здесь были драконы

К чему нам вина перед принципами? Именно этот вопрос был поднят на кафедре истории безуспешной философии. Я предложу ответ, но прежде этого кратко обрисую изложенный в том посте подход (как он мне увиделся).

Вина полагается не просто пассивной установкой агента в ответ на некоторые стимулы, но способом активной ориентации в мире и организации своих действий сообразно положению дел. Проще говоря, если я наступил кому-то на ногу и испытал чувство вины, то это чувство меня ориентирует на то, что (1) что-то с этим стоит сделать и (2) впоследствии даже на некий конкретный набор действий (допустим, сказать: «извините»), позволяющий эту самую вину нивелировать.

С такой точки зрения у вины есть понятная когнитивная роль, когда она касается людей и сообществ. Испытывавший вину, как минимум, получает шанс узнать что-то новое о своём взаимодействии с другими. Они же, в свою очередь, посредством реакции и прочих форм морального научения могут способствовать познанию определенных сторон этого взаимодействия.

Но ведь мы можем испытывать вину не только перед конкретными людьми, но и перед абстрактными принципами, моральным законом, собственным мировоззрением и т.д. В чем когнитивная роль такой вины, которая явным образом ни к чему не подводит?

Мне видится, что способность испытывать вину перед принципом – это возможность узнать или уточнить, что такое вина per se. Это можно сравнить с двумя разными способами изучения механики в игре. Так, одно дело понимать механику некого умения персонажа и пользоваться ей в самом игровом процессе, а другое дело – изучать эту же механику, но в режиме тренировки, позволяющей абстрагироваться от реальных игровых ситуаций, чтобы явственно понять, как работает хитбокс умения, как он соотносится с анимацией и на что действительно нужно обращать внимание, чтобы успешно применять умение.

Иначе говоря, когда вы ощущаете вину перед другими, то в пылу коммуникативного процесса можно не уловить саму суть или даже наличие вины. Например, можно спутать её с социальным давлением или неловкостью, возникающей в ответ на реакцию другой стороны. Или, даже испытав вину и подействовав в соответствии с ней, ретросказательно убедить себя в том, что вы пали жертвой социальных манипуляций. Не предавая значения вине как таковой в ситуациях вины, можно из них вынести далеко не тот урок и организовать свои действия далеко не тем образом, который сообразен ситуации. И, очевидно, саму ситуацию вины тогда можно распознать не только там, где она действительно имеет место.

Поскольку принцип вас в буквальном смысле не осудит, не потребует никаких действий и даже косо не посмотрит, то способность испытать вину перед ним – это то, что позволяет увидеть, а что остаётся от вины, если нет тех, перед кем вы очевидно виновны. И я думаю, что одинаково удивительным персональным открытием может быть как и то, что никакой вины вне социального контекста для вас нет, так и то, что в какой-то мере вам ведома вина не связанная ни с кем конкретным.

www.group-telegram.com/ar/here_was_dragons.com/259

2.5K viewsedited  Jun 8 at 21:15

К чему нам вина перед принципами? Именно этот вопрос был поднят на кафедре истории безуспешной философии. Я предложу ответ, но прежде этого кратко обрисую изложенный в том посте подход (как он мне увиделся).

Вина полагается не просто пассивной установкой агента в ответ на некоторые стимулы, но способом активной ориентации в мире и организации своих действий сообразно положению дел. Проще говоря, если я наступил кому-то на ногу и испытал чувство вины, то это чувство меня ориентирует на то, что (1) что-то с этим стоит сделать и (2) впоследствии даже на некий конкретный набор действий (допустим, сказать: «извините»), позволяющий эту самую вину нивелировать.

С такой точки зрения у вины есть понятная когнитивная роль, когда она касается людей и сообществ. Испытывавший вину, как минимум, получает шанс узнать что-то новое о своём взаимодействии с другими. Они же, в свою очередь, посредством реакции и прочих форм морального научения могут способствовать познанию определенных сторон этого взаимодействия.

Но ведь мы можем испытывать вину не только перед конкретными людьми, но и перед абстрактными принципами, моральным законом, собственным мировоззрением и т.д. В чем когнитивная роль такой вины, которая явным образом ни к чему не подводит?

Мне видится, что способность испытывать вину перед принципом – это возможность узнать или уточнить, что такое вина per se. Это можно сравнить с двумя разными способами изучения механики в игре. Так, одно дело понимать механику некого умения персонажа и пользоваться ей в самом игровом процессе, а другое дело – изучать эту же механику, но в режиме тренировки, позволяющей абстрагироваться от реальных игровых ситуаций, чтобы явственно понять, как работает хитбокс умения, как он соотносится с анимацией и на что действительно нужно обращать внимание, чтобы успешно применять умение.

Иначе говоря, когда вы ощущаете вину перед другими, то в пылу коммуникативного процесса можно не уловить саму суть или даже наличие вины. Например, можно спутать её с социальным давлением или неловкостью, возникающей в ответ на реакцию другой стороны. Или, даже испытав вину и подействовав в соответствии с ней, ретросказательно убедить себя в том, что вы пали жертвой социальных манипуляций. Не предавая значения вине как таковой в ситуациях вины, можно из них вынести далеко не тот урок и организовать свои действия далеко не тем образом, который сообразен ситуации. И, очевидно, саму ситуацию вины тогда можно распознать не только там, где она действительно имеет место.

Поскольку принцип вас в буквальном смысле не осудит, не потребует никаких действий и даже косо не посмотрит, то способность испытать вину перед ним – это то, что позволяет увидеть, а что остаётся от вины, если нет тех, перед кем вы очевидно виновны. И я думаю, что одинаково удивительным персональным открытием может быть как и то, что никакой вины вне социального контекста для вас нет, так и то, что в какой-то мере вам ведома вина не связанная ни с кем конкретным.

BY здесь были драконы