Крошечная, только что вышедшая в Издательстве Яромира Хладика книжка «С пищей стало спокойнее» Константина Шимкевича предлагает нам ещё один поразительный и рвущий душу сюжет из середины прошлого века, трагического и беспощадного.
Константин Шимкевич (1887-1953) — филолог с дореволюционным образованием, провёл годы Первой мировой и Гражданской войн на фронте. Вернувшись в 1921 году в новый, незнакомый ему Петроград, он был приглашён в Институт истории искусств лично Жирмунским, возглавил там Кабинет современной литературы, естественным образом влившись в ряды формалистов (вместе с ним в Институте трудились, в частности, Шкловский и Эйхенбаум), одной из его студенток была Ольга Берггольц («Если я не буду знать роли Булгарина и значения Гиппиус, это никому, кроме меня, — если я не Шимкевич — не навредит», — запишет она в дневнике, размышляя о смене специальности). В 1930-м, после разгрома формализма в целом и Института в частности, Шимкевич — навсегда! — пропал из академического мира и больше никогда — никогда! — не публиковался, перебиваясь редкими лекциями. Вместе с женой и дочерью они поселились на окраине города — на Охте, где держали огород и коз, и, видимо, это спасло их от голодной блокадной смерти.
Через неделю после снятия блокады, в начале февраля 1944 года, дочь Шимкевича мобилизуют на восстановление железной дороги в Ленинградской области, а за два года до того его жену, урождённую немку, ссылают в Солехард как «социально опасный элемент». Так что в феврале 1944-го Шимкевич остаётся один, не считаю двух коз, Шоколадки и Бяшки. 10 февраля он пишет первое письмо дочери, и эти тринадцать сохранившихся писем и есть — сюжет и содержание книжки «С пищей стало спокойнее».
В этих коротких и очень личных письмах Константин Антонович, кроме обязательных отцовских нежностей, подробно пишет о быте, который начинает медленно восстанавливаться, о нашествии мышей, о холоде и ценах на продукты, — в общем, о жизни как таковой. Шимкевич плохо себя чувствует (сердце), постоянно волнуется за дочь и жену, постоянно же является свидетелем ссор, пьяных гулянок, убийств, соседи получают похоронки, и единственное, в чём он находит отдохновение, — писание о литературе: «Вчера писал замечательно хорошо, писал о Жуковском, Пушкине, Сумарокове, писал просторно и впё новое. Опять, моя родная, счастливое открытие новых связей...» И ещё одна радость — случайные находки редких книг у букинистов. Напомню, это зима и начало весны 1944 года — и вот так сквозь эти бытовые записки вперемешку с упоминаниями о филологических изысканиях на голодный желудок проступает величественная и страшная картина просыпающегося после апокалипсиса мира.
Кажется, именно во время блокады, или сразу после её снятия, Шимкевич начинает писать огромный труд «История русской поэзии» — несколько тысяч рукописных страниц неподцензурного литературоведения. Шимкевич так и не закончил эту книгу, которая осталась неопубликованной.
Крошечная, только что вышедшая в Издательстве Яромира Хладика книжка «С пищей стало спокойнее» Константина Шимкевича предлагает нам ещё один поразительный и рвущий душу сюжет из середины прошлого века, трагического и беспощадного.
Константин Шимкевич (1887-1953) — филолог с дореволюционным образованием, провёл годы Первой мировой и Гражданской войн на фронте. Вернувшись в 1921 году в новый, незнакомый ему Петроград, он был приглашён в Институт истории искусств лично Жирмунским, возглавил там Кабинет современной литературы, естественным образом влившись в ряды формалистов (вместе с ним в Институте трудились, в частности, Шкловский и Эйхенбаум), одной из его студенток была Ольга Берггольц («Если я не буду знать роли Булгарина и значения Гиппиус, это никому, кроме меня, — если я не Шимкевич — не навредит», — запишет она в дневнике, размышляя о смене специальности). В 1930-м, после разгрома формализма в целом и Института в частности, Шимкевич — навсегда! — пропал из академического мира и больше никогда — никогда! — не публиковался, перебиваясь редкими лекциями. Вместе с женой и дочерью они поселились на окраине города — на Охте, где держали огород и коз, и, видимо, это спасло их от голодной блокадной смерти.
Через неделю после снятия блокады, в начале февраля 1944 года, дочь Шимкевича мобилизуют на восстановление железной дороги в Ленинградской области, а за два года до того его жену, урождённую немку, ссылают в Солехард как «социально опасный элемент». Так что в феврале 1944-го Шимкевич остаётся один, не считаю двух коз, Шоколадки и Бяшки. 10 февраля он пишет первое письмо дочери, и эти тринадцать сохранившихся писем и есть — сюжет и содержание книжки «С пищей стало спокойнее».
В этих коротких и очень личных письмах Константин Антонович, кроме обязательных отцовских нежностей, подробно пишет о быте, который начинает медленно восстанавливаться, о нашествии мышей, о холоде и ценах на продукты, — в общем, о жизни как таковой. Шимкевич плохо себя чувствует (сердце), постоянно волнуется за дочь и жену, постоянно же является свидетелем ссор, пьяных гулянок, убийств, соседи получают похоронки, и единственное, в чём он находит отдохновение, — писание о литературе: «Вчера писал замечательно хорошо, писал о Жуковском, Пушкине, Сумарокове, писал просторно и впё новое. Опять, моя родная, счастливое открытие новых связей...» И ещё одна радость — случайные находки редких книг у букинистов. Напомню, это зима и начало весны 1944 года — и вот так сквозь эти бытовые записки вперемешку с упоминаниями о филологических изысканиях на голодный желудок проступает величественная и страшная картина просыпающегося после апокалипсиса мира.
Кажется, именно во время блокады, или сразу после её снятия, Шимкевич начинает писать огромный труд «История русской поэзии» — несколько тысяч рукописных страниц неподцензурного литературоведения. Шимкевич так и не закончил эту книгу, которая осталась неопубликованной.
BY Babel books TLV
Warning: Undefined variable $i in /var/www/group-telegram/post.php on line 260
Multiple pro-Kremlin media figures circulated the post's false claims, including prominent Russian journalist Vladimir Soloviev and the state-controlled Russian outlet RT, according to the DFR Lab's report. READ MORE In December 2021, Sebi officials had conducted a search and seizure operation at the premises of certain persons carrying out similar manipulative activities through Telegram channels. Despite Telegram's origins, its approach to users' security has privacy advocates worried. Channels are not fully encrypted, end-to-end. All communications on a Telegram channel can be seen by anyone on the channel and are also visible to Telegram. Telegram may be asked by a government to hand over the communications from a channel. Telegram has a history of standing up to Russian government requests for data, but how comfortable you are relying on that history to predict future behavior is up to you. Because Telegram has this data, it may also be stolen by hackers or leaked by an internal employee.
from us
