Первое, что приходит в голову, когда слушаешь/читаешь стихотворение Никиты Сунгатова, это, конечно же, карточки Льва Рубиштейна. Тем более, что автор вырос из поэтики постконцептуализма (что бы это ни значило), хотя звучит это не гордо, а, скорее, горько. Можно, кстати, при желании и тут услышать игру слов: карточки редуцируются и превращаются в арточки. Сначала - в поп-арточки, как цветные банки консервов кэмпбелл, а потом уже в арты, которые отсылают нас куда-то фэндомам и фанфикам (не случайно первый арт взят из вселенной "Аватара").

Только в стихотворении Сунгатова (в первой его части) фанфиком становится постсоветское сознание. Точнее, бессознательное. Если представить, что какой-то случайный ангел почему-то прожил свою жизнь в Прокопьевске, а потом вернулся на небеса, где господь делает ему МРТ - то вместо клацанья механизма, наверное, мы услышали бы эти строчки.

Если нужно выбрать одно слово, пусть будет: Виссарионыч.

В этом постконцептуальном ритуале перечисления Сунгатов выкладывает свое культурное бессознательное на стол, как колоду бесполезных карт, в которые можно играть по заданным языком правилам (а значит нельзя выиграть, о каком бы фарте ни пел тут Эдуард Лимонов).

Но вся эта игра в концептуализм является всего лишь экспозицией, прелюдией для последующего определения поэзии - ставку этого текста можно прочесть именно так.

Нет, совершенно не так.

Это - молитва (о) поэзии, которой нужна метамодернисткая рамка, как католикам - золотые одежды, но в храме молятся, конечно, не золоту (может быть, языку?) Поэзия возникает, когда возникает тело (христово?), поэзия звучит, когда открывается рот (причастие?)

Совершая свой поэтический ритуал, Сунгатов снимает слой за слоем интерпретации, оставляя сначала самые важные слова, затем только ритм, только голос, который их произносит, пока, наконец, не опрокидывает их в абсолютную невозможность. Краш-текст заканчивается "в Ленинграде, в 1942" - хронотоп гибели Хармса, столкновение с голой жизнью, которая отменяет поэзию, но и, парадоксальным образом, спасает ее. Это обещание будущего, которое остается с нами, как любовь, вопреки всему.

#комментарий_константина_шавловского

Сергей Круглов
ОНИ

1
- Я решил абстрагироваться от них.
Я написал им абстрактную картину,
Выражающую мою позицию:
Две зелёные полосы,
Ниже – оранжевое пятно.
Они не поняли смысла.
Они даже не стали понимать: просто
Поднесли к холсту зажигалку.
Смеялись ли они при этом – не помню.

2
- Они убили моих детей.
Просто разорвали руками.
Может, для этого
Они использовали своих собственных детей.
Я пожелала им ковровую бомбардировку.
Но «я» посреди «я»
Воспротивилось этому.
Доктор,
Что я сделала не так?
- Извините. Мы так и предполагали.
Ничем помочь не могу.
Можно что-то поделать с людьми снаружи,
Но трудно что-то поделать с Богом внутри.
Если вас не устроило качество оказанной услуги –
Можете потребовать деньги обратно.
Это стандартная процедура.

3
- Они нассали в нашем лифте.
Они всегда и третьего дня
Ссали в нашем лифте.
Они явно снова будут
Ссать в нашем лифте.
Товарищ милиционер,
Помогите их изловить
И изощренно убить!
- Во-первых, я вам не товарищ.
Во-вторых, милиции давно не существует.
В-третьих, изощренно убить – не наш метод.
В-четвертых, я вам вообще не помощник,
Мне не позволяет вам помогать моя совесть:
Я и сам частенько ссу в вашем лифте.
И в-последних, что значит – «в нашем»?
Что мы можем назвать «своим»
В этом бренном, скоротечном, неверном мире?

4
- Выйдя навстречу
Этим неведомым дикарям
С распростёртыми руками,
Подумай всё же о том, что в такой позе
Уязвимо самое твоё уязвимое – сердце.
-То есть ты хочешь сказать – будь осторожен
И не распростирай руки?
- То есть я хочу сказать: сердце –
Самое уязвимое и у них тоже.

5
- Мои дорогие, а вы помните
Притчу о милосердном самарянине?
- Да помним, Раввуни, как же.
Ты её нам талдычишь
По сто раз на день.
- А какой её смысл, вы поняли хотя бы?
- Ну и какой? Что надо счесть ближним
Совсем чужого иноверца?
- Не только. Что тот, кто избит разбойниками,
Должен ещё согласиться счесть ближним
Иноверца, совсем чужого.

23.02.2025
Источник: Телеграм-канал Sobor-2000
#выбор_Людмилы_Казарян

Во-первых: отец Сергий Круглов - священник. Кому ещё можно доверить разговор о добрых и недобрых самарянах...
Второе: изо всех, мною прочитанных, это самая жёсткая, правдивая и неоднозначная поэтическая реакция на взорвавшую социальные сети новость о судьбе Кфира, Ариэля и Шири Бибасов.
Яростное сочувствие, а не соболезнование, выражаю оставшемуся в живых и освобождённому отцу и мужу Ярдену Бибасу и другим родным детей и женщины, убитых террористами.
Ключевым словом последних дней становится слово "сделка".
Мы не всегда в силах влиять на глобальную политику, но каждый сам может решать, какая из сделок станет сделкой с дьяволом. У сделки с ним есть важная опознавательная черта: дьявол обманет.

#комментарий_Людмилы_Казарян

#inmemoriam
Елена Игнатова (1947 - 2025)

* * *
- То ли вправду запахло войной, то ли почудилось мне,
будто гривою конь взмахнул, а грива была в огне,
прогорала височная кость, и плавились губы его...
- А на самом деле не было ничего.

- Прогорала височная кость, и пламя текло с моста,
и на новой дождливой земле не вырастет ни куста,
только с неба будет глядеть лицо обожженной луны...
- Господи, разве можно так бояться войны?
1968

Вадим Банников

***
ОБРАЗ НЕВЗРАЧАЙНОГО ТУМАННОГО КВАДРОБЕРА В ТИШИ МУЗЫКИ И
ВОДЫ, КОТОРОЙ НЕ ВИДНО, УТРО, СЛОИ ТУМАНА И ЛЁГКАЯ ГРУСТЬ:

он будто

будто он и будто

он будто он о

и будто
и и

даже будто и будто

и будто и не он
а он, а будто

как будто будто будто
и
будто

весь будто

так будто

весь будто

где будто и будто
он будто

будто он или не будто

так будто
вот будто

что будто и будто
будто

так будто
здесь будто

там будто
всё будто
как будто
ОН ОТКРЫВАЕТ МОРОЖЕНОЕ И ДОЛГО
СМОТРИТ НА ТРЕУГОЛЬНЫЙ УЧАСТОК
СИРЕНИ

СИРЕНИ ВЕРНЕЕ
ЗАПАХА, ТОЛЬКО
ЗАПАХ БЕСКРАЙНЕГО ОЛОВА СИНЕГО СИЗОГО ТАМ
ПУСТОТЫ́ ЗА РЕКОЙ И СИРЕНЬ
ВСЮДУ СИРЕНЬ И СИРЕНИ СИРЕНЕВЫЙ ПЛАЩ
СИРЕНЬ БЕСКОНЕЧНАЯ, ЛЬЮЩАЯ МЯТУ ТУМАНННОГО УТРА ИЗ ГЛАЗ И
СИРЕНЬ БЕСКОНЕЧНОЙ СИРЕНИ СИРЕНЕВАЯ КАК БЫ НЕ НАШ
И БУДТО И БУДТО КАК БУДТО ТАК БУДТО НЕ НАШ И НЕ НАШ
НЕ НАШ И НЕ НАШ И НЕ ВАШ ИЛИ ВАШ И НЕ ВАШ
СИРЕНЬ ОТВЛЕКИСЬ КИСЬ КИСЬ КИСЬ ДЛЯ КОСТРА КАРАНДАШ
ОН БУДТО

ОН БУДТО открывает и будто не наш
не наш и он будто всё будто там будто где будто он будто там будто

так будто как будто
и будто раз будто

что будто то будто

где будто и будто

весь будто он будто

или НЕ
ОТКРЫВАЕТ
ДАВНО УЖ
ГАЗОВЫЙ БРОШЕННЫЙ МЯЧ И ОТ СПЯЧ
ПРОСЫПА ПРЫ КУДА
ОН В ПЛАЩЕ ЭТИХ ГЛАЗ КАК АЙДА
ОН В ЗОЛЕ ИХ КАК БУДТО АЛЬДА
БУДТО НЕТ БУДТО ДА БУДТО ДА БУДТО ДА

УСПОКОИЛАСЬ ДОЧЬ. СТАЛА БЕЛОЙ ПОД ВЕЧЕР ВОДА
И ТУМАН И СИРЕНЕВЫЙ ВСЮДУ СИРЕНЬ

всюду видно и будто сирень
белая
до потолка в обхваты равно В=С=Е

и будто он

дочь успокоилась =
он будто

он будто он или
не он а он как будто он как он
дочь успокоилась
а он как будто он
она как будто успокоилась а он

Источник: "Воздух", № 44

#выбор_Юлии_Подлубновой

Текст Вадима Банникова, разумеется, не о квадроберах и не для квадроберов. Квадробер здесь нарочитый триггер, привязывающий сказанное к своему времени, новостной повестке, актуальной моде, хотя сам этот текст о совсем другом, более всего внесмысловом и уж точно не злободневном. Кажется даже, что он написан заумным языком, потому что знакомые всем слова ‒ будто, он, сирень, так, весь ‒ в случае механического повторения резко теряют смысл, превращаются в оболочки, состоящие из звуков, звуковой набор ‒ то есть, на самом деле, перед нами процесс прямо противоположный зауми, поскольку звукоподражание обычно мерцает смыслами (как показал Роман Якобсон в случае знаменитого «Дыр бул щыла»). Лишенные устойчивой семантики звуки накатывают словно волны, чередующие «о» и «у», выстраиваются в своего рода шопеновскую музыкальную композицию, где ощущаются аллегро, адажио, ритарданто, форте, пиано и т. д., ближе к завершению, как водится, происходит некоторый катарсис и затем наступает финальное затишье. Разжижают общую перформативность, снижают скорость катящихся волн и пытаются (точнее, якобы пытаются) привнести в них смысл вставки с заглавными буквами. Это характерная для Банникова эллиптическая, не очень-то связная речь, функция которой, сильно подозреваю, лишь в том, чтобы вклинить в текст «и» и «е», как в слове «сирень», как бы противопоставляемому катящемуся на нас «будто». Впрочем, вряд ли я сообщаю сейчас что-то новое: музыку, воду, туман и легкую грусть Банников заявляет в первых строках ‒ остальное читается как продолжительная иллюстрация к ним. Мне интересно, скорее, наблюдать в этом тексте, как соединяются стратегии раннего авангарда и концептуализма, уверенно работающего с механикой повторов, и как автору удается привнести в эту подвижную речь лирическое начало.

#комментарий_Юлии_Подлубновой

Галина Ермошина

* * *

В этом письме полно пространства, и ты начинаешь вписывать туда недостающие, как тебе кажется, слова и смыслы. Деление на ты и я, тебе и мне, все равно не выходит поровну, четное и нечетное заблудилось в ваших головах, скажи ей, что можно уже смотреть неправильно — так, как никто не знает. Девять птиц у тебя, паутина.
Кленовый сироп, вечер чайного цвета и такой же крепкий. Ты уходишь смотреть развалины, руины, древние обломки и вполне свежие надписи на них. Она уходит писать тебе по воде, её надписи будут древнее, когда ты их обнаружишь, вернувшись.

Источник: книга "Двоеточие" (М.: Новое литературное обозрение, 2024)

#выбор_Валерия_Горюнова

В стихотворении в прозе Галины Ермошиной совмещаются явные и скрытые пространства. Пустота белого листа, заполняемая героем "делениями", сопротивляется анализу и порядку: математика и ум блуждают в головах, желая выйти за рациональные пределы ("смотреть неправильно"). Героем первого абзаца может быть и нарекающий имена Адам, и исследователь, и поэт, стремящийся познать мир через слова. А иллюстрацией "неправильного" (иного, непривычного) смотрения является фраза "девять птиц у тебя, паутина", которая возникает как бы из ниоткуда, ведь нет ни паука, ни взмаха крыльев. Возможно, птицы — образ реальных пернатых, сидящих на проводах — партитура улиц, однако, на мой взгляд, автор изображает захваченное языком пустое пространство: девятью птицами могут быть стоящие в двух первых предложениях абзаца девять запятых, чья функция — разделение, а паутиной — словесная вязь "правильного" письма.

В следующей части произведения возникают более определенные (разделенные) пространства: "кленовый сироп" — настоящие клёны в состоянии текучего становления, как и вечер; под образом "развалин", скорее всего, скрывается литература, что обновляется "недостающими словами и смыслами". Героиня выбирает другой путь-пространство: писать (вилами) по воде, т. е. на невозможном, сомнительном, маловероятном,"неправильном" языке, на котором начертано всё вокруг, даже несовершенный вид действий героев.

#комментарий_Валерия_Горюнова

#переводы

Лоррэйн Шейн

ТРИ АНАРХИСТСКИХ СТИХОТВОРЕНИЯ
(перевод посвящается в.)

Анархист Говорит

Освободите чайную чашку
от блюдца,
и оторочьте мехом.

Обет Анархиста

Я ищу чёрного единорога,
что пасётся в красных лесах желания.
Как поймаю его, отпущу на свободу.

Жалоба Анархиста

Я порезал руку
о шипы Совершенной Розы —
а кровь из той раны
всё течёт и течёт.

перевод с английского Марии Земляновой
источник: закрытый тгк переводчицы

•

Lorraine Shane

THREE ANARCHIST POEMS

The Anarchist Speaks

Free the teacup
from its saucer,
and line it with fur.

The Anarchist's Vow

I search for the black unicorn
that grazes in the red forests of desire.
When I catch him, I will set him free.

The Anarchist's Lament

I cut my hand
on the thorns of the Ideal Rose —
but the blood from that wound
still flows and flows.

#выбор_нико_железниково

Лев Оборин

ПЕРЕМИРИЕ

⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀я не ковёр не гортензия
⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀А. В.

Такой ковёр, ты был у всех
такие сны и тапки
и эта стенка под орех
и преющие шапки

собранье бытовых движков,
ретроспективно милых —
а что до книжных корешков,
я переоценил их.

Зачем поодиночке бить
наследственные блюдца —
ты выбрал это разбомбить,
я выбрал ужаснуться

Ты водишь пылевых клещей
на тщательную мойку
от непростреленных вещей
отпарываешь мульку

и, посмотрев на твой успех,
познав твою науку,
тебе, коллеге во гробех,
протягиваю руку —

и отвожу её назад,
и наблюдаю с грустью:
твои останки водопад
обрушивает к устью

ты растворяешься в морях
ты седимент и страта,
побочный брат ковров нерях,
ковров прекариата

разъятый брат, рука с ножом
интрузия железа
ты не ошибся этажом:
здесь тоже нужно резать.

Режь дно: когда споёт отбой,
что всё перемололось,
я вновь услышу над собой
твой продающий голос.

#выбор_Евгения_Никитина

Тряхну стариной (меня давно не было в Метажурнале) и приведу свою интерпретацию этого текста. Мне кажется, субъект речи обращается к некоему зет-поэту, условному Игорю Караулову. Караулов выбрал раствориться в советской мифологии, стать ковром. Ковер на стене - это ее символ. Он был у всех - "такой ковер, ты был у всех/ такие сны и тапки". Преющие шапки - это шапки-ушанки, стенка под орех - типичный предмет мебели. И были еще книги в таких квартирах, и попадались неплохие, мягко говоря. И автор, и условный Караулов их читали, эти книги. И казалось бы, из них можно было извлечь те же (гуманистические) уроки - но нет. Автор переоценил книги. Они не помешали условному Караулову выбрать войну: "ты выбрал это размомбить,/ я выбрал ужаснуться". И здесь пролегла пропасть между ними.

Метр отсылает к стихотворению Пастернака "Страшная сказка":

Запомнится его обстрел.
Сполна зачтется время,
Когда он делал, что хотел,
Как Ирод в Вифлееме.

Строфа про пылевых клещей и отпарывание мульки - это, видимо, метафорическое описание того, чем занимаются люди, пытающиеся адаптировать пыльный ковер советской мифологии под сегодняшний день. Интересно, что у Пастернака есть второе стихотворение с тем же размером - "Разлука". И в нем строчки:

Он бродит, и до темноты
Укладывает в ящик
Раскиданные лоскуты
И выкройки образчик.

Вот он ореол метра! Сравните:

Ты водишь пылевых клещей
на тщательную мойку
от непростреленных вещей
отпарываешь мульку

Если предположить, что субъект речи обращается к конкретному человеку, то, видимо, к уже покойному, потому что он "коллега во гробех". Но я не угадаю, к кому именно. С другой стороны, есть вероятность, что вот такое занятие как ревитализация советской мертвечины делает из этого человека вампира, и поэтому он "коллега во гробех".

Водопад истории неизбежно отбросит его назад. Как он растворился в ковре, так растворится в воде, станет седиментом и стратой, а также интрузией - то есть частью геологии, горных пород, земной коры. Растворится в коллективном.

И тут отметим, что у Пастернака есть еще одно стихотворение с таким же размером - "Весеннею порою льда...", где есть строчка "(...) я весь рад сойти на нет/ в революцьонной воле". Вот оно, схождение на нет. От индивидуальности ничего не остается (думаю, это и будет с зет-поэтами, ведь это просто социальное явление, а не литература). Здесь возникает "рука с ножом" - поэтому (а также из-за "продающего голоса"*) предположу, что речь идет о доносах, которые любят строчить зеты.

Когда возникает жест перемирия - субъект речи протягивает руку, но тут же убирает ее, давая тому упасть в водопад, - я думаю это попытка понимания другого.

Важный вопрос - причем тут прекариат, то есть слой людей без постоянной работы и места жительства. Возможно, имеется в виду идеологический прекариат. Адресат цепляется за милитаристскую риторику, которая с точки зрения субъекта речи является шаткой, временной и нестабильной конструкцией, которая будет смыта вместе с концом войны. Лично я уже в этом не так уверен, живя в Израиле, где война является константой. Но я еще помню, что бывает иначе.

"Ковры прекариата" в таком прочтении — это символы временной, ситуативной идеологии, которая не имеет прочных оснований и исторической перспективы.

Ну и последняя строфа: когда все перемелется и история сделает очередной виток, все повторится, кто-то снова начнет реабилитировать и реконструировать прежние заблуждения. Поэтому "я вновь услышу над собой твой продающий голос". Но к тому времени сам автор будет в земле.

У Пастернака в "Страшной сказке" тоже строчки "все переменится вокруг" (у Оборина - "перемелется") и "настанет новый, лучший век, исчезнут очевидцы".

* Гена Каневский подсказывает, что "продающий голос" - это из словаря маркетинга. Но и зет-поэзия - это маркетинг войны.

#комментарий_Евгения_Никитина

Автокомментарий Льва Оборина:

Спасибо! Есть верные замечания — но, конечно, я бы не стал никогда обращаться к Караулову, да и вообще зет-поэта тут нет, тут есть просто другая сторона, с поэзией необязательно связанная. Про общие бытовые детали и "стать ковром" все верно — как отметили в комментариях, тут есть и оттенок значения "ковровая бомбардировка" (и такая же мебель — в тех самых квартирах, которые бомбардировкам подвергаются). Клещи и мулька — не адаптация, а нормализация, да и мародерское отношение тоже. Коллега во гробех — ну, потому что все умрут. И в целом это про то, что да, кровь все громче признается за водицу, и с этим смирятся, и говорящий не снимает с себя ответственности за это — но окончательно протянуть этому руку все-таки никак невозможно. Рука с ножом — фрагмент растворившейся фигуры; она и растворившись, продолжает свое дело.

#автокомментарий

Степан Самарин

урок музыки

постарайтесь прийти вовремя. не опоздать. хотя бы на
двадцать минут.

двенадцать минут. два с половиной такта. два часа уже
пропущено.

что у вас будет с собой, что вам удастся принести из дома или
найти по дороге?

ничего, ничего.

ничего страшного.

возьмите хотя бы что у вас есть.

что будет на тот момент: ваши кости, воротнички рубашки, вид
из окна актового зала на погибающую под дождиком аллею у
школы – тихо, безропотно
и практически незаметно.

может быть, уже тогда вы почувствуете морозную вишенку в
груди? висящую над обрывом, в ущелье.

что с вашим лицом?

как в советских книгах писали: засосало под ложечкой.

пожалуйста, бодрее, смелее.

ложечкой можно звякнуть. это уже будет –

серебряный звоночек.

красота звука, тяжесть происхожденья: прекрасное далёко. вам
известно, что
оно делает? мы ещё будем это проходить. ещё

не закрывайте глаза. будьте, как он, этот звоночек: он и
стойкий, он и оловянный.

возможно, его ещё не будет слышно, и вы ещё немножко

поумираете, поваляетесь – в дверях класса, в коридоре, на
лестнице, в
раздевалке, на крыльце, на улице, в общественном транспорте,
у подъезда, в
прихожей, у шкафа, наконец – в постели, как ас а.с. пушкин.

в музыковеденье это как раз и называется – в полтакта, как-
нибудь, как бы кабы, на коленках, еле-еле, душа в теле, ели,
палки, погибающая аллея из окна актового зала, печально,
медленно и
неправильно.

превосходно.
так и надо. только так и нужно, можно.

повторять можно сто, двести раз на дню. как микстуру глотать,
как
целовать.

ничего не поделаешь. нужно что-то делать. ничего страшного.

уже наступает осень. тяжёлое время. посмотрите на ваш
нотный стан: ан
птицы все и улетели. нужно посетить урок рисования.
обязательно посетите.


(журнал на коленке,
одиннадцатый выпуск, январь 2025)

#выбор_Дмитрия_Гуревича

Это стихотворение из новой и неожиданной для меня подборки Степана Самарина. Самарин обычно пишет чистую лирику (см., например, его другую недавнюю подборку), лирику, возможно, прекрасную, но лично я последние три года не могу воспринимать и писать такого рода тексты (это не скрытый упрек тем, кто может, это просто самонаблюдение).

Школа в нашей жизни занимает много времени и редко оказывается далеко от нас — почти всегда где-то рядом с нами есть дети школьного возраста. Поэтому школьная тема мгновенно выводит тексты из абстрактного личного пространства в пространство общественное, дает читателю точки опоры в его собственной реальности. В наше время часто можно наблюдать две крайние стратегии, обе часто разрушительные: замыкание в собственном мире и растворение в пространстве внешних событий (“...ничего не поделаешь. нужно что-то делать…”). Школа же учит взаимодействию внутреннего и внешнего миров. В какой-то степени мы все оказались в страшной школе, где надо заново учиться жить в тяжелые времена.

#комментарий_Дмитрия_Гуревича

Кирилл Шубин

ЧЕРЕПОВЕЦ

все умерли, можно идти по улицам.
невидимые вы все, люди севера. на этой широте
не летают дроны, правда, облака ровные и сухие.
пихты клок, шарик плесени
как разорванные каштаны, пролежавшие всё лето, всю осень.

нечего делать и становится холоднее.
ничего не слышится на непроходимой длине,
дома ненарушенные, ненарушенные реки, без
бури, ну, микробы ходят кругами,
разрушенные ямы. кто был душой оставил тело, кто телом – душу,
и так Череповец как домино, внушающее скуку.
не слышно ничего.

пнуть кирпичный осколок – не порежься крошкой —
ноги ниже. отравленный газом,
не прыгай в воды аммиака, тоже скучные,
как рыбы ртути, почти стеклянные, как воздух,
так что по улице можно идти, не смущаем никем.

(из цикла «Ладога-Ягры», опубликованного в «журнале на коленке» 26.01.2025 г.)

#выбор_Максима_Алпатова

Стихотворение Кирилла Шубина "Череповец" - одна из остановок в метафизическом путешествии из Ленинградской области в Архангельскую, в процессе которого субъект (и читатель вместе с ним) погружается в многослойную безжизненность северно-русской провинции. Безжизненность здесь, впрочем, не означает торжества уничтоженной жизни - в терминологии автора это "ненарушенность", нетронутость естественного угасания разрушительным человеческим отчаянием: "все умерли, можно идти по улицам", сродни атмосфере в фильме Лопушанского "Посетитель музея". Это пространство, где возможен только кратковременный визит, попытки задержаться вытесняются стеклянеющим воздухом, который сопротивляется движениям и гасит звуковые волны ("ничего не слышится на непроходимой длине"), разъединяет тело и душу.

Согласно самой популярной версии, название "Череповец" происходит от слова "череп" в значении "холм, возвышенность", обозначения "селения на горе", однако в тексте Шубина оно скорее отсылает к человеческим черепам - и в то же время черепкам, осколкам древних культур. Субъект стихотворения заглядывает в пустые глазницы Череповца, словно археолог, ощущая невероятную дистанцию между собой и этим местом - и в то же время не отрицая некоторое сродство.

#комментарий_Максима_Алпатова

#переводы

Максим Бородин

* * *
зачем всё это снято одним кадром
зачем всё это снято
одним кадром
зачем
всё это
снято
одним
кадром
зачем всё это
снято одним кадром
зачем всё это снято одним кадром

01.03.2023

(Перевод с украинского Станислава Бельского)

навіщо все це знято одним кадром
навіщо все це знято
одним кадром
навіщо
все це
знято
одним
кадром
навіщо все це
знято одним кадром
навіщо все це знято одним кадром

Источник: телеграм-канал переводчика
#выбор_Людмилы_Казарян

Суржана Ширабдоржиева

окостенелое
закостеневшая глина
пепел свечи остался один без оболочки
я осталась сидеть там где меня оставили
в руке уходящей оставила что-то женское и блестящее как иглу вытащила из
позвоночника
он развалится развалится совсем и раскрошится ненадежный зависимый мел
отросшие волосы и острые подбородки теплые острые подбородки уходите совсем
вас ждали конечно но уходите простите ваше место испачкано еще минимально
полгода чтоб оттереть и вытереть
сухость в глазах обивку наждачную
сделать грубее
окостенелее

Источник: https://breakup666.xyz/8/ (Вебзин брошенка стадис)
Необходим для чтения интерактивный просмотр оригинальной публикации!
Оригинальная публикация включает интерактивные элементы: дополнительный паттерн поверх текста, неровное разрезание стихотворения на строчки, которые можно перемещать по экрану.

интерактивная часть проекта Брошенка является коллективной, авторство интерактивных решений Даши Иванс

#выбор_Александра_Маркова

Стихотворение, или, точнее, интерактивное произведение казахской дизайнерки, художницы и поэтки Суржаны Ширабдоржиевой продолжает ее общую тему дома. Дом для нее место, куда до конца не вернутся, потому что ты уже сидишь там, среди развалин, среди пепла, среди приходящих в ветхость стен. Это не ностальгия и не меланхолия руин, а постоянное проникновение в себя-ностальгирующую и в себя-разрушающуюся. Когда это проникновение осуществляется насквозь, то и появляется скорбь второй части стихотворения, траур, который должны разделять все в доме. Но нельзя до конца разделить последствия траура: с каждым остаётся своя, а не чужая грубость от пережитого. И только еще одно возвращение может вновь позволить обрести не только себя, но и родных. Очевидные намеки на фобии, неприязнь к «отросшим волосам» и прочее и составляют острое социальное содержание стихотворение.
Но новое возвращение создается не смыслами стихотворения, а теми комбинаторными возможностями, которые даёт оригинальная публикация. Стихотворение разрезано на строчки, но не вполне ровно, иногда не ровно между строками, поэтому произвольное комбинирование здесь невозможно, видно, что где-то отрезаны краешки букв, оставшиеся на другой полоске, и что полоски должны идти в таком порядке. В отличие от цифровой комбинаторики, которая всякий раз дает шанс жизни осуществиться прежде, чем о ней что-то будет сказано, такая комбинаторика говорит о подавленной жизни, о том, что сначала ты остаешься наедине с вопросами, и только потом чужие мучения и вопросы становятся частью пережитого тобой. Прочесть внимательно каждую строку — очистить переживание настолько, что сразу можно не оставаться наедине со своей бедой.

#комментарий_Александра_Маркова

#переводы

Ричард Сайкен

НЕСКОЛЬКО ГРОМАД

— ангел венчания и ангел нарушения, ангел прихорашивания, ангел скорби; ангел загиба, ангел яркости, ангел ужаса, ужасное чудище; музыка и ужас, маленькая большая музыка и тысячи громадных; вымарайте всё, звёзды, всё вымарайте; хватит говорить “сломанный”, хватит говорить “сломанный”; ангел слома, ангел слома, ангел слома, ангел слома; ангел света от фар, ангел мыла, ангел телефона, торопись, красный телефон; даже если мой рот закрыт, даже если кончается песня; мыло, перчатка, молоко, мел, поднимите мертвеца, закончите мысль, шлакоблок шлакоблок; ужасное чудище, подними свои бивни; краны ужаса, зажгите водопроводы; призрак сна, призрак кражи, призрак молчания, ангел молчания; ангел молчания, ангел молчания, ангел молчания, ангел молчания —

перевод с английского Дмитрия Сабирова
источник

•

Richard Siken

SEVERAL TREMENDOUS

— angel of crowning and angel of breaching, angel of leavening, angel of grieving; angel of elbow, angel of bright, angel of terrible, monster of terrible; music and terrible, a small big music and several terrible thousand tremendous; blot everything out, the stars, blot everything; stop saying broken, stop saying broken; angel of broken, angel of broken, angel of broken, angel of broken; angel of headlights, angel of soap, angel of telephone, hurry red telephone; even if my mouth is closed, even if the song ends; soup, glove, milk, chalk, raise the dead, finish the thought, cinderblock cinderblock; monster of terrible, raise your tusks; faucets of terrible, ignite the aqueducts; the ghost of sleeping, the ghost of thieving, the ghost of silence, the angel of silence; angel of silence, angel of silence, angel of silence, angel of silence —

#выбор_нико_железниково