Рост добычи нефти в США происходит лишь в одной локации – Пермском бассейне. Но этот рост не подкреплен увеличением активности буровых работ. То есть бурят меньше, а добывают больше. Пермь – это пионер сланцевой добычи, где эксперименты по разрыву пласта идут второй десяток лет, а плотность сланцевых скважин здесь зашкаливает. Каждый новый баррель здесь дается все труднее и труднее, а нынешний рост добычи происходит за счет операционного резерва, который нефтяники палят. Впрочем, происходит это не первый раз. Если сравнить график буровых работ и график добычи нефти, то можно заметить, что снижения буровой активности приводит через несколько месяцев, как минимум к последующему замедлению (а в 2020 году и к серьезному провалу) добычи нефти. Поэтому нынешний рост добычи нефти в США до нового пика - это попытка отжать конъюнктуру со стороны нефтегаза. Уже в 2024 году стоит ожидать спада добычи вслед за снижением буровых работ. Это выступит хорошей поддержкой ценам на нефть.
Рост добычи нефти в США происходит лишь в одной локации – Пермском бассейне. Но этот рост не подкреплен увеличением активности буровых работ. То есть бурят меньше, а добывают больше. Пермь – это пионер сланцевой добычи, где эксперименты по разрыву пласта идут второй десяток лет, а плотность сланцевых скважин здесь зашкаливает. Каждый новый баррель здесь дается все труднее и труднее, а нынешний рост добычи происходит за счет операционного резерва, который нефтяники палят. Впрочем, происходит это не первый раз. Если сравнить график буровых работ и график добычи нефти, то можно заметить, что снижения буровой активности приводит через несколько месяцев, как минимум к последующему замедлению (а в 2020 году и к серьезному провалу) добычи нефти. Поэтому нынешний рост добычи нефти в США до нового пика - это попытка отжать конъюнктуру со стороны нефтегаза. Уже в 2024 году стоит ожидать спада добычи вслед за снижением буровых работ. Это выступит хорошей поддержкой ценам на нефть.
However, the perpetrators of such frauds are now adopting new methods and technologies to defraud the investors. Given the pro-privacy stance of the platform, it’s taken as a given that it’ll be used for a number of reasons, not all of them good. And Telegram has been attached to a fair few scandals related to terrorism, sexual exploitation and crime. Back in 2015, Vox described Telegram as “ISIS’ app of choice,” saying that the platform’s real use is the ability to use channels to distribute material to large groups at once. Telegram has acted to remove public channels affiliated with terrorism, but Pavel Durov reiterated that he had no business snooping on private conversations. For example, WhatsApp restricted the number of times a user could forward something, and developed automated systems that detect and flag objectionable content. What distinguishes the app from competitors is its use of what's known as channels: Public or private feeds of photos and videos that can be set up by one person or an organization. The channels have become popular with on-the-ground journalists, aid workers and Ukrainian President Volodymyr Zelenskyy, who broadcasts on a Telegram channel. The channels can be followed by an unlimited number of people. Unlike Facebook, Twitter and other popular social networks, there is no advertising on Telegram and the flow of information is not driven by an algorithm. In the United States, Telegram's lower public profile has helped it mostly avoid high level scrutiny from Congress, but it has not gone unnoticed.
from ar
