«Атлантида?», сразу же при упоминании слова спросят некоторые: «Это что-то на рентвшном?» Ну, это же там, на «первом мистическом» ведь о подобном обычно рассуждают, не так ли? Задав этот для них риторический, кажущийся им самоочевидным вопрос, такие, не дожидаясь реакции, постараются держаться от темы как можно дальше, чтобы не оказаться, не приведи боги, записанными в какие-нибудь «антинаучные обскуранты». К примеру, не дочитают даже до этого места.

Понятно, с одной стороны, их отторжение, ведь о целевой аудитории таких каналов всё сказал уже Гоббс, согласно которому «мы ежедневно убеждаемся путем наблюдения … что те, кто заботится лишь о своей утробе и своем покое, согласны скорее верить всякой неле­пости, чем беспокоить себя ее критической проверкой». Это обладатели самого низкого, что называется, дорефлективного уровня бытия. Однако все ли средства хороши для предупреждения опасности быть причисленными к их числу?

Научное просвещение в общем и интоксикация тем, что сейчас называют «популяризацией науки» в особенности, временами приводят жертв всего этого к очень определённой аберрации восприятия: они вдруг начинают истово полагать, что истину не только возможно объективно отличить от заблуждения, но это ещё и относительно нетрудно сделать. Порой они даже воображают, что им и самим такое будет под силу, что и пытаются доказать… что проявляется чаще всего исключительно в определении всего, что хотя бы поверхностно, согласно их представлениям, может это напоминать, «мракобесием».

Такая вот своеобычная фобия, проявления которой автором этих строк не раз наблюдались в адрес тех, кто высказывается необычайно на сложные темы, в т.ч. и его собственный, осуществляя своеобразный остракизм и охоту на ведьм. При этом её вызывала исключительно формой, содержание же таковский люд уже не интересовало.

Что и неудивительно, ведь, как известно, вообще все люди, интересующиеся вопросами, делятся на две неравномерные группы: тех немногих, кого интересует суть, аргументы, логика и т.п., и большинство прочих, способных воспринимать что-либо исключительно через призму где-то уже почерпнутых стереотипов. От обывателя, сколь «просвещён» бы он ни был, трудно ожидать принадлежности к интеллектуальному меньшинству.

Связано ли это как-либо с обсуждаемой нами тематикой? Да напрямую: ведь мне приходилось подвергаться подобным нападкам в т.ч. и когда я ранее пробовал затронуть тему как раз Атлантиды. И всё бы ничего, реагируй так обыватели… ведь что вообще возьмёшь с простаков, верно? Проблема в другом, и соответствующая деформация затронула даже тех, кто вроде как зовётся учёными — впрочем, понятно, к выдающимся из числа таковых не относясь даже в самых своих смелых мечтах…

Именно от них довелось улицезреть несколько лет назад бурную и необоснованную реакцию, — причём и тех, кто Античность вроде как преподавали, а значит, не мог не знать, что понятие Атлантиды относится в первую очередь к ней и представляет собой вполне исследуемое понятие, а не выдумано целиком «обскурантами», как позволительно решить человеку попроще.

Характерно, что один из самых известных «популяризаторов науки», Э. Шломо Юдковский, выводит как раз подобного персонажа в своём opus magnum: хотя это и оксфордский профессор, он совершенно не способен, в отличие от заглавного героя, мыслить outside the box, тогда как последний, явно выражая мысли автора, напротив, не понимает, «как можно просто ткнуть в кусок реальности и заявить, что он не научен» только на основании того, что не его принято считать таковым.

#atlantis
«Где на самом деле находится легендарная Атлантида, которую искали советские подлодки?», 1/22 ➡️

И он прав, подлинный исследователь должен руководствоваться в первую очередь тем, что уже Платон именовал первым качеством всякого мыслителя: бесстрашием. Ведь научная деятельность вроде как и состоит в преодолении расхожих представлений путём их критического рассмотрения: уже древние греки, как пишет д.и.н. А.И. Зайцев (2000), почти сразу после изобретения ими науки, «выяснили, что подтверждаются очень часто гипотезы, противоречащие наглядной очевидности и прочно укоренившимся мнениям». Традиционное общество же сурово пресекает подобное, именно потому не зная изменения.

Тем более странно видеть подобное у тех, кто числится учёными, впрочем, не секрет, что большинство из историков занимается не поиском научной истины, но такими вещами как обслуживание национального мифа: тех «преданий старины глубокой», к которому восходит история страны, опирающихся чаще всего на запредельно сомнительные или даже откровенно сфабрикованные в массе своей источники. Это весьма недалёкие люди, деятели от речеписа, занятые чем-то в том духе, что минправды у Оруэлла.

Ещё может быть так, что этот страх показаться маргиналом и «мракобесом», вследствие которого некоторая тема табуируется, вызван и неспроста, очень даже намеренно, и целью была как раз такая реакция: такую версию очень любят поклонники конспирологии, и, быть может, правы как минимум отчасти.

И всё же удивительны античники, тем более, специалисты по классической Греции, пугающиеся Атлантиды, учитывая, что вообще-то она напрямую относится профессиональной деятельности. Как стоит напомнить, впервые о ней мы узнаём из диалогов всё того же Платона. Может, дело касается лишь отечественной среды, только тут так всё плохо? Возможно: ведь за рубежом, того более, исследователи не только не опасаются заниматься темой, но и им, похоже, en masse присуща весьма «обскурантская» позиция на её счёт.

Так, д.ф. и структ. П. Видаль-Накэ (2012 [2005]), видный специалист по вопросу, в то время как «исключает любую возможность существования Атлантиды как реального острова и государства посреди океана, до сих пор носящего ее имя», особо отмечает, что это в академической среде далеко не мейнстримный взгляд на вопрос. Он добавил, что такое отношение с его стороны вызвало лишь сочувствие со стороны другого мастистого исследователя, Ж. Дюмезиля (известного, в частности, разработкой т.н. трёхфункциональной теории, одной из которых является небезызвестный *kóryos), который отметил, что только немногие коллеги согласятся с подобным радикальным рационализмом.

Это подтверждает д.и.н. Е.Г. Рабинович (1983), которая указывает, что на вопрос «Стоит ли верить Платону?» в контексте Атлантиды «безосновательно положительный ответ в последнее время настолько чаще безосновательно отрицательного, что можно говорить о присущем нашей эпохе „атлантическом благочестии“».

Итак, академический мейнстрим, преобладающее мнение специалистов по вопросу, внезапно абсолютно склоняется в пользу того, чтобы в Атлантиду верить… а ведь это и будет тем самым, что «популяризаторы» обзовут «научным» взглядом на вопрос, обратный обругав «обскурантским»: ведь критерий здесь не метод, с помощью которого к выводу пришли, но то, кто последнего придерживается. Соответственно, не согласившись с ним, и отказавшись считать Атлантиду реальностью, мы поступим крайне «обскурантски», «антинаучно». Ну и ладно.

#atlantis
⬅️ «Где на самом деле находится легендарная Атлантида, которую искали советские подлодки?», 2/22 ➡️

Как жалуется Видаль-Накэ, «несмотря на все [его и не только] усилия … ничто не может помешать появлению новых „реалистических“ интерпретаций мифа об Атлантиде». Как раньше, так и теперь, где только таинственный остров Платона люд не пробует локализовать, ибо очень уж ему хотелось, чтобы тот и правда существовал в реальности: при случае мы с вами уже изучали феномен неспособности среднего человека смириться с чистой фантазией, work of fiction, которую качество несуществования, совершенной выдумки, в их глазах совершенно обесценивает.

Эту манеру мышления, не побоясь обвинения в том, что сейчас называют ageism, назовём детской: ведь это весьма юному возрасту присуще возмущаться и спорить, когда маме доводится упомянуть, что сейчас они читают-де сказку, легенду, о том, чего, скорее всего, никогда не было.

Грекам, рано возмужавшим, было принять подобное нетрудно, но по мере деградации античной цивилизации, эту способность оная быстро растеряла, и уже в эллинизм можно встретить художественную литературу более раннего периода, принимаемую за историческую истину, даром, что речь может идти о комедии, откровенном и нарочитом стёбе. Всё то же касается и истории Атлантиды, только здесь ситуация бесконечно хуже, ведь речь идёт о сложном философско-концептуальном построении, который понять бесконечно труднее.

Последнее потомкам оказалось не совсем по силам: так, пишет Видаль-Накэ, только в 1779 некто Дж. Бартоли «впервые понял то, что никто не понимал со времен Платона»: что последний сочинил Атлантиду, чтобы вывести некий тезис, а вовсе не описывал нечто действительно существовавшее.

Все прочие же здраво, как им казалось, рассуждали в таком духе: «Греки не дураки были, чай, явно нас не глупее, чтобы просто сидеть выдумывать невесть что. А значит, основано на реальных событиях». И такой ход мысли неудивителен, он присущ человечеству по умолчанию, ведь в массе ему и не должно быть доступно то, что принято называть эстетикой, она вне его оптики. Напомню, что греки так называли то, что по определению не «попробуешь на зуб», принципиально вне деятельности, из которую можно извлечь непосредственную, явную, очевидную выгоду.

Взрослели новоевропейцы долго, и во времена Видаля-Накэ (2001 [1981]) ещё впечатляли газетными заметками, на полном серьёзе заявляющими, что эскадра советских подлодок после более чем десятилетних поисков в районе Гибралтара обнаружили лишь складки морского дна, а вовсе не сам затонувший остров, как думали (sic!). «Русские говорят, что это не Атлантида», уточняет заголовок статьи от 20 сентября 1984: вот же, а были ведь все шансы на обратное, неправда ли?

И это несмотря на то, что голоса скептиков раздавались к тому моменту уже давно, да и, право, по правде тут удивляешься только, что такие вещи вообще оказалось нужно проговаривать… как мы, однако, видим, они звучали радикально не только тогда, но и продолжают ныне.

Так, Н. Фрере (1749-1751), писал, что «если бы наши современники, жаждущие найти остров атлантов Платона в Америке [sic!], дали бы себе труд чуть-чуть подумать об основном замысле “Тимея” и “Крития”, они бы увидели, что на все это следует смотреть как на философскую выдумку». Того же мнения придерживался Ж.-Б. д'Анвиль (1768): «Почему бы в рассказе Платона об этом событии не увидеть … философа, погруженного в размышления скорее блистательные, чем правдоподобные?».

#atlantis
⬅️⬆️ «Где на самом деле находится легендарная Атлантида, которую искали советские подлодки?», 3/22 ➡️

ПОЧЕМУ В ФЭНТЕЗИ И RPG КОРОЛЕВСТВА КАК ПРАВИЛО ДОБРЫЕ, А ИМПЕРИИ ЗЛЫЕ?

Жанр, называющийся фэнтези, а также следующий за ним RPG, довольно-таки ригиден, не согласны? Авторы, ничтоже сумняшеся, пользуют одни и те же готовые шаблоны, несильно на эту тему рефлексируя, о чём в сети можно даже нагуглить рассуждение под названием «Малый типовой набор». Какая-либо деконструкция, не говоря уже о реконструкции, встречается крайне редко.

В общем, все там привычно ходят строем, мусоля некий нигде не записанный, но каждым «примерно чувствуемый» канон. Проявляется он и в стереотипном восприятии определённых типов государственного устройства, и на эту тему существует даже правило в The Grand List of Console RPG Cliches, гласящее просто: «Королевства хорошие, империи злые».

Действительно, упомянутая тенденция легко прослеживается, восходя уже к «Звёздным войнам», которые, несмотря на звездолёты, безусловно относятся к жанру. Однако можно копнуть и глубже, припомнив короля Артура, праотца всея фэнтези, и роман Т. Мэллори о его противостоянии силам злого императора Рима. Легко отыскать множество и других примеров.

Другое дело, почему же так вообще вышло? Откуда такое восприятие идёт? Что же, для того, чтобы ответить на вопрос, нам придётся углубиться в нюансы истории таких вещей, как помазание на престол, борьба за инвеституру, гибель Римской империи и многого другого. Сделать это можно, ударив кнопкой (или пальцем) вот по этой ссылке (которая, к слову, приведёт к посту, не закрытому пейволлу, но доступному для всех).

Наконец, в 1841 г., согласно Видалю-Накэ, Т.-А. Мартен «разобрал все гипотезы, выдвинутые разными учеными и полуучеными по поводу местонахождения исчезнувшего острова … он выражается предельно ясно: „По моему мнению, Атлантида не имеет отношения ни к истории событий, ни к реальной географии“ … и заключает: Атлантиду „пытались найти в Новом Свете. Нет, она принадлежит к другому миру, располагающемуся не в пространстве, а исключительно в мыслях“».

«Нельзя сказать вернее!», заключает Видаль-Накэ: «И я считаю, что давно пора оставить историю этих вымыслов именно там, куда ее определил Мартен, „первый … который кажется трезвым после стольких пьяниц“». Как мы однако, увидим, примеру последовали немногие, и злоупотребление спиртным продолжалось, в частности, в таком был замечен некий «проект Arzamas» аж в 2016.

Впрочем, уже М. Фичино, который в 1485 г. перевёл «Крития» для новоевропейцев, тут же, на месте, «пришел к выводу, что рассказ об Атлантиде правдив, но правдив в „платоническом“ смысле, поэтому напрасно искать Атлантиду на карте».

Несмотря на всё это, пишет к.и.н. Ю.Н. Литвиненко (2008), в 1933 году искатели Атлантиды, собравшись на съезде в Ванкувере, заявили: «Мы никогда не откажемся от идеи Атлантиды», добавив, что их вера в доподлинное существование оной слишком высоко, чтобы её «могли поколебать нудные научные аргументы». Похожим образом они мыслят и поныне, почти 100 лет спустя, и меняться не собираются. Потому они — последние, для кого предназначено настоящее сочинение.

Тем более что средний уровень их весьма упал по мере смены веков: согласно Видалю-Накэ, «эрудитов и ученых постепенно сменили менее компетентные исследователи и даже откровенные мифоманы и шарлатаны»; однако даже «лишенные научной поддержки, „реалисты“ не собираются сдаваться». Подобное мы с вами уже видели в случае концепции додревнего матриархата.

Итак, некоторых, как мы уже поняли, никакими средствами нельзя убедить, что никакой Атлантиды никогда не было. Иронично, что подобная приверженность идее в действительности демонстрирует лишь полное непонимание того, как мыслил Платон. Напомню, что он выделял два мира: тот, что открывается в ходе познания органами чувств, который он считал ложным и иллюзорным, и другой, истинно-сущий, доступный только одному разуму.

Первый мы наблюдаем вокруг нас, но всё это — лишь дымка, подлинная реальность лежит где-то там, в занебесной области. Соответственно, мы можем сказать, что Атлантида выдумана и, ergo, её никогда не было, но для Платона всё наоборот: как раз поскольку она сочинена, то куда подлиннее, чем мы с вами. «Уинстон, вы не существуете».

#atlantis
⬅️⬆️ «Где на самом деле находится легендарная Атлантида, которую искали советские подлодки?», 4/22 ➡️

Далее следует сделать небольшое отступление. Как известно, одной из величайших проблем антропологии, этнографии и прочего подобного на протяжении прошлых веков, была склонность к обобщению, вызванная желанием рассуждать не о скучных частностях, а сразу делать крупные обобщения.

От этого печального принципа, впрочем, оные науки и поныне не до конца избавились, но ситуация явно улучшилась, осталось только преодолеть накопившиеся концепции, рождённые от него, и, увы, среди массовых представлений, особенно у нас в стране, доминирующие: в качестве примера можно вспомнить, например, английские теории религии Фрэзера-Тейлора-Спенсера, согласно которым все древние верования почти целиком были сфокусированы на земледелии, — что не имеет никакого отношения к истине и основано на той самой неуместной индукции.

Зачем так было сделано? Всё дело в том, что частности уже у Аристотеля имеют меньшую ценность, чем далекоидущие выводы из них, он замечал, что только о ряде вещей может быть знание, тогда как о конкретной одно лишь мнение; в этом он, естественно, следовал за учителем, ведь и Платон полагал, что познаваема лишь идея, эйдос (εἶδος), для каждого понятия существующий в единичном экземпляре, в отличие от его множества проекций в наш мир, которые лишь кажутся и не имеют подлинного бытия. В некотором роде это не вызывает сомнения: скажем, студент, изучающий анатомию, узнаёт о том, как устроен каждый человек, организм всякого из нас, конкретных же касается только для иллюстрации, практики.

Согласно Платону, совокупность отражений эйдоса является в той или иной мере его испорченными, отличными от идеала копиями. Следующая философская мысль, отсюда следующая, в том, отличающеется друг от друга, иначе называемое Иным, ложно, тогда как истинно только подобное, или Тождественное. Сводится к этому и другая оппозиция, Единого, или монады, и Множества.

В общем, новоевропейцы не спорили, но соглашались с принципом, основав на нём всю свою науку, с понятными последствиями. Неудивительно, что преодолением его занялся только структурализм, потомок в т.ч. учения Ницше, который страстно отвергал платонизм, возвращаясь к досократикам, мыслившим иначе. Можно припомнить немало примеров вреда, к которому приводило такое мышление, из разбиравшихся тут самый вопиющий связан с неким С.В. Дробышевским, который вроде бы найденные древние останки весьма измученных людей в Крыму определил как принадлежащие гребцам, на основании чего, однако, пришёл к выводу в духе «вот такой была ваша Античность», сиречь вся, иначе говоря, бесстыже обобщив.

К чему это всё? Кроме прочего, к тому, что и концепция Атлантиды основана на похожем направлении мысли… Но сперва о другом: напоминаю, что оригинальный миф изложен Платоном в диалогах «Тимей» и «Критий». Большинство тех, кто слышал про остров атлантов, разумеется, не только их не читало, но и не знает, что это первоисточник. Увы, касается это всё и многих, кхм, исследователей, которые рассуждали на тему.

Вот почему для широкой публики станет открытием, что у Платона помимо самой Атлантиды фигурируют также Афины — но не знакомые нам классические, а совсем иные, древние даже по его меркам, ещё не затронутые тем, что философ полагал разложением, произошедшим в его время. История, рассказанная им, посвящена устройству этих держав, а также их великому противостоянию, случившемуся за 9 тыс. лет до законодателя Солона, который якобы первым из греков узнал об Атлантиде от египетских жрецов.

#atlantis
⬅️⬆️ «Где на самом деле находится легендарная Атлантида, которую искали советские подлодки?», 5/22 ➡️

«Древние Афины», по Видалю-Накэ, есть «выражение политики Тождественности (одинаковости)», того самого принципа, о котором сказано прежде. Они — «вне истории, насколько это возможно для города», вечно равны сами себе, не имеют становления, развития, подобны эйдосу, а ведь это в глазах Платона и есть главные признаки существования по истине.

«Атлантида же, напротив, — мир истории, какой … ее понимал Платон, то есть мир чистой Инаковости (или неподобного)», продолжает исследователь, ведь «история для Платона соткана изо лжи». «История Атлантиды … разворачивается без каких-либо помех», из чего следует, что всё её существование лишь кажется.

Итак, «картина Афин статична, тогда как описание Атлантиды разворачивается во времени». Кончается эта ноомахия, война идей, викторией неизменности: «Афины победили. Единый полис одержал верх над полисом, скатившимся в хаос … разнородности. Воды поглотили Атлантиду, и их триумф положил конец дальнейшему развитию Иного».

Согласно Проклу, его учитель Ямвлих (III-IV вв. н.э.) прямо наблюдал здесь «космическое противоборство между миром Единого и миром Диады (множества), между Одинаковостью (тождественным) и Инаковостью (иным), Движением и Покоем, Пределом и Беспредельным», иначе говоря, этот неопифагореец всё сводит, в данном случае справедливо, к дедовской концепции систойхии (συστοιχία), «составленная из десяти главных оппозиций, в которые „некоторые пифагорейцы“ укладывали всю действительность».

Она выстраивала великую оппозицию, с одной стороны, таких вещей как правое, мужское, конечное, единое, покоящееся, добро и т.д., а с другой — совсем иных: левого, женского, бесконечного, множества, движущегося, зла, и др. Сам Прокл похожего мнения, как и Видаль Накэ, который признаётся, что «попытался показать, что и текст Платона развивается именно в этом направлении».

Так оказывается, что речь идёт о конфликте идей, столь часто более или менее глубоко скрытом в художественных произведениях: кое-кем наличие именно этого принципа считается ключевым для того, чтобы сочинению стать великим. Однако суть противостояния не всегда очевидна.

Скажем, некоторые склонны считать, что Толкин под Мордором подразумевал СССР, отчего они даже стараются по поводу и без так называть последний и его правопреемницу, однако это мнение мало на чём основано. В действительности Профессор, глубоко презиравший индустриализацию и вообще склонный к луддизму, выводил противоборство старой-доброй девственно зелёной Англии, отражённой идиллией Шира, и той же Англии, но отравленной промышленностью и вообще технологией, что и изображал Мордор.

Речь идёт, таким образом, о внутренней борьбе, схватке идеологий внутри одной страны, одной нации. То же мы видим и у Платона… впрочем, видеть это мы начали только со времён уже упоминавшегося Бартоли (1779), который «впервые понял … со времен Платона», что «Атлантида была маскировкой для империалистических, морских Афин», а «война между Афинами и Атлантидой — это внутренний στάσις Афин»: слово это, стазис, дословно означающее стабильность и остановку вообще, в политическом смысле значило противоположное — гражданскую войну, политический переворот, вообще любой раздор в пределах страны.

#atlantis
⬅️⬆️ «Где на самом деле находится легендарная Атлантида, которую искали советские подлодки?», 6/22 ➡️

Касаемо жанра фэнтези существует распространённое заблуждение, что он будто бы порождён англичанами. Это не так, и отцами-основателями тут без сомнения являются американцы «братья» Говарды: Роберт Говард и Говард Лавкрафт. Является, несмотря на звездолёты, фэнтези и франшиза Star Wars, ключевая мифологическая система в мышлении жителя США; режиссёр пятого эпизода И. Кершнер прямо так и заявил: «Не считаю их [ЗВ] научной фантастикой. Это сказка (fairy tale)».

Антураж там прекрасно знакомый, просто «теперь в космосе»: простой деревенский Иван-дурак, прекрасная принцесса, нуждающаяся в спасении, злобный тиран со своей цитаделью зла, от которой герои не оставляют и камня на камне, и т.д. Там же, собственно, можно увидеть и самую известную злую империю, точнее даже «империю зла», а вот Альдераан там же — королевство, и он во всём замечательное место, то же касается Набу.

Впрочем, в основном истоки этой неприязни ожидаемо восходят ко временам борьбы Америки за независимость против хозяина: Британской империи. Однако не она, а другая империя, конечно, приходит в голову первой, Римская. Не забывают её и «Звёздные войны»: как убеждён арх. и ист. Б. Уорд-Перкинс (2005), не знающие промаха попадания stormtroopers даже частично смоделированы с римских преторианцев.

Дурна она уже хотя бы потому, что таково стереотипное её восприятие обывателем: все эти рабство, гладиаторы, гребцы в цепях, мракобесие, загнивание, отсталость и прочие ужасы, при том, что актуальная наукой давно уже доказано, что всё это соответствует исторической реальности примерно никак. Распад и гибель этой империи видятся явлением положительным, «прогрессивным», как и появление вместо неё средневековых королевств, что в целом и отражает среднее фэнтези.

А вот у Азимова в его opus magnum всё наоборот: империя, срисованная с Римской, тут оплот цивилизации и мало чем дурна, однако её время уже подходит к концу, что даёт начало Тёмным векам, а королевства, возникшие из бывших провинций — это откровенно отсталые дикари. В общем, всё так, как оно правда и было… но это и не фэнтези, а реализм т.н. «твёрдой» научной фантастики.

Изучая же интересующий нас жанр, разумно перво-наперво обратиться к непосредственным его корням: как замечает Анджей Сапковский, автор саги о Ведьмаке, «архетипом, прообразом ВСЕХ произведений в жанре фэнтези является легенда о короле Артуре и рыцарях Круглого Стола», которая восходит к откровенно псевдоисторическому труду некоего Гальфрида Монмутского, у которого Артур происходит от потомков Энея. То, что в основе его сочинения лежала «некая весьма древняя книга», уже не один век как активно оспаривается, как и само её существование, и уже в кон. XII в. хронист Уильям из Ньюбурга полагал «совершенно ясным», что «всё, написанное этим человеком об Артуре … было придумано». Иначе говоря, это было фэнтези с самого своего начала, подлинными мифами тут и не пахло.

В одном из романов по мотивам за авторством Томаса Мэлори (XV в.), называющемся «Повесть о короле Артуре и императоре Луции», где выводится противостояние первого и последнего, собственно, и начинается тенденция изображать борьбу положительных королевств и дурной империи, которое затем становится классическим, хотя, конечно, и не всегда наличествует: сразу следует заметить, что вовсе не всякое фэнтези следует лейтмотиву, однако о тенденции говорить очень даже возможно.

Однако не один лишь этот origin фэнтези формирует описываемую дихотомию, она куда древнее, а соответствующая установка — примордиальнее. Её можно проследить к другой истории происхождения, на этот раз — аж самих новоевропейских государств (ничуть не менее, к слову, легендарной, чем Артур, — как, впрочем, и вообще всё, что касается того, что мы называем «Средними веками»).

«Почему в фэнтези как правило королевства добрые, а империи злые?», 1/6 ➡️

Согласно д.ф. П. Видалю-Накэ (2012 [2005]), зарождаясь, нации «выбирали между двумя моделями верховной власти: римской императорской и еврейской царской, между Цезарем и Давидом», и, например, «[во] Франции и Испании выбор был сделан (за исключением непродолжительного каролингского периода) в пользу Израиля»; он полагает, что «вестготский король Вамба, возможно, был первым европейским государем, помазанным на трон в 672 г. по израильскому образцу».

Впрочем, не совсем ясно, чем ему не нравится Хлодвиг в 496 г., о котором тоже так считается: по легенде, французских королей помазывали миром из Ampulla Remensis, которую для оного Хлодвига с неба спустила голубка, то бишь — сам Святой Дух (с которым Меровинги вообще были, как уверяли их хронисты, родственны).

Итак, король — «помазанник Божий», его власть дарована свыше, неким сверхъестественным образом, и нетрудно понять, почему такое происхождение власти куда ближе фэнтези, нежели «скучная» и какая-то даже… современная? альтернатива, по которой император утверждён волей народа.

Ведь в той же Римский империи даже в самые её худшие времена, эпоху усиления деспотических и прочих азиатских тенденций, власть верховного властителя по-прежнему покоилась на вечном основании S.P.Q.R.: Сенате и народе Рима, которые как бы делегировали ему свои полномочия, и формально страна никогда не переставала быть Res Publica.

Согласно проф.-клас. Ф. Шахермайру (1953), легко проследить «контраст … между греческим полисом, который был основан на принципе личных связей, и городами Востока, имевших территориальный базис. Идея вавилонян выражалась мыслью „люди области, которую занимает город Вавилон“». Напротив, пишет д.ф. Ж.-П. Вернан (2006 [1983]), «для древних греков город не являлся простой местностью. Они говорили не об Афинах, но об οἱ Ἀθηναῖοι, афинянах». Хотя и в меньшей степени, но всё же схожим образом мыслили и римляне.

Отсюда вытекает противостояние античного и азиатского подходов уже для нашего случая: если император правит самим народом, который населяет территорию, то король, происходя от Израиля и прочего Востока, поступает обратным образом, для него важнее власть над землёй. Даже пресловутая ni Saint ni Romain ni Empire в нач. XVI в. добавляет к названию такую характерную часть как «германской нации». Вот и Людовик XVI был королём Франции, но Наполеон I — императором французов.

Пропасть между ними была огромна: согласно конфиденту последнего Лес-Казу, когда Бонапарт возвращался после своей коронации, «то, подъезжая к Лиону, обнаружил, что всё население окрестностей города собралось, чтобы увидеть его. Он … смешался с толпой людей и заговорил со старой женщиной … После недолгого разговора он спросил: „Моя добрая женщина, раньше у вас был тиран Капет, теперь над вами властвует тиран Наполеон. Что вы выиграли от такой перемены?“ Убедительность этого аргумента на секунду привела пожилую женщину в замешательство, но она тут же пришла в себя и ответила: „Извините меня, господин, но есть большая разница. Этого мы выбрали сами, а того получили случайно“».

В конечном итоге в такого рода власти как у императора мы не наблюдаем ничего необычайного, экзотического, она — плоть от плоти современности, которая, собственно, веками пыталась возродить былое, вернуться к античному уровню, и своего добилась. Но вместе с тем «всё это мы уже видели», существует сейчас и здесь, а ведь для фэнтези важно удивлять, демонстрировать нечто небывалое, не слишком знакомое.

Фэнтези — это, в частности, про эффектную, впечатляющую войну, пресловутое превозмогание, а римляне, как правило, воевали методологически, системно. И крайне потому успешно. Вот римляне как враги — это да, это понятно. Легионы, закованные в штампованную броню, изготовленную по единому стандарту, и сражаются похожим образом, предпочитая оставаться в строю и действовать как один организм. Они, тем самым, представляют собой безликую силу, а такая может быть только по ту сторону конфликта. Уже у Толкина созданное массово читать далее…

⬅️ «Почему в фэнтези как правило королевства добрые, а империи злые?», 2/6 ➡️

Новоевропейцам потому впоследствии было так трудно всё это понять, что от их внимания, «выходцев из совсем иных социальных и религиозных кругов, чем те, которые были знакомы Платону, напрочь ускользнули политические аспекты мысли великого афинянина». Вообще, попросту невозможно понять, что всякие там любомудры имели в виду, не взглянув на них в социально-исторической перспективы, а в случае греков это важно в особенности, учитывая бесконечную справедливость для них высказывания Аристотеля о ζῷον πολιτικόν.

Сочинение Платона бесконечно актуально современным ему реалиям: как пишет дорев. ист. Р.Ю. Виппер (1916), «Платон ни на минуту не упускает из виду окружающей действительности, и все его будто бы отвлеченности немедленно могут и должны быть переводимы на самый реальный язык. В Афинах было в 60-х и 50-х годах IV в. множество людей, сочувствовавших церковно-олигархическим идеям Политии», она же «Государство» или «Республика» (Πολιτεία): речь идёт о самом известном его труде, в котором философ выводит устройство общества, которое сам считал идеальным, утопию.

Платон не теряет оную из виду и описывая Атлантиду: собственно, замечает Видаль-Накэ, «Тимей» происходит сразу после того, как «Сократ и его друзья … закончили обсуждать основные черты полиса, о котором подробно говорится во II-V книгах „Государства“». Более того, «обычно считают, что Сократ в начале „Тимея“ резюмирует учение „Государства“», а далее Атлантида служит иллюстрацией всё того же тезиса, просто с другого ракурса.

Древние Афины, какими они якобы были за 9 тыс. лет до Солона, ничем не подобны ему современным, в то же время их строй «странным образом напоминает „Государство“. И наоборот, Атлантида подозрительно смахивает как раз на знакомые нам исторические Афины, какими застал их Платон. В общем, «рассказ о войне Афин с Атлантидой — это рассказ о противоборстве тех Афин, какими Платон хотел их видеть, так называемых древних Афин, с Афинами империалистическими, которыми они, опираясь на военный флот, стали после греко-персидских войн». Как отмечает Рабинович, перед нами «факт декларации»: «предки афинян, победившие Атлантиду, жили по законам „Государства“».

В войне с самим собой проигравшим всегда ты же и будешь: вот и здесь стоит спросить, уверен Видаль-Накэ, «столкнувшись с Атлантидой и одержав над ней верх, кого на самом деле победили Афины, если не самих себя?»: в конечном итоге «Афины … сами превратились в Атлантиду».

Разумеется, никаких Афин за 9 тыс. лет до древнего законодателя, жившего в VII в., сиречь ок. XCVI в., не существовало в принципе: в микенские времена там стояла лишь крепость, Акрополь, построенная не позднее XV в., однако свидетельства, позволяющие говорить о полисе, начинаются только с IX в. Это так, на случай, если кто-то сомневался, что данные археологии целиком опровергают выдумку Платона; другое дело, что не похоже, что факт того, что перед нами именно последняя, скрывал и он сам…

Скажем, «ни в одном диалоге не повторяются столь часто, как в „Тимее“, заверения в том, что повествуемое не сказка». В частности, «диалог начинается с утверждения, что рассказ, в котором появляется Атлантида … это сказание, „хоть и весьма странное, но безусловно правдивое“». Похоже, что по похожему принципу Лукиан позднее называет свой рассказ о путешествии на Луну «Правдивой историей»: чтобы подчеркнуть факт ровно обратного.

#atlantis
⬅️⬆️ «Где на самом деле находится легендарная Атлантида, которую искали советские подлодки?», 7/22 ➡️

Как уже упоминалось, исторические развитие, движение и вообще изменение Платоном почиталось за доказательство небытия явления, у которого они замечены. Вот почему в данном случае он как бы высмеивает принцип исторического сочинения, воспроизводя даже его стиль, а конкретно — самого основателя жанра: «Платон … хотел пародировать и критиковать Геродота»; этот приём называется пастиш. В своё время иссл. Ж.-Ф. Прадо после тщательного анализа доказал, что в «Критии» используется особый, отсутствующий в других произведениях Платона словарь, который был философом заимствован не у кого иного как «отца истории».

Тем ироничнее, что позднее исследователи с удивлением рассуждали о «молчании Геродота и Фукидида об Атлантиде», хотя ясно, что «Фукидид … не мог говорить об Атлантиде потому, что в его время она еще не была … задумана».

Собственно, момент с затоплением сам по себе уже говорит о выдуманности всей истории. Уже Фрере замечал: «То, что Платон говорит об этих потопах и их последствиях, нужно ему лишь для придания хоть какой-нибудь видимости правдоподобия сказке об Атлантиде … Так как … в его собственное время не было … и следов острова Атлантида, то ему по требовалось подготовить ответ на неизбежно возникающие вопросы».

В своё время Карл Саган сочинил притчу о некоем персонаже, доказывающим, что у него в гараже запрятан дракон, однако на любые попытки других обнаружить его там находивший отговорки по типу: «да нет, он невидим», «и неслышим тоже», «и не обнаруживаем никакими иными способами». Юдковский, большой её поклонник, комментирует это словами: «плохая гипотеза должна ловко маневрировать, чтобы избежать опровержения», но лучше — заранее предупредить вероятные к себе вопросы. Так Платон и поступил.

Подражая и тем высмеивая историков, философ в то же время действует по принципам, им противоположным: так, по Видалю-Накэ, «Платон спокойно мог исключить Саламин из истории греко-персидских войн», как он поступает в «Законах», «что было немыслимо для Геродота и Фукидида»: «не то, чтобы их история была совершенно лишена идеологического измерения, но существовала определенная черта, которую они не могли переступить».

Впрочем, это верно больше для Фукидида, чем Геродота, который совсем не стеснялся в случае удалённых стран сочинять выдумки, имевшие не исторический, но концептуальный смысл. Кроме прочего, это привело к тому, что позднее новоевропейцы, принявшие некоторые из них за чистую монету, сочинили не имеющую в действительности исторических оснований концепцию первобытного матриархата.

Однако, действительно, Платон, как мы видим, нисколько не уважает «пер­вый закон исто­рии», позднее записанный Цицероном: равно «ни под каким видом не допус­кать лжи … [и] ни в коем слу­чае не боять­ся прав­ды». Зачем он вообще пытается скрыть общеизвестный факт Саламинского сражения? Кого вообще надеется провести таким топорным обманом? Что же, своих современников, конечно, и не пробует, а пишет для других, для будущего: напомню, что в «Государстве» он планировал запретить всё, что может «испортить молодёжь», и, разумеется, историки первыми оказывались в числе таковых.

Там бы преподавалась одна-единственная истинная версия, отредактированная с точки зрения идеологемы Платона, — ну а то, что она прямо противоречила исторической реальности… что же, по похожему принципу обучали и в СССР, и ничего (его, кстати, некоторые исследователи в т.ч. и по этому признаку, хотя не только, полагают самым успешным воплощением «Государства»: об этом ещё будет написано).

#atlantis
⬅️⬆️ «Где на самом деле находится легендарная Атлантида, которую искали советские подлодки?», 8/22 ➡️

СКАЗ О ТОМ, КАК САНТА-КЛАУС, ОН ЖЕ ОДИН, СПАС БРАК ОТ ЕГО ОТМЕНЫ ХРИСТИАНАМИ

А ТАКЖЕ ТОМ, КАК И ЗАЧЕМ РЕЛИГИЯ ХРИСТА СОПРОТИВЛЯЛАСЬ ПРАЗДНОВАНИЮ ЕГО РОЖДЕСТВА С УЧРЕЖДЕНИЯ И ДО НАШИХ ДНЕЙ

Все мы знаем Рождество или его наш аналог, НГ. Это такой праздник, когда принято украшать помещение зеленью или имитацией под неё, а затем полагается есть от пуза, веселиться, танцевать до упаду, да и выпить никто не запрещает. Ну, то есть… хм, вообще-то не совсем… Всё дело в том, что буквально всё из вышеописанного уже с IV в. видные христианские отдельные мыслители и даже целые их соборы сурово обличали и требовали иной раз полного запрета празднества как глубоко чуждого этой религии. Подуспокоился мейнстрим этой религии только к Средним векам, а впоследствии у них подхватили эстефету уже протестанты, которые склонны возмущаться и по сей день.

И действительно, ничего из этого к христианству и не имеет отношения, и было присуще тому, как середину зимы встречали языческие народы, относящиеся к индоевропейцам, в частности, римляне и германцы. Их-то обычаи, причудливо смешавшись, и образовали праздник, который сейчас выставляют как едва ли не основной для последователей Иисуса.

Особенно страстно ненавидели христиане обычай простого люда дарить подарки, предсказуемо предлагая вместо этого жертвовать лишние средства на нужды Церкви. Затем, однако, они были вынуждены смириться и даже сочинить, что их всегда приносил видный святой их религии, известный как Святитель Николай или Николай Чудотворец, который потом из-за сопротивления всё тех же протестантов и иных примкнувших был вынужден скрыться за такими именами как Санта-Клаус и подобными. Однако на создание популярного образа повлияли и другие персонажи, в частности, есть все основания считать вовсе не совпадением, что Санта мчится по ночному небу прямо как германский Один во главе Дикой охоты…

Однако почему была выбрана эта личность ? Считается, что стал покровителем детей, т.к. ещё при жизни помог неким юным девицам не стать таковыми лёгкого поведения, одарив их приданым. У этой истории, однако, куда более глубокая подоплёка, ведь при жизни этого Николая (III-IV вв.) христиане как раз организовали очередной собор с требованием окончательного решения вопрос брака, законного супружеского союза, явления, изобретённого язычниками Древней Греции ок. VI в. до н.э., и который, как теперь считали, глубоко чужд новой вере…

Ознакомившись с происходившими тогда событиями, вы оцените всю очаровательную иронию претензии нынешнего христианства изображать себя вечным хранителем консервативных ценностей, одним из первых называя как раз институт брака. Сделать это, кстати, можно по этой ссылке (которая ведёт на пост, не скрытый пейволлом, бесплатный).

Саламин же Платон отказывается принять исключительно потому, что это морское сражение, в котором дрались не воины, но корабли, к которым, как и вообще мореходству в принципе, он испытывал страстную ненависть: многие исследователи рассуждают «о враждебном отношении … Платона ко всему, что было связано с морем и морской цивилизацией».

По той же причине и воплощение зла, Атлантиду, философ выводит владычицей морей par exellence, против древних Афин, флота не ведавших в принципе и даже «победу над морским народом атлантов афиняне одержали на суше, а не на море», не опускаясь до их уровня, но навязывая правильное на взгляд Платона поведение.

Полис его предков в те времена был сугубо континентален, не зная ещё отравы гаваней Фалер и Пирея: «у него нет портов, как и, естественно, флота. Он — полная противоположность тем Афинам, которые знал Платон». Здесь вновь стоит помнить, как важен исторический контекст, ведь «большая часть интерпретаторов датирует написание „Тимея“ и „Крития“ приблизительно 355 г. … эпохой после распада Второго Афинского морского союза (Συμμαχία). С этого момента … афиняне отказываются от морского империализма», разочарованные очередной неудачей.

Началось же соответствующее их возвышение вследствие Второй греко-персидской войны, но ещё прежде в Афинах выдвинулась партия, которую можно назвать национальной, возмущённая тем, что ионийские греки подчинены персидскому царю; она добилась отправки на помощь им, восставшим, войска, в отместку за что персы и устроили войну первую, высадив у Марафона карательный корпус.

Хотя греки и одержали победу, было ясно, что враг вернётся. С этого момента лидер партии, Фемистокл, пишет Виппер, «добивался морского вооружения Аттики, образования большого морского корпуса, в который … устремятся неимущие классы, особенно безземельные люди, и в качестве необходимой основы крупного военного флота — образования бюджета, постоянной государственной кассы».

Последнее было труднее всего, ибо «предполагало … ту пли иную форму обложения, а к этому виду повинностей греческое гражданство было очень чувствительно»: они, прямо как современные либертарианцы, полагали налогообложение узаконенным грабежом, стремились избегать его.

#atlantis
⬅️⬆️ «Где на самом деле находится легендарная Атлантида, которую искали советские подлодки?», 9/22 ➡️

Возмущало имущие классы не только обещанное введение податей, но и тот факт, что «военный флот представлялся еще довольно сомнительным средством обороны, тогда как сухопутное гоплитское ополчение, вооружаемое без государственных трат и без отягощения страны налогами, показало себя испытанной великолепной силой». В то же время «устройство большого флота неизбежно должно было … выдвинуть тот класс, который называли потом ναυτικος ὅχλος, корабельной чернью», а «такое возвышение … не могло не беспокоить … классы, поставленные на первое место клисфеновской конституцией», представителем которых был и Платон.

Так и оказалось: рождение флота привело к радикальному переустройству афинского общества. Как сообщает Аристотель, «корабельная чернь, став причиной Саламинской победы и благодаря ей гегемонии Афин на море, способствовала укреплению демократии», ещё одного явления, которое родовой аристократ Платон последовательно презирал.

И не он один: раздавались и другие голоса возмущения подъёмом оной черни, состоящей из неимущих и даже рабов; особенно характерно высказывался некий неизвестный, которого долгое время отождествляли с Ксенофонтом, а теперь принято называть Старым Олигархом. Он был крайне недоволен, что в том, «что касается рабов и метеков … в Афинах царит величайшая распущенность … простой народ похож на рабов и обывателей … всем своим обликом», а сами «рабы в Афинах жиреют и живут на широкую ногу», что, он уверен, «допущено не спроста» и объясняет, в чём дело: «в морской державе необходимо держать рабов на денежном оброке: приходится предоставлять им свободу действий и ограничиваться лишь получением с них прибыли … Вот почему мы завели свободу слова даже для рабов в совершенно равной мере со свободными, и для метеков точно так же, как и для граждан, потому что они крайне необходимы общине и по своему индустриальному значению, и по участию в морском деле».

Олигарха огорчало, что вследствие всего этого «в Афинах справедливо бедным и простому народу пользоваться преимуществом перед благородными и богатыми», поскольку «демос водит корабли и потому доставляет мощь государству … больше, чем гоплиты, да знатные, приличные граждане».
#atlantis
⬅️⬆️ «Где на самом деле находится легендарная Атлантида, которую искали советские подлодки?», 10/22 ➡️

Как следствие, он не любил флота, соглашался с ним и другой видный деятель, Исократ, который писал, что «наши отцы … точно знали, что гегемония на суше поддерживается дисциплиной, воздержанностью (σωφροσύνη), повиновением и другими подобными средствами, но эти средства непригодны для укрепления власти на море», где, пишет он, нужны различные τέχναι, i.e., она требовала специализации в этом деле и только на нём, в отличие от гоплитского ополчения, ведь каждый гражданин, хотя был и воином, в то же время имел иную профессию.

Вот и фукидидов Перикл заявляет, что «морское дело — это искусство (τέχνη), как и всякое другое, и ему нельзя предаваться от случая к случаю, и даже — более того — наряду с ним не должно заниматься ничем другим, а посвящать ему все силы», и тем глазах таких людей подписывает флоту смертный приговор. Здесь Платон, в других сочинениях сам великий сторонник узкой специализации, не стесняется нападать на флот с этой позиции, типичной для консервативного грека.

Именно по этим причинам Платон так ненавидел Саламин, что вообще отказывал ему в упоминании: в его «Законах», отмечает Видаль-Накэ, «Фемистокл и флот вообще не упоминаются»: побеждая, «афиняне опирались не на свои корабли, а „на свою надежду“». Хотя, пишет философ, «большинство эллинов» считает, что «морская битва … при Саламине спасла Элладу», Платон иного мнения: он убеждён, что «спасению Эллады положила начало сухопутная битва при Марафоне, а завершением его была битва при Платеях».

Наземные битвы, считает Платон, «сделали эллинов лучшими», а морские — нет, имея в виду «обе … при Саламине и при Артемисии». В общем, неудивительно, как замечает Видаль-Накэ, что «в рассказе Платона нет и намека на афинские корабли», будто тех не существовало и вовсе.

Также и, как мы помним, «в платоновском описании легендарной Аттики ни слова не сказано о морской жизни … Страна хоть и выходила к морю, но не имела портовых гаваней. Это было … государство на суше». Более того Платон уверен, что море, «прилегающее к местности … это весьма горькое и соленое соседство», уже одно наличие гаваней означает, что государство «расположено ближе к морю, чем должно», а «если бы оно было приморским, то понадобился бы для него какой-нибудь великий спаситель и какие-нибудь божественные законодатели, чтобы воспрепятствовать ему, при таком его природном расположении, возыметь немало разных дурных нравов.

Тут можно вспомнить, что Афины были не очевидно прибрежным городом, скажем, к гавани им пришлось тянуть Длинные Стены, из чего в теории действительно можно было бы сделать предположение, что когда-то всё было иначе.

#atlantis
⬅️⬆️ «Где на самом деле находится легендарная Атлантида, которую искали советские подлодки?», 11/22 ➡️

К столетию с рождения Делёза хочется пару слов сказать о такой его особенности, как весьма неухоженные ногти, которую он объяснял довольно уклончиво, в т.ч. и сомнительного звучания физиологическими причинами. Как бы то ни было, она также весьма удачно укладывается в его мировоззрение, является его манифестацией.

Критикуя государство как явление, Делёз уверяет, что оно всегда будет стремиться осуществить «вечное возвращение» себя родимого к исходному варианту, тому, что уже Монтескьё именовал le despotisme oriental. Древнейший город на Земле, Ур, был и остаётся вечным образцом, вневременным эйдосом, в случае которого безусловно стоит предпочесть копию, и тем больше, чем сильнее оная искажена и ушла от оригинала.

Всему этому ужасу философ выгодно противопоставляет жизнь кочевую, то, что Аристотель называет βίος νομαδικός, и себя относя к его своеобразным практикантам, правда, как бы особым, действующим изнутри цивилизации, это явление именуется subversion: на тему того, как это возможно, мы уже беседовали.

Большинство известных человеческих болезней, как считается, ровесники цивилизации, появились вследствие скученности городов, что привело, помимо прочего, к развитию гигиены: мыло, как заметил Тайлер Дерден Фрейд, есть «критерий цивилизованности», оно — ровесник уже первых месопотамских государств. Напротив, вечно кочевые народы, похоже, агрессивно противостояли таким практикам, полагая одним из отличительных для себя критериев, и, те же монголы, как считается, запрещали себе и другим омывать тело под страхом смерти, что вроде как даже сильно затруднило их раннее обращение в ислам, религию, как раз отличную крайней брезгливостью.

В этом смысле следует вновь припомнить концепцию индоевропейского *kóryos за авторством Дюмезиля, МакКона и примкнувших: юношеских союзов, проходивших инициацию, желая обрести полноправный взрослый статус, что проявлялось во временном откровенно панкующем, нарочито обратном «правильному» образу жизни, в т.ч. исключительно номадическом.

Они разгуливали практически голыми, исключая наброшенные шкуры зверей, как правило волков или, реже, медведей, а также, сообщает д.ф. П.К. Кершоу (1997), как мы знаем из Индии, от такого юноши на время прохождения испытания требовалось «забыть … принятие ванн, расчёсывание, чистку зубов, мытьё ног, бритьё».

«„После года или нескольких в грязи“ он отмывался и выбривался, и был перерождён», в процессе зачастую изменяясь до неузнаваемости, — по сути, начиная новую жизнь, так это воспринималось. (Возможно, какой-то такой был и изначальный смысл посконного «русским духом пахнет», ведь «русью», похоже, изначально именовали викингов, представлявших собой всё тот же *kóryos.)

Зная всё это, можно, наконец, понять одну из сказок братьев Гримм, известную у нас как «Медвежатник», хотя правильнее было бы «Медвежья шкура» (Der Bärenhäuter, англ. Bearskin), в которой солдат, сиречь воин, встречает личность с явными признаками «хтонического» существа, которая обещает ему жизнь без забот до конца дней при условии прохождения испытания в течении некоторого времени: в частности, ему следует бродяжничать, а также не носить иной одежды, кроме как шкуры, снятой с убитого им только что медведя, откуда герой и получает своё прозвище.

Затем этот чёрт (der Teufel, называемый также Grünrock, Зелёный камзол, отсылая к тому, что в христианстве вообще-то именно этот цвет безусловно символизировал зло), также добавляет: «За эти семь лет ты не должен мыться, бороды и волос не причесывать, ногтей не обрезать и „Отче наш“ не читать».

«Вождь Большой ноготь», 1/2 ➡️

Увы, как для таких произведений вообще характерно, элементы инициационного атрибутированы в нём крайне вольно, буквально как попало, что и неудивительно, учитывая, что уже сами древние мало понимали, в чём состояла их глубинная суть.

Так, такая характерная для *kóryos черта, как обутость только на одну ногу, здесь придана не герою, но его своеобразному благодетелю, у которого вместо одной ноги Pferdefuß, «грубое лошадиное копыто» (нечто подобное ещё наблюдается у ближневосточных ламий, позднее суккубов, сладострастных соблазнительниц, у которых сперва не обе, но лишь одна нога заканчивалась копытом или бронзовым башмаком). Слово это по сей день у немцев в языке ничего хорошего не означает: фраза die Sache hat einen Pferdefuß, «в этом есть какое-то копыто» означает «тут есть подвох», this thing has a catch. Прямо как тут.

С трудом выжив в ходе своей немытой жизни, герой, наконец, омывается, сильно и радикально изменяясь, теперь ему нет равных в мужской красоте; как результат, он женится. Более подробен этот момент в отечественной версии сказки, «Неумойка», где на исходе ситуации персонажа вовсе рубят на куски и собирают заново с помощью живой и мёртвой воды, после чего «солдат встал таким молодцом, что ни в сказке сказать, ни пером написать»; схожее случается и в конце «Конька-Горбунка».

Эта сказка Гримм, далее, крайне напоминает структуру типичного ритуала инициации, составленного в своё время Б. Бланэем (1972) после анализа саг: «1. Юноша покидает дом. 2. На новом месте его полагают ни на что не годным и третируют словесно, а иногда и физически. Внеший его облик неопрятен (как правило, он носит потрёпанную шкуру. Готт [из „саги о Скъёлдунгах“] просто грязный, и первым, что делает Бьярки — моет его). 3. Он убивает монстра или медведя. 4. Тем обретает уважение (и иногда новое имя) и принимается теми, кто прежде его поносил, как один из своих».

Пока что всё сходится прямо-таки феноментально, ведь ровно всё это происходит и с Медвежатником. А вот дальше уже что-то не то: «5. Сразу же после он побеждает (но не обязательно убивает) берсерка. 6. В сюжете никогда не присутствуют женщины»). Впрочем, you can't have everything on peut pas tout avoir.

Так или иначе, согласно ист.-компар. Б. Сержену (2003), некоторые индоевропейцы, в частности, индоиранцы, по-видимому, целиком потеряли обычную, «нормальную» фазу существования, оставив только номадическую, отчего и получились чистые, не знающие иного кочевники, потому и презирающие гигиену так активно, что навек остались *kóryos, который только так и должен делать.

Вот какой концептуальный смысл может лежать за своеобразием ногтей Делёза. Но если всё так, то, конечно, хочется спросить, почему дело ограничивалось только ими, и в остальном философ вроде как был вполне ухожен?

Что же, символическому в наше время положено быть очень дозированным, дабы профаны не могли распознать всё сходу, да и социальную приемлемость никто не отменял: в чём-то здесь похожим был А.Ф. Лосев, втайную рукоположившийся в священники, который из монашеского одеяния носил одну только скуфью, особую шапочку, на большее разумно не решаясь в условиях Совдепии, зато делал это совершенно публично и открыто, никого не стесняясь.

⬅️ «Вождь Большой ноготь», 2/2

Выходит, что сравнение той войны идей, которую вывел у себя Платон, сталкивая Атлантиду и древние Афины, с более поздней Толкина, ещё удачнее, чем показалось сперва, ведь и тут мы видим битву с технологией, научно-техническим прогрессом. В наши дни подобным луддизмом увлекаются преимущественно те, кого не забывает упомянуть и Видаль-Накэ, их взгляды исчерпывающе и уничижительно характеризуя как «религию оккультизма», «которую посвященные называют просто „Традиция“»: речь идёт о том самом «традиционализме», который бывает, например, «интегральным», но также и много ещё каким.

Он был создан неким Фабром д'Оливье (1767-1825) как «гностическая теория, многое позаимствовавшая в традиции просветителей», что представляет собой чудную иронию, учитывая, что именно эпоху Просвещения и такие её детища как позитивизм современный «традиционалист» склонен считать своими главными врагами. Оный Фабр стал одним из тех, кто осуществил «смешение Атлантиды и „оккультных наук“ в конце XVIII в.», и уже за ним следовали другие, например — Е.П. Блаватская.

(Его биография также довольно характерна, являясь, как это кое-где называют, весьма «праздничной»: будучи тесно связан с англичанами, он активно раскачивал сепаратизм юга Франции, старался для национального подъёма окситанцев, неоправданно раздувал самосознание и сам факт существования этого народа, и, выходит, мы говорим о какой-то французской версии украинца.)

Среди современных последователей этакого традизма особо стоит выделить, А.Г. Дугина, в число ключевых идей которого, как сообщает Литвиненко, входит рассуждение «о глобальном геополитическом противостоянии евразийского Востока и атлантического Запада», или, иначе, России и стран НАТО во главе с Америкой — что весьма удачно, ведь именно последнюю, как мы увидим далее, новоевропейцы крайне долго отождествляли с Атлантидой. У А.Г. мы видим всё то же «фундаментальное противостоянии земли и воды», которое, по словам Видаля-Накэ, «пронизывает всё платоновское повествование». Итак, адепт этой идеологии — это landlubber, который не стесняется, но гордится своим страшным недугом rabies.

Но Дугин ещё умерен, ведь для его соратников по идеологии зачастую характерен совсем уж радикальный примитивизм, желание истребить всякую технологию сложнее лампочки, насильно принудив людей «уйти в лес», вернувшись к некоему «традиционному» образу жизни… Ожидаемо не спеша сами этого делать, ограничиваясь болтологией, — и тем ведя жизнь далёкую от лучшей: ведь последней, согласно Фалесу, будет такая, «когда мы не делаем того, что осуждаем в других».

Их представления «о том, как было», также ничуть не менее надуманны и отрицающие реальность в уходу идеологии, чем у автора «Законов». (К примеру, «посконная деревня», которую так часто считают той самой «традицией», противопоставляя её городу, есть новодел: как пишет д.ф.н. Михайлин (2016), «до кон. XVI-нач. XVII вв. подавляющее большинство русских крестьян предпочитало селиться не мифическими „общинами“, а хуторами по один-два двора» тогда как пресловутая «„община“ была частью политики по установлению и укреплению — сверху! — крепостного права». Собственно, города куда древнее, появились впервые ок. 5500-3500 гг. до н.э., и, тем, традиционны куда как боле.)

В конечном итоге трудно переоценить опасность для общества таких взглядов, что понимали и сами греки, отчего даже приговорили их распространителя Сократа к смерти: к сожалению, нашему обществу пока далеко в этом смысле до мудрости эллинов. Просто представьте, к чему могло бы привести воплощение подобных идей в реалиях конкретной страны, например — этой, у которой, как будто бы заметил Александр III, «только два верных союзника … армия и флот»; сиречь — ополовинило бы её силу.

(Впрочем, всё говорит о том, что именно такую цель они и преследуют, с большой вероятностью насаждая свою идеологию по заданию иностранных разведок, скажем, связь того же Дугина с французами общеизвестна, как и происхождение соответствующих идей от Ж.-Ж. Руссо.)

#atlantis
⬅️⬆️ «Где на самом деле находится легендарная Атлантида, которую искали советские подлодки?», 12/22 ➡️

Вообще же понятие традиции «несколько» относительно: скажем, та, к которой стремился Платон, во многом отождествлялась им с устройством жизни в Спарте, воображаемой им невероятно древней, при том, что из того же Гомера этого заключить никак нельзя. Вот и согласно Михайлину (2006) она, «судя по всему, в архаический период была вполне „нормальным“ полисом … и только на переходе к ранней классике претерпела своеобразную „архаизирующую“ революцию и превратилась в тот феномен, который веками и тысячелетиями грел душу авторам консервативных утопий».

То же касается гоплитского ополчения, которые греческие консерваторы предпочитали флоту, полагаемому ими поветрием. Последние сто лет принято считать, что оно возникло между ок. сер. VII и VI вв., всего лишь за два века до Платона, жившего в V-IV вв. Ergo, ни о какой додревности гоплитии говорить не приходится, Платон же оказывается типичным avant la lettre, ранним представителем, того, что мы назвали традизмом, который лишь заблуждается, воображая (или, хуже, прекрасно всё осознаёт, и лишь делает вид), что он поднял на знамя небывалую примордиальность.

Итак, как мы поняли, Атлантида представляет собой такой образ, которому, на взгляд Платона, ни в коем случае нельзя следовать, comme il ne faut pas. Греки вообще любили выводить антитезу правильному в назидательных целях: именно затем, скажем, Геродот приписывал различным племенам матриархальные устремления. Клас. С. Пембрук, согласно Видалю-Накэ, так объясняет «внутреннюю логику … концепции»: «полис, своеобразный „мужской клуб“ … греческие историки и „этнографы“ пытались обрисовать с помощью диаметрально противоположных ему образов и понятий».

Другое дело, что в нашем случае следует говорить о том, как справедливо оказалось предупреждение Ницше для тех, кто сражается с чудовищами, ведь, как мы помним, для Афин всё кончилось превращением в своего заклятого врага. Как это вышло?

Греция — страна довольно скалистая, бедная на почвы, что всегда было проблемой для греков, оттого вынужденных выращивать не хлеб, но дорогие товары на продажу, и тем развивать торговлю. Это — одна из причин, почему там никогда не могло бы случиться деспотии азиатского типа, которая возникает вокруг насильного принуждения населения к сельскохозяйственной деятельности: это то, что Д.Е. Галковский называет «аквадеспотией», а Делёз — Urstaat.

Однако учитель Аристотеля был убеждён, что древние Афины были устроены как раз таким образом, который он полагал самым правильным и также выводил в своём «Государстве»: то был полис, «в отличие от современного Платону скалистого возвышения, располагавший плодородными землями» в изобилии, благодаря чему «был чисто аграрной республикой».

Всему этому, уверяет Платон, пришёл конец вследствие великой катастрофы, которая стала кульминацией конфликта Афин прошлого с Атлантидой: как он пишет, «ныне его холм оголен … землю с него за одну необыкновенно дождливую ночь смыла вода … когда одновременно с землетрясением разразился неимоверный потоп… И вот остался … лишь скелет истощенного недугом тела».

«Страна превратилась в скалистый полуостров», подытоживает Видаль-Накэ, «теперь Афины обречены на морскую жизнь и все, что с ней связано: политические перемены, торговые связи, империализм», а главное — историческое развитие, ненавистное Платону. Полис в его глазах теперь как бы прекратил существование, ведь ему, как замечает Ницше, было присуще почитать «изменение, смену, вообще становление доказательством кажимости, признаком того, что должно быть нечто вводящее нас в заблуждение».

Но на греках история Атлантиды лишь начиналась: далее с ней тесно оказываются связаны… евреи. Принятие христианства «для античных мыслителей … означало замену их мифологии и истории от гигантомахии до Троянской войны — еврейской».

«Евсевий Кесарийский и Климент Александрийский … признавали реальность Троянской войны и авторитет Платона», который при этом ими «объявлялся учеником … Моисея, якобы читать далее…

#atlantis
⬅️⬆️ «Где на самом деле находится легендарная Атлантида, которую искали советские подлодки?», 13/22 ➡️