мусор в небо бросаем, и всю зиму он облака обнимает. на нас падают корки от цитрусов, засахаренные пакеты.

книжный магазин в гипсе, как в колыбели, качается на фонтанной. стучим по нему молотком, он айсбергом опадает. кулисы дождя качаются у твоего лица, я не могу написать тебе этого, но столько нежности во мне сокрыто, что я вынуждена выдумывать сюжет, например:

вильнюсская театральная трупа, представляете, каждая пара любовников утверждает, что она была первой! в целях пиара или просто из жадности каждая поликула устраивает собственный тур. тот, в кого вселяется дибук, спит на полу в пересменках.

маяк, растянутый по горизонту, коровы на пасторальном пейзаже. коричневая шёрстка повторяет бурю на боку у юпитера. стада плывут расплющенными поясами комет, спутников — текущих слёз сонных.

они едут в лиду и гродно, got fun nekome также изобретает פֿײגעלע фин вильне и целует в губы ирландские араукарии, включает кавер на папиросн от кати лель на родственичном застолье.

в небо, пустое ведро, стучат с другой стороны ушные палочки, песчаные косточки абрикоса, затянутые талии кремов. это другие зрители, миснагеды, противники эротической дружбы, испещряют пулями ватные диски.

они все лежат в земле, как мусор, как самое дорогое.

Андрей Тавров

Листьев имена —
лисьи стремена,
бег отделяется от скакуна
губы седока разлучились со словом
тело с весом, связанные рукоплещут орлы, но
крылья уходят будто монахи в золотую рощу
Я стою на дороге, которой нет и не будет,
ветер сворачивает в норд-норд-вест,
звери плача повторяют чужие слова
ловят ветер в родные шкуры.
Они стоят со мной — Лев, Бык и Орёл,
пробки спидвея, помехи вайфая
им не видны, ритм они ловят в тихой
пульсации вен всех живущих поющих,
всадник и конь всё отдалённее от себя самих
в красной роще соответствий
листьев имена —
лисьи стремена, поют дети,
заигравшиеся до рассвета,
деревья расшнуровывают корсеты,
дымясь белой как снег грудью,
шурша выпуклыми льняными ногами.
Конь скачет дистанцией,
роняя из глаз неподвижные яблоки и слова,
зажглись огни на подмосковной станции
и в воздухе парит немая голова.

ОДА ГОРОДСКИМ ЗАСТАВАМ

I.

перспективные полосы лезут за кадр, там

позволительно расползаться побегами вдоль

представимых, но необязательных рамок; я

присылаю тебе фотографии, я опять

расплываюсь тревогой, часами смотрю на деревья,

улыбки чёрного парка, сиблинга парка побольше

II.

в руках она держит нелепицу, копию смеха,

пробует изъясняться по-русски, не понимает,

на каком языке говорит, но ей нравится слушать

сотворение речи, вой взлохмаченных сычиков,

наблюдать, как валится с плеч на траву голова

мужчины из снега, майского неустройства;

либеньская серночка высовывает язык,

широко зевает, утомлённая бегом хозяйки

III.

каменные чудовища смотрят на нас отовсюду,

единственный способ удрать – закрыть себя в злачном местечке:

они не запачкают лапы о злачную черепицу,

только будут скрестись неохотно, пока мы знакомимся с новым

барменом, дионисийцем, тыквенную лепёшку

разрывая на части, глотая проточную воду;

выйдешь и вместо чудовищ увидишь – хрустальные львёнки

разлеглись у порога, растут, покрываясь дремотой

IV.

l'hypothèse: отрубая головы городам,

не добьёшься свержения быта, не обустроишь

распорядок благообразного дня, и не надо

доказывать снова и снова, будто имеешь

силы рассматривать лес сквозь стекло выхлопного газа,

сохранять main verte, рассказывать злые шутки

V.

монетка ребром, стопочка – серебром,

давай признаемся: там, в далёких-далёких

галактиках всё точно так же: полароиды расплываются,

сирень покрывается снегом, горгульи теряют зрение,

садовод не справляется с сорняком-эфемером,

лезет на руки к женщине, превращается в пражский крысарик

Валерий Дымшиц

кто явился домой
без руки
не жених
кто явился без
сердца домой
не жених
кто явился домой
без руки и без сердца
уж конечно не встанет под хупу
согласно нашим традициям
не случится шидух
без руки и без сердца
кто явился домой
без яиц без башки без стыда
тот славный прекрасный кошерный жених
согласно нашим традициям
чтобы стать женихом
нужны лишь
рука и сердце

перевод с идиш мой

Всем привет!

Совсем скоро, 27 января мы организуем уникальное и инновационное мероприятие — ПОЭТИЧЕСКИЙ СВОП в "Открытом пространстве"!!
Задумка в том, чтобы принести вещи и ими обменяться, а часть отвезти в Ночлежку. Параллельно обмену вещами будет происходить поэтическое и прозаическое чтение от Дани Соболевой, Насти Елизарьевой, Любы Барковой, Гликерия Улунова, Софьи Сурковой, Лизы Хереш, Ани Кузнецовой и Ингли Кул. Также в свопе будут участвовать картины художницы Даши Иванс — их можно обменять на донат Приюту для бездомных животных "Домашний"!

Своп начнётся 27 января в 17:00 по адресу Плетешковский пер. 8, стр. 1 (м. Бауманская). Кроме одежды будут книги, духи и всякое такое прочее!! Можете принести что-то сразу для Ночлежки (список того, что особенно нужно), в ближайшее время после свопа мы планируем отвезти эти вещи.

Ждём-ждём в "Открытом пространстве"!!

Матан Порат
СДЕЛКА

Когда совершают сделку с дьяволом,
ему не пожимают руку,
не вглядываются в тьму в его глазах,
по большей части кусают губы,
слюну глотают,
и клянутся -
да сотрется имя его.
У каждой собаки свой день.

Перевод с иврита Ольги Агур

Дисторшны / скажэннi Яна Барщевского

Толчки от слонов, перешедших Мурзинку за трое суток. Вечный эразмус; мы выбираемся из общаги в Шушарах на пару дней, чтобы набрать люцерны и дар филь-филя. 

Jeszcze sierpień nie minął już minęło lato. По радио передают, что слон пропадает в окрестностях Шемахы, потом его, раздавленного, как морошку, находят в стопе ползущего ледника. Остальным уже преградили пути в Куньмине: экскаваторы, пиалы воды из котлованов. 

14 августа. Инфлянты присылают «Витьбу» с миндалём и кокосом. LMS снова ложится, грезя о Франциске Ксаверии. Его верные плачки ломают руки ветвей, дуют на воду, обжегшись о молоко. Ранние заморозки, завеi з латэкснага соку.

Из автобусного парка выезжают застенковые слоны. Они принимают оплату тензуем и мягко жуют туман, ожидая лунающих игл. Муни Палкапя не отвечает ни на один имейл; остаётся надеяться, что они переживут лимонные ветви, драгетную крошку прудов.

Слониха Сала сносит диктатора с постамента, как замшевый угол туфли. Его сбитые усы, окаменевшие от холода лимациды, покрывают сады. 

Ещё есть агитслоны, но они приходят в недели дынь, это самые ненадёжные поквартирники, трубящие в шахту лифтов полонезы и марши.

Мы скармливаем проспекту касторку, зажав все ноздри. По радио говорят об аллегории, линейных трамвайных маршрутах. 

Ночью в лужи выпали галчьи следы, мы черпаем их, как буквы с холодного супа. 

Придворная жадность к пузырям рыбьего жира: махауты колют мембраны ручьёв, захватывают зверинцы при воздушных шарах. 

O szczęśliwa niewinność, o szczęśliwe lata! Дуло военного перископа смотрит в упор. 
Оно бережёт гигантов, переступающих стачку 
осени и зимы.
 
В репортаже реки меняют местами, и вот уже Казимир находит в зубах гнездовья изюма и кураги.

Облачко пара из его рта — лёгкий компот, косточек сон вповалку. Соцветия нефов в бронхах, барочная хрипотца дыхания.

Война закончится, шепчет он, когда последний имперский слон прильнёт к самой маленькой речке, убив своего махаута.