«Сезон отравленных плодов» Веры Богдановой: о мальчишках и девчонках, рождённых в девяностые, а также их родителях и окружающей безысходности
Если бы мне было нужно описать этот роман одним словом, я бы выбрала «липкий». И у меня на это две причины.
Во-первых, атмосфера истории со всеми ответвлениями пропитана страхом, завистью и вожделением, стыдом, отчаянием и бессилием, которые конденсируют дешёвым алкоголем, кровью и прочими физиологическими жидкостями. С первых же страниц эта вязкая субстанция оседала на моей коже, превратившись к финалу в зудящую корку, которую хотелось поскорее сковырнуть, чтобы продезинфицировать поражённые участки.
Во-вторых, несмотря на то, что приятного в тексте объективно мало, я не могла оторваться: не помню, когда в последний раз вот так не выпускала книгу из рук и читала в каждую свободную минуту. Чувствовала себя мухой, попавшей в ленту-ловушку: мне плохо, но без посторонней помощи выбраться невозможно.
Кажется, в такой же ловушке оказался примерно каждый участник повествования, но осознают это только главные герои — «странненькая» Женя и «какой он молодец» Илья, которые с самого начала своего пути пытаются если не плыть против течения, то хотя бы просто крепко стоять на ногах, пусть для этого им и пришлось опуститься на дно. Как ни банально, но, держась друг за друга, им удаётся оттолкнуться от пресловутого дна и сделать спасительный глоток надежды на светлое будущее. Если же отбросить метафоры, то им помогли разрыв отношений с токсичными родителями и выбор своих представлений о жизни вместо мифического «так положено».
А вот единоутробная сестра Ильи Дарья осознала себя в ловушке привычного деструктивного уклада слишком поздно: когда уже повторила судьбу матери и оказалась буквально заложницей мужа — любителя сорокаградусных напитков и рукоприкладства. Я думаю, её искалеченное насильником тело болело не так сильно, как сердце, разбитое материнским смехом в ответ на рассказ о побоях и угрозах благоверного.
К родителям вообще много вопросов. Но меня больше всего коробило от возложения ответственности за неудавшуюся жизнь на детей и от нежелания снять шоры с глаз, чтобы разглядеть за привычными, удобными и безопасными представлениями о мире и людях реальное положение дел. Понятно, что они выживали как могли и всячески выкручивались, чтобы прокормить семью и дать на лапу крышующим бандитам, но это не кажется мне весомым оправданием газлайтингу, унижению и губительному безразличию по отношению к родственникам — старым и малым.
В итоге дети выросли во взрослых, не понимающих, чего они хотят, как жить и почему то, что вроде бы соответствует их представлениям о благополучии, разъедает внутренности и заставляет заливать образовавшуюся пустоту алкоголем. Шанс на смену родительской парадигмы есть только у тех, кто, как Женя с Ильёй, находит близкого человека, который безусловно дарит дефицитное тепло и понимание.
Роман описывает реальные события, трагически ознаменовавшие рубеж веков: теракты, крушения самолётов, лесные пожары, — при этом кажется мне довольно универсальным, но это покажет только время. Во мне же болезненной ностальгией отзывались сцены, в которых Женя, потрясённая очередным взрывом, выходит из вагона метро, завидев человека с подозрительной сумкой. Я помню, как во время первой сознательной поездки на поезде я полночи не могла уснуть, потому что боялась, что состав сойдёт с рельсов, — такие были новости накануне. А истории о том, как жена зарезала мужа или как муж забил жену до смерти, были чудовищными и регулярными инфоповодами во времена моего сельского взросления.
Так что попытка смыть с себя липкий слой сложных чувств от прочтения «Сезона отравленных плодов» обречена на провал — внутренности-то не прополощешь. Но я благодарна Вере Богдановой за напоминание о том, что описанный мрак не норма, и борьба с ним — тяжёлая и порой кажущаяся бессмысленной — необходима и возможна даже в рамках одной маленькой человеческой истории.
«Сезон отравленных плодов» Веры Богдановой: о мальчишках и девчонках, рождённых в девяностые, а также их родителях и окружающей безысходности
Если бы мне было нужно описать этот роман одним словом, я бы выбрала «липкий». И у меня на это две причины.
Во-первых, атмосфера истории со всеми ответвлениями пропитана страхом, завистью и вожделением, стыдом, отчаянием и бессилием, которые конденсируют дешёвым алкоголем, кровью и прочими физиологическими жидкостями. С первых же страниц эта вязкая субстанция оседала на моей коже, превратившись к финалу в зудящую корку, которую хотелось поскорее сковырнуть, чтобы продезинфицировать поражённые участки.
Во-вторых, несмотря на то, что приятного в тексте объективно мало, я не могла оторваться: не помню, когда в последний раз вот так не выпускала книгу из рук и читала в каждую свободную минуту. Чувствовала себя мухой, попавшей в ленту-ловушку: мне плохо, но без посторонней помощи выбраться невозможно.
Кажется, в такой же ловушке оказался примерно каждый участник повествования, но осознают это только главные герои — «странненькая» Женя и «какой он молодец» Илья, которые с самого начала своего пути пытаются если не плыть против течения, то хотя бы просто крепко стоять на ногах, пусть для этого им и пришлось опуститься на дно. Как ни банально, но, держась друг за друга, им удаётся оттолкнуться от пресловутого дна и сделать спасительный глоток надежды на светлое будущее. Если же отбросить метафоры, то им помогли разрыв отношений с токсичными родителями и выбор своих представлений о жизни вместо мифического «так положено».
А вот единоутробная сестра Ильи Дарья осознала себя в ловушке привычного деструктивного уклада слишком поздно: когда уже повторила судьбу матери и оказалась буквально заложницей мужа — любителя сорокаградусных напитков и рукоприкладства. Я думаю, её искалеченное насильником тело болело не так сильно, как сердце, разбитое материнским смехом в ответ на рассказ о побоях и угрозах благоверного.
К родителям вообще много вопросов. Но меня больше всего коробило от возложения ответственности за неудавшуюся жизнь на детей и от нежелания снять шоры с глаз, чтобы разглядеть за привычными, удобными и безопасными представлениями о мире и людях реальное положение дел. Понятно, что они выживали как могли и всячески выкручивались, чтобы прокормить семью и дать на лапу крышующим бандитам, но это не кажется мне весомым оправданием газлайтингу, унижению и губительному безразличию по отношению к родственникам — старым и малым.
В итоге дети выросли во взрослых, не понимающих, чего они хотят, как жить и почему то, что вроде бы соответствует их представлениям о благополучии, разъедает внутренности и заставляет заливать образовавшуюся пустоту алкоголем. Шанс на смену родительской парадигмы есть только у тех, кто, как Женя с Ильёй, находит близкого человека, который безусловно дарит дефицитное тепло и понимание.
Роман описывает реальные события, трагически ознаменовавшие рубеж веков: теракты, крушения самолётов, лесные пожары, — при этом кажется мне довольно универсальным, но это покажет только время. Во мне же болезненной ностальгией отзывались сцены, в которых Женя, потрясённая очередным взрывом, выходит из вагона метро, завидев человека с подозрительной сумкой. Я помню, как во время первой сознательной поездки на поезде я полночи не могла уснуть, потому что боялась, что состав сойдёт с рельсов, — такие были новости накануне. А истории о том, как жена зарезала мужа или как муж забил жену до смерти, были чудовищными и регулярными инфоповодами во времена моего сельского взросления.
Так что попытка смыть с себя липкий слой сложных чувств от прочтения «Сезона отравленных плодов» обречена на провал — внутренности-то не прополощешь. Но я благодарна Вере Богдановой за напоминание о том, что описанный мрак не норма, и борьба с ним — тяжёлая и порой кажущаяся бессмысленной — необходима и возможна даже в рамках одной маленькой человеческой истории.
BY даёшь янагихару!
Warning: Undefined variable $i in /var/www/group-telegram/post.php on line 260
The original Telegram channel has expanded into a web of accounts for different locations, including specific pages made for individual Russian cities. There's also an English-language website, which states it is owned by the people who run the Telegram channels. This ability to mix the public and the private, as well as the ability to use bots to engage with users has proved to be problematic. In early 2021, a database selling phone numbers pulled from Facebook was selling numbers for $20 per lookup. Similarly, security researchers found a network of deepfake bots on the platform that were generating images of people submitted by users to create non-consensual imagery, some of which involved children. In a statement, the regulator said the search and seizure operation was carried out against seven individuals and one corporate entity at multiple locations in Ahmedabad and Bhavnagar in Gujarat, Neemuch in Madhya Pradesh, Delhi, and Mumbai. But the Ukraine Crisis Media Center's Tsekhanovska points out that communications are often down in zones most affected by the war, making this sort of cross-referencing a luxury many cannot afford. He floated the idea of restricting the use of Telegram in Ukraine and Russia, a suggestion that was met with fierce opposition from users. Shortly after, Durov backed off the idea.
from ar
