Минутка петербургской теплоты:
«Узнав, что в модном бутике Comme de Garcon художник Медведев приобрел такой же наряд, как и у него, известный модник Гурьянов заметил: «Пусть лучше уж Медведев, чем какой-нибудь урод».
Газета «Сусанин» (традиционно укажу, что издавал ее Новиков)
«Узнав, что в модном бутике Comme de Garcon художник Медведев приобрел такой же наряд, как и у него, известный модник Гурьянов заметил: «Пусть лучше уж Медведев, чем какой-нибудь урод».
Газета «Сусанин» (традиционно укажу, что издавал ее Новиков)
Forwarded from Киностудия «Ленфильм»
Media is too big
VIEW IN TELEGRAM
На «Ленфильме» он сыграл в десятках картин - «Мой друг Иван Лапшин»,«Комедия строгого режима», «Собачье сердце», «ЧП районного масштаба», «Приключения Шерлока Холмса и доктора Ватсона», «Окно в Париж» и других.
#НашиАктеры
Please open Telegram to view this post
VIEW IN TELEGRAM
В Парке Победы,
где есть парашютная вышка,
в небе висел
обожающий прыгать
мальчишка.
Видимо, что-то
у мастера там
в механизме заело...
Мальчик висел
на веревке.
И это ему надоело.
Где-то внизу,
на утоптанной,
лысой поляне,
тыкали пальцем в него
нетактичные дети и няни.
Даже машины,
которые шли по дороге,
так и тряслись,
умирая от смеха,
в итоге.
Только собрался заплакать
с досады мальчишка,
вдруг заработала снова
капризная вышка.
С неба, которое было
до дна голубое,
мальчик вернулся
на землю,
смешался с толпою.
...Стало обидно:
обычно.
И даже печально.
Глупые няни забыли его
моментально.
И не смеется машина — то
звякает кузов.
И перестали его замечать
карапузы.
...Снова,
хватая у кассы билет
в нетерпеньи,
лезет мальчишка
на вышку, глотает ступени.
Глеб Горбовский.
где есть парашютная вышка,
в небе висел
обожающий прыгать
мальчишка.
Видимо, что-то
у мастера там
в механизме заело...
Мальчик висел
на веревке.
И это ему надоело.
Где-то внизу,
на утоптанной,
лысой поляне,
тыкали пальцем в него
нетактичные дети и няни.
Даже машины,
которые шли по дороге,
так и тряслись,
умирая от смеха,
в итоге.
Только собрался заплакать
с досады мальчишка,
вдруг заработала снова
капризная вышка.
С неба, которое было
до дна голубое,
мальчик вернулся
на землю,
смешался с толпою.
...Стало обидно:
обычно.
И даже печально.
Глупые няни забыли его
моментально.
И не смеется машина — то
звякает кузов.
И перестали его замечать
карапузы.
...Снова,
хватая у кассы билет
в нетерпеньи,
лезет мальчишка
на вышку, глотает ступени.
Глеб Горбовский.
Forwarded from ЗДЕСЬ БЫЛ МАЙК
Жил в Ленинграде композитор Марк Самойлов. Довольно известный, кстати. Делал аранжировки к «Я шагаю по Москве» Данелии, работал с Театром им Комиссаржевской, сочинял песенки для Хиля и проч.
В перестроечное время Самойлов полетел в Нью-Йорк. Встретился с Довлатовым, которого знал в Ленинграде, и предложил написать либретто мюзикла. Тема - любая, на выбор. Довлатов поинтересовался - кто будет сочинять стихи песен мюзикла? И неожиданно предложил - может, Бродский? Позвонили Бродскому, тот согласился их принять.
Приехали, рассказали, что к чему. Довлатов уточнил, что загвоздка - в теме.
«Капитал», - заявил Бродский. Далее - этот непередаваемый диалог.
«— Какой капитал? Чей капитал? — не понял Самойлов.
— «Капитал» Маркса. Это единственная тема, которая сегодня может заинтересовать меня как основа для мюзикла.
— Но спектакль невозможен без конфликта. В чем конфликт?
— Конфликт между трудом и капиталом. Главный конфликт сегодняшнего дня.
— Но каков будет сюжет?
— Очень хороший. Постижение рабочими тайны прибавочной стоимости.
— А как же любовь? — растерянно спросил Самойлов. — Мюзикл без любви невозможен.
— В процессе постижения тайны прибавочной стоимости непременно родится любовь. И ненависть тоже родится, — заключил Бродский. — Как, Сережа?
— Думаю, лучшего сюжета для мюзикла не найти, — согласился с Бродским Довлатов».
Даже если все это враки, неважно. Какова история!
В перестроечное время Самойлов полетел в Нью-Йорк. Встретился с Довлатовым, которого знал в Ленинграде, и предложил написать либретто мюзикла. Тема - любая, на выбор. Довлатов поинтересовался - кто будет сочинять стихи песен мюзикла? И неожиданно предложил - может, Бродский? Позвонили Бродскому, тот согласился их принять.
Приехали, рассказали, что к чему. Довлатов уточнил, что загвоздка - в теме.
«Капитал», - заявил Бродский. Далее - этот непередаваемый диалог.
«— Какой капитал? Чей капитал? — не понял Самойлов.
— «Капитал» Маркса. Это единственная тема, которая сегодня может заинтересовать меня как основа для мюзикла.
— Но спектакль невозможен без конфликта. В чем конфликт?
— Конфликт между трудом и капиталом. Главный конфликт сегодняшнего дня.
— Но каков будет сюжет?
— Очень хороший. Постижение рабочими тайны прибавочной стоимости.
— А как же любовь? — растерянно спросил Самойлов. — Мюзикл без любви невозможен.
— В процессе постижения тайны прибавочной стоимости непременно родится любовь. И ненависть тоже родится, — заключил Бродский. — Как, Сережа?
— Думаю, лучшего сюжета для мюзикла не найти, — согласился с Бродским Довлатов».
Даже если все это враки, неважно. Какова история!
Город на картинах Веры Яновой либо закручен в спираль, либо устремлен вверх - до головокружения.
Небольшой фрагмент рассказа Шефнера «Круглая тайна». Рассказ, в свою очередь, из сборника «Скромный гений». Трогательная (как обычно у Шефнера) советская полуфантастика.
Вавилон Викторович был начинающий пенсионер, ему шел шестьдесят второй год. В квартиру он въехал в результате обмена полтора года тому назад. Он не пил, не играл в домино, но у него было странное хобби. По вечерам, выключив свет в своей комнате, часами просиживал он с биноклем у окна.
Перед домом находился большой квадратный сквер, а за ним, уже на другой улице, высокое семиэтажное здание. В двух верхних (по четырнадцати окон в
каждом) этажах этого здания жили студентки санитарно-экономического техникума. Уверенные в своей визуальной недосягаемости, они редко
задергивали занавески, и Вавилон Викторович с помощью оптики имел возможность вникать в их быт. Всех девушек он давно знал в лицо, и для каждой придумал звучное имя. Там, в скромных четырехкоечных комнатках, жили Одетты, Хабанеры, Травиаты, Аиды. Соседи по коммунальной квартире догадывались о вечерних наблюдениях Вавика и относились к ним отрицательно. Но дело это труднодоказуемое и почти ненаказуемое. Когда Вавилону Викторовичу намекали на то, что поступает он не совсем хорошо, он отвечал:
- У меня нет средств на покупку телевизора. Это общежитие напротив - мой телевизор в двадцать восемь экранов. Девушкам я ничего плохого не делаю! Я не смотрю на них, когда они в дезабилье, я честно отвертываюсь! Я люблю их отечески, оптически и платонически.
Вавилон Викторович был начинающий пенсионер, ему шел шестьдесят второй год. В квартиру он въехал в результате обмена полтора года тому назад. Он не пил, не играл в домино, но у него было странное хобби. По вечерам, выключив свет в своей комнате, часами просиживал он с биноклем у окна.
Перед домом находился большой квадратный сквер, а за ним, уже на другой улице, высокое семиэтажное здание. В двух верхних (по четырнадцати окон в
каждом) этажах этого здания жили студентки санитарно-экономического техникума. Уверенные в своей визуальной недосягаемости, они редко
задергивали занавески, и Вавилон Викторович с помощью оптики имел возможность вникать в их быт. Всех девушек он давно знал в лицо, и для каждой придумал звучное имя. Там, в скромных четырехкоечных комнатках, жили Одетты, Хабанеры, Травиаты, Аиды. Соседи по коммунальной квартире догадывались о вечерних наблюдениях Вавика и относились к ним отрицательно. Но дело это труднодоказуемое и почти ненаказуемое. Когда Вавилону Викторовичу намекали на то, что поступает он не совсем хорошо, он отвечал:
- У меня нет средств на покупку телевизора. Это общежитие напротив - мой телевизор в двадцать восемь экранов. Девушкам я ничего плохого не делаю! Я не смотрю на них, когда они в дезабилье, я честно отвертываюсь! Я люблю их отечески, оптически и платонически.