнителе мусора Звезды смерти, и вы получите отличную иллюстрацию. Также подойдёт любой из «Кубов», игра «Портал» или, например, «Шоу Трумена» (которое на самом деле объединяет в себе минимум три из четырёх элементов этой структуры).
Идея (Idea/Inquiry, а также некоторое время у Коваль — Ask/Answer)
Истории, которые приводит в движение загадка, вопрос, квест, и цель которых — поиск ответа. Вспомните любой детектив и поместите его сюда. А если говорить о фантастике — то подойдёт какая угодно загадка — от «Нет ли заговора за глобальным потеплением», до «Что это за детей подбросили нам Странники». История начинается с вопроса и заканчивается получением (или однозначным отсутствием) ответа. Конфликт держится на невозможности быстро добыть ответы. Многие комиксы и приключения построены именно на этом принципе.
Событие (Event)
Сюда складываем катастрофы и экшн. История начинается нарушением статус-кво: что-то случилось. Метеорит летит к Земле. Над столицами крупных государств появились корабли пришельцев. Террористы взяли в заложники целый небоскрёб. Старушка обнаружила в квартире грабителей, а из оружия у неё только старый кот. Уже, думаю, ясен принцип: начинаем историю как можно ближе к старту события (но весьма разумно предварительно коротко показать, какая именно норма жизни будет нарушена), мешаем героям справиться с проблемой, закрываем историю вскоре после её решения.
Арка (Character)
Истории, нанизанные на арку персонажа — это истории об изменении главного героя, о необходимости и попытках выбраться из привычной колеи, найти или изменить ответ на вопросы: кто я такой, что для меня важно, что меня определяет? История начинается, когда герой сталкивается с необходимостью измениться, её основной двигатель — препятствие к изменению, а финал — окончательно самоопределение героя (новое “я” или уверенный возврат к старому себе). В качестве чистых примеров сюда хорошо ложатся как любовные романы, так и, например, истории взросления.
Но вообще эта схема доминирует в современном кинематографе и кое-кто считает, что изменение героя в современной истории обязательно. Внутреннее устройство и механизмы работы этой схемы очень доходчиво излагает в одном из своих подкастов Крэйг Мейзин — дайте знать в комментариях, если интересен мой пересказ.
Вот и всё. Думаю, очевидно, что редко и скорее в достаточно примитивных или очень коротких текстах работает только одна из этих опций. Но практически всегда можно выбрать доминирующую — для эпизода, главы и даже романа. Кард отмечает, что чем более знакомы читателю конвенции той или иной сюжетной структуры, тем вольнее умелый писатель может обращаться с её схемой. Например, совершенно необязательно начинать детективную историю с обнаружения трупа, вполне можно затянуть экспозицию, демонстрируя события, предшествовавшие убийству и играя с читателем в игру «догадайся, кого же здесь убьют». Но вот от чего предостерегают и Кард, и Коваль, и здравый смысл: не стоит начинать сюжет как историю о событии или идее, а заканчивать, например, как историю о локации. Если на тонущем корабле произошло убийство, то концовка со спасением детектива, но без раскрытия тайны может разочаровать. Как водится, исключения допустимы — но всё же есть смысл разобраться с классическим применением инструмента, прежде чем использовать его нетипичным способом.
Ангелотворец, Ник Харкуэй
На «Ангелотворца» я наткнулась совершенно случайно. Слышала прежде о Нике Харкуэе и смутно помнила, что слышала хорошее. Мне понравилось название, я понятия не имела как пишет автор, и понятия не имела, о чём книга, просто начала слушать — и провалилась.
И книга, и этот автор — совершенно для меня, но даже при этом я замечала некоторую неторопливость его стиля. Так что если вы любитель динамики, экшна и тик-тока, Харкуэй может оказаться не вашим автором.
Непросто вкратце и без спойлеров рассказать, о чём эта книга. Наверное, жанр можно назвать криптонуарклокпанком с примесью предапокалиптических настроений. «Ангелотворец» немного напомнил мне «Криптономикон», но скорее своей многосоставностью и мозаичностью. Обе книги ловко вплетают в реальность дополнительные пряди, но, кажется, «Ангелотворец» ближе к комиксу и несколько легковеснее, жанровее. И всё же он прекрасен.
Этот роман отдельно интересен крафтом: его сюжеты и микросюжеты скроены по надёжным лекалам, узнаваемое лицо есть у всякой пробегающей мимо твари, собственные голоса — даже у мышей за стенами. Все главные герои оснащены крепкими арками, из арок этих сконструированы вагоны, которые, в свою очередь, собраны в крипто-милитари-ретро-поезд под названием Ада Лавлейс, и этот поезд несётся из прошлого прямо на читателя, стоящего на рельсах в окружении таинственных механических пчёл и в ожидании смерти всех до единого процессов во Вселенной.
Где-то на первой трети книги, беседуя о ней с другом, я заглянула в Вики и обнаружила, чей сын Ник Харкуэй, и сейчас же вспомнила, что уже находила когда-то этот факт. Возможно, это какая-то его суперсила или по крайней мере особенность: уже несколько людей вокруг меня точно так же признавались, что хотя бы на мгновение — да забывали, что Харкуэй — сын Джона Ле Карре.
Этот факт кажется мне примечательным в контексте «Ангелотворца». Главный герой романа — Джо Спорк —сознательно отказался от пути отца, знаменитого гангстера, который в семидесятые годы был настоящей криминальной звездой Лондона. Спорк-младший потратил немало сил, чтобы вернуть владельцам или государству награбленное добро, и всю свою жизнь посвятил нехитрой цели — быть тихим, незаметным, не высовываться.
Дело в том, что отец Джона Ле Карре (и дед Ника Харкуэя) был не гангстером, но — мошенником. И сам Джон Ле Карре когда-то перенимал навыки отца и даже помогал в каких-то аферах. Подробности и этой истории можно узнать в документальном фильме «Голубиный тоннель» (The Pigeon Tunnel), который в прошлом году вышел на Apple TV+. Есть и одноимённая книга мемуаров самого Ле Карре, её я ещё не читала, но обязательно прочту. Фильм интересен тем, что снят ещё при жизни Ле Карре и с его участием — он сам, отвечая на вопросы режиссёра, рассказывает о детстве и юности, об отце, о детской травме. Когда Ле Карре было пять лет, его мать просто ушла, оставив их с отцом вдвоём. Кстати, этот мотив тоже нашёл отражение в «Ангелотворце». В общем, я очень рекомендую The Pigeon Tunnel, но вернёмся к книге Харкуэя.
Из прошлого абзаца ясно, что это, кажется, очень личный для автора роман, а может даже и аутотерапевтичный. Историю семьи не перепишешь, но всегда можно перепридумать.
«Ангелотворец» — мрачный, но и весёлый роман, насыщенный страшным, но и хорошим тоже. Кроме того, он очень комфортный, потому что каким бы одиноким ни считал себя герой в конкретные моменты истории, он никогда не останется один, у него всегда будут надёжный тыл и надёжный фундамент — люди, которые его никогда не предадут.
Что ещё: много яркого Лондона; старушка-спецагент; вложенный сюжет, который изящно выбирается из своих рамок и вплетается в сюжет внешний; бурный секс; таинственные механизмы разнообразных размеров и предназначений; пчёлы познания; кот. К коту у меня единственная претензия — он куда-то исчез и не явился даже к финалу, хотя я его очень ждала. Но и в этом тоже есть правда: коты делают то, чего хотят сами, а не то, что запланировал для них автор.
На «Ангелотворца» я наткнулась совершенно случайно. Слышала прежде о Нике Харкуэе и смутно помнила, что слышала хорошее. Мне понравилось название, я понятия не имела как пишет автор, и понятия не имела, о чём книга, просто начала слушать — и провалилась.
И книга, и этот автор — совершенно для меня, но даже при этом я замечала некоторую неторопливость его стиля. Так что если вы любитель динамики, экшна и тик-тока, Харкуэй может оказаться не вашим автором.
Непросто вкратце и без спойлеров рассказать, о чём эта книга. Наверное, жанр можно назвать криптонуарклокпанком с примесью предапокалиптических настроений. «Ангелотворец» немного напомнил мне «Криптономикон», но скорее своей многосоставностью и мозаичностью. Обе книги ловко вплетают в реальность дополнительные пряди, но, кажется, «Ангелотворец» ближе к комиксу и несколько легковеснее, жанровее. И всё же он прекрасен.
Этот роман отдельно интересен крафтом: его сюжеты и микросюжеты скроены по надёжным лекалам, узнаваемое лицо есть у всякой пробегающей мимо твари, собственные голоса — даже у мышей за стенами. Все главные герои оснащены крепкими арками, из арок этих сконструированы вагоны, которые, в свою очередь, собраны в крипто-милитари-ретро-поезд под названием Ада Лавлейс, и этот поезд несётся из прошлого прямо на читателя, стоящего на рельсах в окружении таинственных механических пчёл и в ожидании смерти всех до единого процессов во Вселенной.
Где-то на первой трети книги, беседуя о ней с другом, я заглянула в Вики и обнаружила, чей сын Ник Харкуэй, и сейчас же вспомнила, что уже находила когда-то этот факт. Возможно, это какая-то его суперсила или по крайней мере особенность: уже несколько людей вокруг меня точно так же признавались, что хотя бы на мгновение — да забывали, что Харкуэй — сын Джона Ле Карре.
Этот факт кажется мне примечательным в контексте «Ангелотворца». Главный герой романа — Джо Спорк —сознательно отказался от пути отца, знаменитого гангстера, который в семидесятые годы был настоящей криминальной звездой Лондона. Спорк-младший потратил немало сил, чтобы вернуть владельцам или государству награбленное добро, и всю свою жизнь посвятил нехитрой цели — быть тихим, незаметным, не высовываться.
Дело в том, что отец Джона Ле Карре (и дед Ника Харкуэя) был не гангстером, но — мошенником. И сам Джон Ле Карре когда-то перенимал навыки отца и даже помогал в каких-то аферах. Подробности и этой истории можно узнать в документальном фильме «Голубиный тоннель» (The Pigeon Tunnel), который в прошлом году вышел на Apple TV+. Есть и одноимённая книга мемуаров самого Ле Карре, её я ещё не читала, но обязательно прочту. Фильм интересен тем, что снят ещё при жизни Ле Карре и с его участием — он сам, отвечая на вопросы режиссёра, рассказывает о детстве и юности, об отце, о детской травме. Когда Ле Карре было пять лет, его мать просто ушла, оставив их с отцом вдвоём. Кстати, этот мотив тоже нашёл отражение в «Ангелотворце». В общем, я очень рекомендую The Pigeon Tunnel, но вернёмся к книге Харкуэя.
Из прошлого абзаца ясно, что это, кажется, очень личный для автора роман, а может даже и аутотерапевтичный. Историю семьи не перепишешь, но всегда можно перепридумать.
«Ангелотворец» — мрачный, но и весёлый роман, насыщенный страшным, но и хорошим тоже. Кроме того, он очень комфортный, потому что каким бы одиноким ни считал себя герой в конкретные моменты истории, он никогда не останется один, у него всегда будут надёжный тыл и надёжный фундамент — люди, которые его никогда не предадут.
Что ещё: много яркого Лондона; старушка-спецагент; вложенный сюжет, который изящно выбирается из своих рамок и вплетается в сюжет внешний; бурный секс; таинственные механизмы разнообразных размеров и предназначений; пчёлы познания; кот. К коту у меня единственная претензия — он куда-то исчез и не явился даже к финалу, хотя я его очень ждала. Но и в этом тоже есть правда: коты делают то, чего хотят сами, а не то, что запланировал для них автор.
Переслушиваю первые Дневники Киллербота (The Murderbot Diaries by Martha Wells), чтобы обновить их в памяти и потом, может, послушать следующие части, и понимаю вдруг, как стремительно устарела книга, главный герой которой, полубот, не соглашается с идей убить всех людей только потому, что кто же тогда будет придумывать и снимать для него телесериалы. Ну кто-кто — бот-пихто.
Про Лондон, Ричмонд и Рочестер:
— ела голубя
— и котлету по-киевски в ричмондском пабе! (теперь очевидно, что в сериале «Тед Лассо» котлет по-киевски очень не хватает)
— употребляла псевдоэфедрин
— и кентское вино! (теги: woolton, собаченьки)
— много смотрела на Тёрнера
— очень много смотрела на Тёрнера
— и немного на Сарджента
— и на додо
— возвращалась в Питер почти сутки, потому что (censored) туркиш эйрлайнз и снег, вот почему
— вернулась без голоса (совсем), возможно, он всё ещё бродит где-то по Флит-стрит
На фотографиях:
— прогулки по Лондону с Алексом Шварцманом (мы за кадром)
— ричмондский КЛФ с Лави Тидхаром и Шерил С. Нтуми (мы в кадре)
— стаут-забег с Александром Гузманом (в кадре все, даже пингвин)
— беличья жопа в Гайд-парке
— додо
— мышкозавры в галерее Тейт!
— ела голубя
— и котлету по-киевски в ричмондском пабе! (теперь очевидно, что в сериале «Тед Лассо» котлет по-киевски очень не хватает)
— употребляла псевдоэфедрин
— и кентское вино! (теги: woolton, собаченьки)
— много смотрела на Тёрнера
— очень много смотрела на Тёрнера
— и немного на Сарджента
— и на додо
— возвращалась в Питер почти сутки, потому что (censored) туркиш эйрлайнз и снег, вот почему
— вернулась без голоса (совсем), возможно, он всё ещё бродит где-то по Флит-стрит
На фотографиях:
— прогулки по Лондону с Алексом Шварцманом (мы за кадром)
— ричмондский КЛФ с Лави Тидхаром и Шерил С. Нтуми (мы в кадре)
— стаут-забег с Александром Гузманом (в кадре все, даже пингвин)
— беличья жопа в Гайд-парке
— додо
— мышкозавры в галерее Тейт!
Forwarded from Idiatullin
У великой Кати aka К.А.Терина на следующей неделе выходит книжка еще не книжка, а пока только один рассказ в ReactorMag на американском. А там, глядишь, и книжку дождемся — на американском (осенью) и на русском (надеюсь, раньше).
Как написать рассказ: несколько недель думать про него, много читать обо всём, что может пригодиться в сюжете, трамбовать в блокнот и черновики факты, идеи, наброски; потом за пять дней посреди сербской жары, закусывая вино кифлой зерно здравой, с чистого листа придумать и записать что-то совсем другое.
На русском языке рассказ называется «Песни снежного кита», на английском — «Songs of The Snow Whale». Он о любви, о прошлом, о смерти, о проживании горя, о китах. Среди его ноосферных предков безусловно притаился Чосер (и когда я буду в Англии в следующий раз, ни один вирус не должен помешать мне добраться наконец до Кентербери).
Спасибо Алексу Шварцману за то, что полюбил и перевёл рассказ, а Энн Вандермеер — за то, что полюбила и опубликовала в Reactor Magazine.
«Говорят, пурга на Ръэваве — это снежный кит гневается. Бьёт хвостом по бесконечной глади Млечного пути и высекает мелкие снежинки, которые укутывают остров.»
Автор чудесной иллюстрации — Marie-Alice Harel.
P.S. А здесь (или в бумажном издании сборника ) можно прочесть рассказ на русском/
И да, отдельное спасибо Василию Владимирскому (@SpeculativeFiction), который предложил мне написать рассказ в сборник «Мир без Стругацких». Без него никакого рассказа не было бы.
На русском языке рассказ называется «Песни снежного кита», на английском — «Songs of The Snow Whale». Он о любви, о прошлом, о смерти, о проживании горя, о китах. Среди его ноосферных предков безусловно притаился Чосер (и когда я буду в Англии в следующий раз, ни один вирус не должен помешать мне добраться наконец до Кентербери).
Спасибо Алексу Шварцману за то, что полюбил и перевёл рассказ, а Энн Вандермеер — за то, что полюбила и опубликовала в Reactor Magazine.
«Говорят, пурга на Ръэваве — это снежный кит гневается. Бьёт хвостом по бесконечной глади Млечного пути и высекает мелкие снежинки, которые укутывают остров.»
Автор чудесной иллюстрации — Marie-Alice Harel.
P.S. А здесь (или в бумажном издании сборника ) можно прочесть рассказ на русском/
И да, отдельное спасибо Василию Владимирскому (@SpeculativeFiction), который предложил мне написать рассказ в сборник «Мир без Стругацких». Без него никакого рассказа не было бы.