Ферраро-Флорентийская уния

К началу XV века стало очевидно, что османская военная угроза ставит под вопрос само существование Византийской империи. Византийская дипломатия активно искала поддержки на Западе, велись переговоры об объединении церквей в обмен на военную помощь Рима. В 1430-е годы принципиальное решение об объединении было принято, но предметом торга стало место проведения собора (на византийской или на итальянской территории) и его статус (будет ли он заранее обозначен как «объединительный»). В конце концов встречи произошли в Италии — сначала в Ферраре, затем во Флоренции и в Риме. В июне 1439 года была подписана Ферраро-Флорентийская уния. Это означало, что формально византийская церковь признала правоту католиков по всем спорным вопросам, в том числе и по вопросу Filioque. Но уния не нашла поддержки у византийского епископата (главой ее противников стал епископ Марк Евгеник), что привело к сосуществованию в Константинополе двух параллельных иерархий — униатской и православной. Спустя 14 лет, сразу же после падения Константинополя, османы приняли решение опереться на антиуниатов и поставили патриархом последователя Марка Евгеника — Геннадия Схолария, но формально отмена унии случилась только в 1484 году.

Если в истории церкви уния осталась лишь недолгим неудавшимся экспериментом, то ее след в истории культуры куда более значителен. Фигуры, подобные Виссариону Никейскому, ученику неоязычника Плифона, униатскому митрополиту, а затем кардиналу и титулярному латинскому патриарху Константинополя, сыграли ключевую роль в трансмиссии византийской (и античной) культуры на Запад. Виссарион, в эпитафии которому выбиты слова: «Твоими трудами Греция переселилась в Рим», переводил греческих классических авторов на латынь, покровительствовал греческим эмигрантам-интеллектуалам и передал Венеции свою библиотеку, включавшую более 700 рукописей (на тот момент самую обширную частную библиотеку Европы), которая стала основой Библиотеки святого Марка.

Османская держава (названная так по имени первого правителя Османа I) возникла в 1299 году на руинах Сельджукского султаната в Анатолии и на протяжении XIV столетия наращивала экспансию в Малой Азии и на Балканах. Краткую передышку Византии дало противостояние османов с войсками Тамерлана на рубеже XIV–XV веков, однако с приходом к власти Мехмеда I в 1413 году османы вновь стали угрожать Константинополю.

На изображении: флорентийская уния папы Евгения IV. 1439 год
Составлена на двух языках — латыни и греческом.

Отпечатки кошачьих лап на рукописи XV века, фото сделано в архивах Дубровника. Видимо, неосторожный писец оставил чернильницу открытой, а кот наступил в чернила и прошелся по рукописи.

Морды на щитах Голиафа, сарацин, диких людей и чернокожего воина (язычника), стоящего на Голгофе. Фрагменты книжных миниатюр XIV–XV вв.

перед нами далекие отзвуки античных изображений Медузы Горгоны – чудовища, способного убить одним взглядом. В соответствии с греческим мифом, Персей, который ее убил, подарил ее голову богине Афине, а она прикрепила ее на свою накидку (эгиду) или на щит. Уже в архаическую эпоху в Древней Греции личины Горгоны (они известны как горгонейоны) со свирепым взором, хищно-зубастым ртом и высунутым языком использовали как защитные амулеты. Их изображали на монетах, вазах, винных бокалах, фасадах зданий, черепицах, воинских шлемах и щитах. Агрессивная морда должна была защитить от видимых и невидимых врагов. Возможно, ту же роль она продолжала играть и на средневековых зданиях и точно на амулетах, которые воспроизводили еще античные образцы. В христианской иконографии агрессивная (человеческая или звериная) голова на щите превратилась в один из маркеров язычества, иноверия и демонического начала.

На реконструкции представлены германские рыцари 1360-1370 гг. Фигура на коне изображает тяжелое снаряжение, характерное преимущественно для аристократов или воинов из их свит, а также рыцарей из богатых торговоремесленных городов. Основа реконструкции — надгробие Конрада фон Сайнсхайма, 1369 г., Швайнфурт. Прикрытие головы: куполовидный бацинет монолитной конструкции с забралом «клапвизир». Забрало съемное. Крепится в налобной части посредством скобы и поворотного шкворня. (Надгробие Альберта фон Лимбурга, 1374 г.; прямой аналог — бацинет, приписываемый королю Польши Казимиру, 13601370 гг.) Бригандина: имеет вертикальную медиальную застежку на спине и две горизонтальные застежки на плечах. Нагрудник кирасовидный укреплен поверх основы посредством заклепок. Силуэт доспеха Хобразный. Подол из пяти полос. Наспинная часть набрана из трапециевидных пластин. (Надгробие Конрада фон Сайнсхайма.) Прикрытие рук: конструктивно состоит из наплечников, плечевых щитков, наручей и перчаток. Наплечники: имеют монолитную конструкцию. Форма пластины пятиугольная с незначительной степенью выпуклости. Зафиксирована на поверхности бригандины посредством навесной петли. Плечевые щитки: шинные.

Имеют замкнутую трубчатую конструкцию Сформированы набором из широких, изогнутых в одной плоскости, горизонтальных полос. Зафиксированы поверх рукава кольчуги посредством шнуровки в верхней и нижней части. Заходят на область локтя сверху, накрывая окончания наручей. Наручи: шинные с застежкой. Имеют анатомическую форму и закрывают локоть.
Перчатки: латные, «песочные часы». Пальцы защищены крупными длинными пластинами с выпуклыми прикрытиями суставов. (Надгробие Конрада фон Сайнсхайма.) Прикрытия ног: конструктивно состоят из набедренников, наголенников и сабатонов.
Набедренники: латные, анатомические. Выполнены монолитно с наколенниками. Закрывают ногу спереди и сбоков. В области колена имеют выраженную выпуклость. Нижний край имеет вид узкого фигурного бортика. Зафиксированы на ноге посредством застежки. Пришнурованы к акетону. Надеваются поверх стеганой подкладки. Наголенники: анатомические, шинные. Застежка сзади.
Сабатоны: ламинарные. (Надгробие Конрада фон Сайнсхайма.) Наступательное оружие представлено мечом и кинжалом «базелард» с «антенновидным» эфесом. Вторая фигура представляет вооружение рядового рыцаря. Основа реконструкции статуя св. Георгия 13601370 гг. из Бамберга. Прикрытие головы: кольчужный капюшон и шапельдефер. Шлем имеет массивную сфероконическую тулью с коротким шпилевидным увенчанием. Поле приспущено под значительным углом, кроме лицевой части, где оно поднято выше для обеспечения обзора. Прикрытие корпуса: бригандина поверх акетона с при шнурованными кольчужными элементами — подолом и рукавами.
Бригандина: приталенная, «песочные часы», имеет вертикальную медиальную застежку на спине и две горизонтальные застежки на плечах. Нагрудник укреплен поверх основы посредством заклепок. Имеет выраженную выпуклость. Формирует защиту от области диафрагмы до горловины. Продолжен горизонтальными полосами на талии (три штуки) и подоле (пять штук). Бригандинные наплечники выполнены зацело с панцирем. (Статуя св. Георгия, 13601370 гг, Бамберг.)
Прикрытия рук: кольчужные рукава и перчатки. Перчатки: латные, «песочные часы». Прикрытие кисти имеет монолитную конструкцию. Пальцы закрыты небольшими стреловидными чешу ями. (Статуя св. Георгия 13601370 гг., Бамберг.)
Прикрытия ног: набедренники. Набедренники бригандинные, трехсторонние. Закрывают ногу до колена включительно. Внизу продолжены двумя переходными пластинами, соединенными посредством шарниров. Переходные пластины не покрыты тканью и закрывают верх голени. Поднабедренники подведена стеганая подкладка. (Статуя св. Георгия, 13601370 гг., Бамберг).
Щит: сложнофигурный тарч с вырезом под копье. (Статуя св. Георгия, 13601370 гг., Бамберг.) Наступательное оружие: копье, кинжал и фальшион.

Копье: наконечник четырехгранный вытянутотреугольной формы. К древку под наконечником подвязан прапорец с гербом владельца.

Каким бы иерархичным ни было средневековое общество и как ни сильны были в нем политические и церковные авторитеты, легко заметить, что свою роль играло и общественное мнение, что проявлялось оно нередко и что, угождая ему, индивиды и группы старались на него ориентироваться. Притом существовал класс людей, которые по своей профессии не могли оставаться в стороне от водоворота течений, вызванных теми или иными частными или коллективными интересами: это были жонглеры — авторы и распространители пропагандистских и полемических сочинений.

К XIII веку политические власти уже давно поняли значение симпатии народов к своим правительствам: не всего можно добиться силой. Англо-норманнские монархи еще в XII в. догадались использовать историю, пишущуюся по их заказу, как средство завоевания умов. Разным Басам и Бенуа де Сент-Морам они велели восхвалять первых герцогов своей династии, а став королями Англии, понудили Уильямов Малмсберийских, Генри Хантингдонов, Жоффруа Гаймаров в своих сочинениях воспевать тех английских королей, которых сами вытеснили, но лучи славы этих королей могли пасть и на их особы с тех пор, как они, по их утверждению, стали законными наследниками прежних властителей. Их ловкие намерения были настолько понятны искушенным людям, что в самой Англии некий Гальфрид Монмутский состряпал свою «Историю королей Британии» с аналогичными целями — напомнить Генриху I, нормандскому королю Англии, о правах племени бриттов, первых обитателей этой земли, выжитых с нее англосаксами.

Подобным же образом в конце века партия, боровшаяся в Англии с королевской властью за права и привилегии независимой церкви, подтолкнула француза Гверна из Пон-Сент-Максанса написать «Житие Томаса Бекета», чтобы эту книгу читали вслух паломникам, внушая им принципы религиозной политики, которые отстаивал архиепископ-мученик. Во Франции весь XII век короли старательно утверждали в общественном мнении идею, что они, Капетинги, — законные наследники каролингских императоров, помещая тем самым свою династию под покров громкого имени Карла Великого.

В самом Париже около 1250 г. живой интерес населения к злободневным проблемам можно заметить по множеству мелочей. Квартал у Малого моста был неким подобием манежа. Среди жонглеров, привлекавших внимание прохожих, были не только исполнители жест или артисты с обезьянами, которых уставы избавляли от дорожной пошлины за кульбит дрессированного животного или за декламацию лессы: были и такие, что встревали во всё, что возбуждало в тот момент страсти толпы, для чего распевали или декламировали унылые жалобы, апологетические поэмы и памфлеты. В начале века Уильям Лоншан, в отсутствие Ричарда Львиное Сердце бывший регентом Англии, пригласил жонглеров из Франции, чтобы те пели ему хвалу на городских площадях. В самой Франции жонглеры подобным образом обрабатывали общественное мнение в пользу какого-либо человека, чьего-либо дела, какой-либо идеи, а порой и против тех или иных людей или идей.

Их насмешливая критика часто была беззлобной, кого-то они поддразнивали лишь в силу своего характера. Они потешались, например, над осевшими в городе бретонцами за то, что те коверкают французский язык, за их детскую и упорную веру в возвращение короля Артура, за их манию ссылаться на бесчисленную родню, за распространенное среди них непрезентабельное ремесло изготовителей метел. Такие шутки не были ядовитыми и не влекли особых последствий (однако шуток обратной направленности не было: жонглер, который бы высмеял во Франции французов в пользу бретонцев, рисковал остаться без ушей, и жонглеры это прекрасно знали).

Питание в средние века

Что касается питания как такового, тут в средневековой Европе не было ничего постоянного. Доступность злаковых зависела от урожаев, урожаи – от погоды. Засуха грозила катастрофой, избыток дождей мог привести к порче уже собранного урожая. При этом историки не достигли согласия относительно того, была непредсказуемость урожаев важнейшим фактором, влиявшим на обеспечение продовольствием, или все-таки управленческие техники, принятые в феодальной Европе, а также мириады других общественных факторов – от запретов на экспорт и государственного контроля цен до частых военных столкновений и создания запасов и так далее – играли более существенную роль. Например, в ходе военных конфликтов между двумя соперничавшими тосканскими городами, Флоренцией и Сиеной, флорентийцы как могли старались помешать поставкам зерна в Сиену.

Вне зависимости от того, какая именно впереди маячила неопределенность, запасать и хранить зерно было чрезвычайно важно, но при этом дорого и трудоемко. Бедняки голодали куда чаще богачей, и нельзя списать это только на погоду. Именно социальное неравенство нередко оказывалось причиной недоедания. Помня об опасности голода, европейские крестьяне, когда имели такую возможность, ели очень много, что было необходимо при тяжелом физическом труде. Их рацион, состоявший в основном из зерновых, белка в форме бобовых (в Англии в основном горох, вика и фасоль) и небольшого количества мяса, обеспечивал от 3500 до 4000 калорий в день. Только самые состоятельные английские крестьяне съедали по 220 граммов свинины или другого мяса в неделю (основными источниками мяса были коровы, козы, овцы и свиньи). Тарелки крестьян опустошали не только они сами, но и, например, сборщики налогов, которые часто взимали дань зерном и другими удобными в перевозке продуктами, такими как яйца и сыр. Именно из-за налогов крестьяне часто недоедали. Огромное количество времени ежедневно уходило на то, чтобы посеять, убрать, заложить на хранение, переработать и приготовить то, что потребляется в пищу;

К  сожалению, как и в случае других периодов до распространения грамотности и возникновения разнообразных письменных источников, о быте и трапезах элит мы знаем гораздо больше, чем о быте и трапезах крестьян.

Сады в средние века

Средневековые сады несколько отличаются от литературных, но разница невелика. Они тоже были местом отдохновения и радости, до того как стать плодовыми садами, насаждаемыми ради пользы. Образцами для них стали древнеримские сады, знакомые Средневековью по сочинениям поэтов (Вергилий, Овидий) и агрономов (Варрон, Колумелла, Палладий), а также – и даже в еще большей степени – сады Востока, которые когда-то вызвали изумление и восхищение крестоносцев. Вода и растительность превращают их в зеленые оазисы, где большинство культивируемых растений предназначено для услаждения взора, а не для еды, производства красителей или лекарств. Начиная с XII века сады государей будут резко отличаться от монастырских садов, в которых значительную часть территории по-прежнему занимают огород и кладбище. Они все больше напоминают сады, описанные в куртуазной литературе, в частности в «Романе о Розе» Гийома де Лорриса (1230–1235):
По всему саду росли высокие лавровые деревья и высокие сосны, оливы и кипарисы, развесистые вязы с могучими стволами, а также грабы и буки, прямые, как стрела, орешники, осины, ясени, клены, громадные ели и дубы. Но к чему продолжать: я утомился бы, если бы вздумал перечислить все деревья. ‹…› В саду жили лани и косули, а по ветвям деревьев бегало множество белок. Из своих нор вылезали кролики и целый день ласкались на зеленой траве. Там и сям в тени деревьев были источники с чистой водой, а вокруг не было ни насекомых, ни лягушек. Из этих источников вода вытекала ручейками, издавая приятное журчание. По берегам ручьев росла густая молодая травка: на нее можно было бы уложить возлюбленную, как на постель, настолько земля там была нежной и мягкой. Благодаря обилию воды трава росла повсюду.

Но еще большую приятность этому место придавали цветы, коих там росло множество, – фиалки во всякое время года, как летом, так и зимой, свежие, только распустившиеся барвинки, разные цветы несравненной белизны, а еще желтые или багряные.

В саду присутствуют все цвета, но преобладает зеленый: это цвет деревьев и кустарников, цвет травы и воды, но также и цвет одежд, в которых приходят люди, предметов, которые они приносят с собой, тканей, из которых сделаны навесы и балдахины над беседками. Это возвеличивание зеленого, по-видимому, опирается на знаменитые строки из Библии, описывающие третий день Творения: «Да прорастит земля зелень, траву, сеющую семя, по роду и подобию ее, и дерево плодовитое, приносящее по роду своему плод».

"...Необходимо, чтобы воюющая сторона имела справедливое намерение, то есть чтобы ее намерением было утверждение добра или предотвращение зла. Поэтому Августин говорит, что «истинная религия полагает мирными те войны, которые ведутся не ради превозношения или жестокости, но ради укрепления мира, наказания злодеев и утверждения добра». В самом деле, подчас случается так, что война объявляется законной властью и по справедливой причине, но тем не менее является несправедливой в силу злого намерения, в связи с чем читаем у Августина: «Страсть к нанесению ущерба, жестокая жажда мести, безжалостность и неумолимость, лихорадочное отвращение, вожделение власти и тому подобное – все это по праву считается проклятием войны»"

Фома Аквинский (1225-1274)

Альбигойские крестовые походы
Ч.1

Весьма красноречивым примером того, как в XIII в. понтифики, на этот раз уже планомерно и сознательно, использовали крестовый поход в качестве инструмента для борьбы с врагами внутри Церкви — является война папства против альбигойской ереси (центр движения — г. Альби) — ереси катаров, идеями которых были захвачены практически все слои общества цветущих городов Лангедока: рыцари, купцы и правители региона, в том числе граф Тулузы Раймунд VI, правнук Раймунда Сен-Жильского, героя Первого крестового похода. В 1207–1208 гг. Иннокентий III направил своих прелатов в южную Францию проповедовать крестовый поход против альбигойцев. После того как папский легат Пьер Кастельно, посланный в Прованс привести еретиков к повиновению, был убит альбигойцами, папа ужесточил меры борьбы против еретиков. В своем письме Филиппу II Августу он живописал ужасы ереси и призывал французского короля защитить христианство. Иннокентий III считал, что избавиться от ереси можно только радикальным способом, подобным тому, «каким доктор ножом отрезает рану», т. е. начать против них военные действия. С точки зрения папы, еретики были такими же врагами Церкви, как мусульмане, ибо они представляли угрозу христианству, единству западнохристианского мира и тем самым Святой Земле. Считалось, что борьба против схизматиков и еретиков ведется ради сохранения единства христианской Церкви.

Тем, кто выступит против альбигойцев, папа Иннокентий III обещал не только привилегии крестоносцев, но и земли, которые участники будущего похода захватят у еретиков, тем самым узаконив «право наделения трофеями» рьяных католиков. Прельщенные этими обещаниями, многие французские рыцари охотно присоединились к войску под главенством графа Симона IV де Монфора. В 1209 г. крестоносцы взяли сначала Безье, затем Каркассон. Военные экспедиции сопровождались разрушением крепостей Лангедока и жестокой расправой с еретиками. Именно во время осады Безье предположительно папским легатом Арнольдом Амальриком была произнесена ставшая крылатой фраза: «Убивайте всех, Господь распознает своих!» В решающей битве при Мюре в 1213 г. крестоносцы победили объединенную армию крупнейшего феодала Лангедока Раймунда VI Тулузского, но конфликты между папством и альбигойцами продолжались вплоть до середины 20-х гг. XIII в., так как сопротивление еретиков не прекращалось, и потому все новые рыцари привлекались для крестовых походов против этих «врагов Церкви». Примечательно, что участие в таких экспедициях рассматривалось как некий род военной службы, срок которой ограничивался 40 днями.

Борьбу против еретиков папство рассматривало как войну оборонительную и в качестве таковой оправдывало ее, считая угрозу еретиков «справедливым основанием» (causa justa) военных действий. К тому же стратегия действий относительно еретиков была обоснована на Четвертом Латеранском соборе 1215 г., где был принят канон «Excommunicamus» («Отлучаем»), согласно которому еретиков следует отлучать от Церкви и предавать светскому суду, а их имущество изымать. Это постановление обязывало светских государей под страхом апостольского проклятия очищать свои земли от еретиков. Если мирской правитель находился под отлучением более года, то папа освобождал его вассалов от клятвы верности сюзерену и разрешал ортодоксальным христианам захватывать его земли и освобождать их от вероотступников. Кроме того, рьяные католики, выступавшие агентами папской власти, наделялись теми же привилегиями, что и идущие в Святую Землю крестоносцы.

Такие привилегии и получили на основании канона «Excommunicamus» участники альбигойских крестовых походов. И на том же соборе в силу названного постановления Симон IV де Монфор был объявлен собственником отвоеванных у южно-французских феодалов-еретиков владений, что дало ему возможность существенно округлить свою вотчину. Не только крупные сеньоры, но и государи извлекли из войн против альбигойских еретиков практическую пользу: так, Людовик VIII в результате похода 1226 г., в котором он сам возглавил крестоносное войско, присоединил к французской короне часть земель Лангедока.

Админ сделал обзор на битву при Касселе 1328 года. Если интересно как рыцари отомстили за битву при Куртре, всех приглашаю к просмотру!

https://youtu.be/RzXjmJyxMqc?si=sXXh5Is2xWa_y316

Альбигойские крестовые походы
Ч.2

Нет сомнения, что альбигойские крестовые походы органично вписывались в совершенно новое направление деятельности латинской Церкви. Ведь в XIII в. происходил не только процесс институциализации крестового похода — этот период в средневековой истории был прежде всего отмечен созданием новых структур власти и институтов порядка, которые стали весьма характерными для формирующегося в это время нетолерантного «общества преследования» (persecuting society), как его стали именовать с легкой руки историка Роберта Мура. Неслучайно именно в 1215 г., в разгар борьбы с южнофранцузскими еретиками, папа Иннокентий III создал церковный суд — инквизицию (от лат. inquisitio — разыскание) для расследования преступлений вероотступников. Интересно, что даже церковный трибунал, которому в дальнейшем было поручено «обнаружение, наказание и предотвращение ересей», был учрежден в Южной Франции Григорием IX в 1229 г. вскоре после завершения военных экспедиций против еретиков.

Примечательно, что в течение XIII в., по мере того как расширяется театр крестоносной войны и возникает необходимость оправдать действия Церкви, расширяющей сферу своего влияния, знатоки канонического права, прежде всего знаменитый итальянский знаток права Гостензий (Hostiensis) (1200–1271), вводят новые термины для обозначения деятельности крестоносцев — «крестовый поход (крест) по ту сторону (Средиземного) моря» (crux transmarina) и «крестовый поход по сю сторону моря» (crux cismarina). С помощью этих новых понятий разграничиваются, с одной стороны, кампании, направленные на завоевание Святой Земли, а также походы против язычников северо-восточной Европы или мусульман Испании (crux transmarina), и крестовые походы против еретиков, начавшиеся в XIII в. против оппонентов папства и внутренних врагов Церкви (crux cismarina). Вместе с тем Гостензий и другие знатоки права признавали, что главные крестоносные экспедиции были направлены, конечно, в Святую Землю.