Telegram Group Search
Некоторое время назад перенесла отзыв на «Поход на Бар-Хото» отсюда на Дзен. А сегодня вот написали в комментариях – умиляюсь страшно.
Моя рецензия на недавно вышедший в прокат фильм "Огниво". Примерно час сказки я получала по-детски умилительное удовольствие от происходящего. И еще примерно час – искренне недоумевала. Но всё равно – такие фильмы, по-моему, то, что нужно в сложные моменты, например. Мне всегда нравится, как в них с самого начала абсолютно спокойно верится в счастливый финал – и он, конечно, случается. Что может быть правильнее?

https://blog.okko.tv/reviews/ognivo-aleksandra-voitinskogo-lubochnaya-zazhigalka-s-kharakterom
Вчера весь вечер читала стихотворения – начала с Губанова, потом Грачев, затем Гронас, Адонис, Целан, Павезе, абсолютно хаотично, Кавафис, Оден, Седакова, «Дитя Европы» Милоша и Большую касыду. Закончила Воденниковым. Прочитала, кажется, всё, что он в жизни написал — как-то целительно вышло.

Но в этот краткий миг,
за этот взрыв минутный
(так одинок, что некому отдать
все прозвища, названья, клички, буквы) —
я всё скажу, что я хотел сказать.

Спасибо, господи, за яблоню — уверен:
из всех стихотворений и людей
(ну, за единственным, пожалуй, исключеньем) —
меня никто не прижимал сильней.

Зато — с другим рывком,
в блаженном издыханье,
все потеряв, что можно потерять:
пол, имя, возраст, родину, сознанье —
я все — забыл, что я хотел сказать.


И мне не нужно знать
(но за какие муки,
но за какие силы и слова!) —
откуда — этот свет, летящий прямо в руки,
весь этот свет — летящий прямо в руки,
вся эта яблоня, вся эта — синева…
Смешная история: я довольно сентиментальна и храню всякие мелочи от людей – открытки, письма, одежду, подарки. Сохранила и два маленьких камушка.

Один дала мне лучшая подруга. Мы стояли у могилы Дягилева, моросил дождь, мы вчера приехали в Венецию и следующим же утром поплыли на Сан-Микеле, я стояла и смотрела на имя, хотелось плакать, я Дягилева очень любила и люблю. Она подняла маленький камень и дала мне. Я положила в рюкзак и привезла в Россию.

Второй отдал мне лучший друг на крымском побережье. Мы лежали на пляже, а потом начали искать друг другу пупочные камни — специальные камни для пупка. Этот я тоже сохранила и увезла из Судака в Питер.

Теперь у меня на аккуратной тарелочке рядом с украшениями лежит камень. Один. Куда делся второй, я не могу вспомнить. И не могу идентифицировать, пупочный это камень или с могилы Дягилева.

🤔
С тех пор, как я завела канал на Дзене, мой любимый досуг – читать комментарии там. Вот эти – к статье про Мандельштама, Пастернака и Сталина. Очень нравится, как спикеры лихо оценивают и Мандельштама, и Пастернака, нормально!
Интервью с Томасом Венцловой, 15 декабря 1990 года, Нью-Хейвен

— Есть еще одна любопытная тема у Бродского — тема «после конца». После конца чего?

— Я склонен в этой связи говорить о посткатастрофистской или постэсхатологической поэзии — поэзии «после конца мира», каковым концом были Гулаг и Освенцим.

— В свое время вы заметили, что родной город Бродского в его стихах нередко «предстает в апокалиптическом освещении, символизируя цивилизацию, подошедшую к грани катаклизма, точнее, уже перешедшую
грань». Есть ли связь между темой города и темой конца?

— Город есть финальное состояние человечества, примерно так же, как пещера была его начальным состоянием. Это говорят и мифы о блудном Вавилоне и небесном граде, и действительность нашего времени.

— Адресатом и субъектом его стихов все чаще становится «Время в чистом виде». Чем вы объясняете его тенденцию мифологизировать время?

— Я не убежден, что Бродский мифологизирует время: с равным успехом речь могла бы идти о демифологизации. Так или иначе, на времени в огромной степени построена вся его поэтическая теория и практика. Время, в частности, связано с болью, а «человек есть испытатель боли». Отсюда же значение биографического текста для корпуса его творчества (свойство, которое Бродский разделяет с романтиками и Цветаевой, но отнюдь не с большинством поэтов двадцатого века).
Прошлой весной во время экскурсии по Переделкино, шел дождь, мы ходили с зонтами «Переделкино», отовсюду выбирались лягушки, небо было такое черное, как будто оно вообще никогда не бывало иным, нас подвели к маленькому домику, и экскурсовод начал рассказывать про Шпаликова, я сразу всё поняла, я знала, где он умер, если строишь городок для писателей, должен предполагать, что они не только жить там будут, но и умирать, и умирать, может быть, будет и правильнее им именно там, в этом маленьком писательском раю, небеса которого рдеют, как адово пламя, но всё-таки в раю.

Осенью 1974 года Шпаликову дали путевку в Переделкино. Жизнь его уже была очевидно отчаянной. Друзья это замечали, пытались помочь, но – без всякого результата.
Утром 2 ноября Шпаликов не спустился на завтрак. Горин, его сосед, заметив это, забрался к нему на второй этаж и разбил окно. Шпаликов повесился на своем красном шарфе.

Мое любимое стихотворение у него, как это иногда бывает с поэзией — первое прочитанное.

Людей теряют только раз
А потерявши, не находят
А человек гостит у вас
Прощается и в ночь уходит

А если он уходит днём
Он всё равно от вас уходит
Давай назад его вернём
Пока он площадь переходит

Давай сейчас eго вернём
Поговорим и стол накроем
Весь дом вверх дном перевернём
И праздник для него устрoим

Я прочла его впервые очень-очень давно, я тогда поссорилась с другом, которого любила, и мне казалось, это стихотворение — о том, как умирает дружба. И нет, и да, конечно, его смысл шире. Это и предсмертная записка тоже.
bratya karamazovy autumn – в городе Братьев Карамазовых
2025/06/29 23:26:25
Back to Top
HTML Embed Code: