«Попытка цензуры была предпринята некоторыми моими товарищами, так как я затрагивала такую «противоестественную» тему, как гомосексуальность. Они доказывали, что анархизм и так неверно истолковывают, а анархистов считают порочными; неосмотрительно приумножать эти заблуждения, рассматривая извращённые формы секса. Веря в свободу мнений, даже если они высказывались против меня, я не обращала большого внимания на цензоров — ни в рядах соратников, ни в стане врага.
На самом деле цензура со стороны товарищей оказывала на меня то же воздействие, что и полицейское преследование: я становилась увереннее в себе, была более решительно настроена заступиться за каждую жертву социальной несправедливости или моральных предубеждений.
Мужчины и женщины, которые подходили ко мне после лекций о гомосексуальности, доверившие мне истории о своих страданиях и одиночестве, зачастую были лучше тех, кто отвергал их. Большинство из них пришли к пониманию своей инаковости спустя годы борьбы, направленной на подавление того, что они считали болезнью и постыдным физическим недостатком».
«Попытка цензуры была предпринята некоторыми моими товарищами, так как я затрагивала такую «противоестественную» тему, как гомосексуальность. Они доказывали, что анархизм и так неверно истолковывают, а анархистов считают порочными; неосмотрительно приумножать эти заблуждения, рассматривая извращённые формы секса. Веря в свободу мнений, даже если они высказывались против меня, я не обращала большого внимания на цензоров — ни в рядах соратников, ни в стане врага.
На самом деле цензура со стороны товарищей оказывала на меня то же воздействие, что и полицейское преследование: я становилась увереннее в себе, была более решительно настроена заступиться за каждую жертву социальной несправедливости или моральных предубеждений.
Мужчины и женщины, которые подходили ко мне после лекций о гомосексуальности, доверившие мне истории о своих страданиях и одиночестве, зачастую были лучше тех, кто отвергал их. Большинство из них пришли к пониманию своей инаковости спустя годы борьбы, направленной на подавление того, что они считали болезнью и постыдным физическим недостатком».
The company maintains that it cannot act against individual or group chats, which are “private amongst their participants,” but it will respond to requests in relation to sticker sets, channels and bots which are publicly available. During the invasion of Ukraine, Pavel Durov has wrestled with this issue a lot more prominently than he has before. Channels like Donbass Insider and Bellum Acta, as reported by Foreign Policy, started pumping out pro-Russian propaganda as the invasion began. So much so that the Ukrainian National Security and Defense Council issued a statement labeling which accounts are Russian-backed. Ukrainian officials, in potential violation of the Geneva Convention, have shared imagery of dead and captured Russian soldiers on the platform. Since its launch in 2013, Telegram has grown from a simple messaging app to a broadcast network. Its user base isn’t as vast as WhatsApp’s, and its broadcast platform is a fraction the size of Twitter, but it’s nonetheless showing its use. While Telegram has been embroiled in controversy for much of its life, it has become a vital source of communication during the invasion of Ukraine. But, if all of this is new to you, let us explain, dear friends, what on Earth a Telegram is meant to be, and why you should, or should not, need to care. The news also helped traders look past another report showing decades-high inflation and shake off some of the volatility from recent sessions. The Bureau of Labor Statistics' February Consumer Price Index (CPI) this week showed another surge in prices even before Russia escalated its attacks in Ukraine. The headline CPI — soaring 7.9% over last year — underscored the sticky inflationary pressures reverberating across the U.S. economy, with everything from groceries to rents and airline fares getting more expensive for everyday consumers. Telegram was co-founded by Pavel and Nikolai Durov, the brothers who had previously created VKontakte. VK is Russia’s equivalent of Facebook, a social network used for public and private messaging, audio and video sharing as well as online gaming. In January, SimpleWeb reported that VK was Russia’s fourth most-visited website, after Yandex, YouTube and Google’s Russian-language homepage. In 2016, Forbes’ Michael Solomon described Pavel Durov (pictured, below) as the “Mark Zuckerberg of Russia.” Although some channels have been removed, the curation process is considered opaque and insufficient by analysts.
from ar
