О себе лично скажу, что заработок нужен. Иначе прямо поколевать, ей-ей!!

(Письмо Шляпникову, позднее 3 октября 1916)

Общая мысль у меня: они разваливаются, мы крепнем. Если удастся, надо постараться дать шиш.

(Письмо Чичерину, 24 октября 1922)

Ей же ей, Вы нехорошо поступаете. Пишете фельетоны чудовищных размеров (о Лл. Джордже). Никто не читает, надо в журнал такие, а в газету краткие — Вы прекрасно умеете в 50 строк.

(Письмо Радеку, 28 октября 1922)

Какие же вы пролетарии, разве пролетарии так бьют?

(Разговор с рабочими, плохо играющими в городки, 1921)

Мне много лет назад один крестьянин сказал: «А ты, Ильич, умрешь от кондрашки». На мой вопрос, почему он так думает, ответил: «Да шея у тебя больно короткая».

(Разговор с Крамером и Кожевниковым, начало зимы 1923)

Квартира на самом почти краю Парижа, на юге, около парка Montsouris. Тихо, как в провинции. От центра очень далеко, но скоро в 2-х шагах от нас проводят metro - подземную электричку, да пути сообщения вообще имеются. Парижем пока довольны.

(Письмо сестре Анне, 12 декабря 1908)

Р.S. А на лыжах катаетесь? Непременно катайтесь! Научитесь, заведите лыжи и по горам – обязательно. Хорошо на горах зимой! Прелесть и Россией пахнет.

(Письмо Арманд, 20 декабря 1916)

Владимир Ильич передает поздравления с Новым годом!

Вообще время провели по-праздничному, Володя с утра до вечера сражался в шахматы и... всех победил, конечно; катались на коньках (Володе прислали из Красноярска в подарок коньки Меркурий, на которых можно «гиганить» и всякие штуки делать. У меня тоже новые коньки, но и на новых, как и на старых коньках, я так же плохо катаюсь или, вернее, не катаюсь, а переступаю по-куриному, мудрена для меня эта наука!), пели хором, даже катались на тройке! Зато и умаяли же мы хозяев! Они сами признавались, что, если бы еще один такой день, они все бы полегли.

(Письмо Крупской матери Ленина, из Шушенского в Подольск, 10 января 1899)

Грустно, чёрт побери, снова вернуться в проклятую Женеву, да ничего не поделаешь!

(Письмо Луначарскому, 13 января 1908)

На коньках я катаюсь с превеликим усердием. Глеб показал мне в Минусе разные штуки (он хорошо катается), и я учусь им так ретиво, что однажды зашиб руку и не мог дня два писать. Старое уменье все же не забывается. А моцион этот куда лучше зимней охоты

(Письмо брату Дмитрию из Шушенского, 26 января 1899)

Христа ради, посадите Вы за волокиту в тюрьму кого-либо! Ей-ей, без этого ни черта толку не будет.

(Письмо Розенфельду, февраль 1922)

Раз вечером захотелось Ильичу посмотреть, как живет коммуной молодежь. Решили нанести визит нашей вхутемасовке - Варе Арманд. Было это, кажется, в день похорон Кропоткина, в 1921 г. Был это голодный год, но было много энтузиазма у молодежи. Спали они в коммуне чуть ли не на голых досках, хлеба у них не было, "зато у нас есть крупа!" с сияющим лицом заявил дежурный член коммуны - вхутемасец. Для Ильича сварили они из этой крупы важнецкую кашу, хоть и была она без соли. Ильич смотрел на молодежь, на сияющие лица обступивших его молодых художников и художниц - их радость отражалась и у него на лице. Они показывали ему свои наивные рисунки, объясняли их смысл, засыпали его вопросами. А он смеялся, уклонялся от ответов, на вопросы отвечал вопросами. - Что вы читаете? - Пушкина читаете? - О, нет! - выпалил кто-то, - он был, ведь, буржуй! Мы - Маяковского! Ильич улыбнулся: - по-моему, Пушкин лучше. После этого Ильич немного подобрел к Маяковскому.

(Рассказ Крупской про визит в коммуну художников, 13 февраля 1921)

Дорогой Митя! Получив твою задачку, я чуточку «раззадорился» на шахматы, - а то было совсем, совсем все перезабыл. Не играл, кажись, год, а всего за последние годы сыграл несколько «гусарских» и полугусарских партий. Задачку твою я решил легко. Л. d8-d6. A вот в «Речи» увидал сегодня этюд, который решил не сразу и который мне очень понравился (№ от 1 февраля, № 31 (1269), этюд № 195). Положение такое: белые Кр. g3. К. g1. Сл. e7 и пешки h5 и d3. Черные Кр. e3 и пешки h7, d5 и a2 (т. е. последняя за ход до превращения в королеву). Белые начинают и выигрывают. Красивая штучка!

(Письмо брату Дмитрию, 17 февраля 1910)

Жив курилка!

(Письмо Арманд, 19 февраля 1917)

Я по крайней мере по своему опыту скажу, что с большим удовольствием и пользой занимался КАЖДЫЙ ДЕНЬ на сон грядущий гимнастикой. Разомнёшься, бывало, так, что согреешься даже в самые сильные холода, когда камера выстыла вся, и спишь после того куда лучше. Могу порекомендовать ему и довольно удобный гимнастический приём (хотя и смехотворный) – 50 земных поклонов. Я себе как раз такой урок назначал – и не смущался тем, что надзиратель, подсматривая в окошечко, диву даётся, откуда это вдруг такая набожность в человеке, который ни разу не пожелал побывать в предварилкинской церкви!

(Письмо матери, 20 февраля 1898)

Если цела моя соломенная шляпа (парижская ведь, чёрт возьми!), то пусть её привезёт.
Проминский, правда, начал уже здесь делать шляпы (иногда смахивающие на… валенки!), но это для весны и осени, а не для лета.

(Письмо матери, 20 февраля 1898)