И вновь в Берлин пришёл «Носферату»! Сто два года спустя после премьеры одной из главных работ немецкого экспрессионизма Роберт Эггерс и компания привезли свою версию страшилки всех времён и народов, в которой Билл Скарсгард изображает восточно-европейский акцент, а Лили-Роуз Депп так умело закатывает глаза, что они того и гляди вывалятся из глазниц и укатятся прочь.

Если честно, делать ремейк классического чёрно-белого немого хоррора казалось мне так себе идейкой. За сотню лет между выходами бесстыдного копипаста «Дракулы» мы увидели десятки вариаций сюжета, трактовки которого не то, чтобы поражали оригинальностью. И Эггерс, в общем-то, тоже не предложил ничего нового: конвенционально приемлемая дамочка в ночи вместо Пиковой дамы вызывает «друга любезного» и к ней в конце концов заявляется «ужас, летящий на крыльях ночи» в виде многовекового вампира, вылезшего из деревянного ящика. Немного Трансильвании, много крови, фрейдистские метафоры, миллион оммажей и отсылок к Мурнау и Херцогу. Разве что вместо просто злого зла в этот раз одинокое существо со смешными усами и в шубе, которому хочется немного любви и ласки, но и это мы уже не раз видели в вампирских сагах, разве что без шуб.

Всю свою изобретательность Эггерс потратил на визуал: фильм хочется ставить на паузу, разбирать покадрово, наблюдая, как свет и цвет помогают создавать художественный мир, разделённый на пространство живых и пространство мёртвых. С позабытых экспрессионистских приёмчиков сдули пыль, и они смотрятся свежо, а местами даже новаторски. Как ни странно, но, если бы в своей любви к ретро режиссёр пошёл до конца и отказался ещё и от звука, или по крайней мере диалогов (они, кстати, как будто бы созданы нейросетью, которой в качестве промта выдали нечто настолько же пафосное, насколько бессмысленное), оставив только отдающий немецким романтизмом саундтрек, картина бы только выиграла. Ну или надо было прописать Скарсгарду реплику «podnimite mne veki!», раз уж без русских в этой истории обойтись не вышло.

Книги писателей со всего мира, которые я больше всего жду в 2025 году

Новые произведения Гузели Яхиной, Эдуарда Веркина, Шамиля Идиатуллина, Ислама Ханипаева и Джонатана Коу, роман-победитель последней Букеровской премии и первое место списка бестселлеров New York Times, финал «Квартета Фредерики» и незаконченная книга Дэвида Фостера Уоллеса не попали в мой список самых ожидаемых книг этого года. Но некоторым повезло больше:

«Кайрос» Дженни Эрпенбек
Международный Букер-2024 от восточно-немецкой писательницы, в котором есть сразу два моих книжных «да»: ГДР и абьюзивные отношения.

«Дураки все» Ричард Руссо
Продолжение истории Дона Салливана – пожилого «мастера на все руки из жопы» из Норт-Бата, в котором мы перенесёмся в Америку девяностых.

«Исчезающий мир» Саяка Мурата
Новый роман крэйзи-Саяки об альтернативной Японии, в которой перестали заниматься богомерзким сексом и размножаются исключительно искусственно.

«Сочувствую, что вы так чувствуете» Ребекка Уэйт
Семейная драма с элементами комедии о сестринстве, семье и психическом (не)здоровье.

«Четверокнижие» Янь Лянкэ
Из книг Яня Лянькэ за последний год мы узнали многое о китайской деревне, теперь настал черёд узнать о китайском трудовом лагере во времена Великого голода.

«Я не прощаюсь» Хан Ган
Исторический роман свежеиспечённой лауреатки Нобелевской премии о резне на острове Чеджудо.

«Когда-нибудь, возможно» Онии Нвабинелли
Вымышленная история нигерийской женщины, состоявшей в межрасовом браке, чей муж-англичанин внезапно покончил жизнь самоубийством.

«Депеши» Майкл Герр
«Лучшая книга о Вьетнамской войне» по мнению New York Times от журналиста Esquire, который смог не только в документалистику, но и в прозу.

«Чёрный снег» Пол Линч
Традиционные для Линча описания страданий, на этот раз ирландской семьи, у которой в 1940е сгорела ферма.

«Полковник не спит» Эмильена Мальфатто
Суровая притча о том, как к тому, кто днём мучает людей на допросах, по ночам вместо сна приходят жертвы.

«У медуз нет ушей» Адель Розенфельд
Книга из шорт-листа Гонкуровской премии, помимо сюжета о лишающейся слуха женщине, наполненная размышлениями о том, не должно ли общество хоть чуть-чуть постараться, чтобы слабослышащие чувствовали себя более комфортно.

«Нам нужны новые имена» Новайолет Булавайо
Литературный гиперреализм из Зимбабве, который все прочитали ещё двенадцать лет назад, после попадания книги в шорт-лист Букера.

«Шестьдесят килограммов нокаутов» Хатльгрим Хельгасон
Вторая часть трилогии «Шестьдесят килограммов» об Исландии и юноше по имени Гест, который в свои восемнадцать стал единственным кормильцем большой семьи.

«Сначала женщины и дети» Алина Грабовски
Первая книга собственного издательства Сары Джессики Паркер, в которой десять женщин из маленького прибрежного города оплакивают погибшую на вечеринке дочь/подругу/ученицу и пытаются разобраться в причинах трагедии.

«Непокои» Маргарита Ронжина
История о том, как четверо героев пытаются пережить девяностые на Урале, но сделать это удачно получается не у всех.

«Пошаговая инструкция к Пустоте» Динара Расулева
Ещё один роман о Берлине, на этот раз параллельном и увиденном глазами женщины из Татарстана, работающей помощницей смерти.

«Хрустальный дом» Юлия Лукшина
Один дом и несколько поколений его обитателей для тех, кто пропустил «Северный лес» Мейсона, «Здесь» Макгуайера и «Усадьбу» Эрпенбек.

«Острые» Анна Павлова
Цикл историй о пациентах психологической клиники, объединённые образом лечащего врача.

Новый роман Светланы Павловой (пока без названия)
«Про очень спорные темы и современность», как сказали мне в редакции.

Ну и, конечно, продолжаю ждать «Укус пчелы» Пола Мюррея, обещанный в прошлом году, и каждый день захожу на «Литрес» в ожидании «Дня» Каннингема.

​​В начале января наконец посмотрела самый миллениальский фильм 2024-го – «Настоящая боль» Джесси Айзенберга и в очередной раз осознала, что кинематограф пока не придумал ничего лучше диалоговых драмеди о страдающих инфантилах.

Дэвид и Бенджи – двоюродные братья, отправившиеся с восточного побережья США в Польшу, чтобы увидеть дом своей недавно умершей бабушки. Бабушка, как не сложно догадаться, была пережившей Холокост еврейкой, начавшей в Америке жизнь с нуля. Кузены в свои 35+, пережили разве что залипание в компьютерные игры на мамкином диване, и если Дэвид в итоге смог худо-бедно встроиться в парадигму «работа-дом-семья», то Бенджи всё ещё стремится только к тому, чтобы на этом же матушкином диване и помереть. Шатаясь по Варшаве и Люблину в компании англоговорящего гида и других приехавших узнать побольше о том месте, которое когда-то покинули их предки, герои погружаются в недры пост-памяти, размышляют о боли, пережитой миллионами евреев, и пытаются легитимизировать боль собственную.

Среди моих любимых фильмов уже есть один актёрский дебют в режиссуре, посвящённый поездке молодого американца в Восточную Европу. Это экранизация «И всё осветилось» Джонатана Сафрана Фоера, в которой герой молодого Евгения Гудзя в компании слепого деда и психованной собачки потешается над типичным ботаном в исполнении Элайджи Вуда под музыку Gogol Bordello. Превзойти это безумие невозможно, да Айзенберг и не старался: в его истории, далеко не такой смешной, как может показаться по трейлеру, фокус смещается с мёртвых на живых, и страдания других в конце концов рассматриваются как возможность разобраться с собственными комплексами, страхами и травмами, которые годами обесценивались из-за соседства с «настоящей» болью других, сделавших всё, чтобы их дети и внуки могли прожить жизнь, наполненную не страданиями, а привилегиями.

Реальность и переживание боли и травмы, своей, чужой, поколенческой, национальной, – это не тот вопрос, который можно разрешить за полтора часа экранного времени или даже неделю прогулок по польским городкам, поэтому режиссёр не предлагает нам готовых ответов или финального катарсиса. Вместо этого Айзенберг оставляет нас с ощущением незавершённости, открывшегося для его героя длинного пути. И это, возможно, лучший способ показать, как работают память, травма и попытки их осмысления.

Играла в Little Nightmares и увидела, как я выгляжу со своими книжными планами. Давненько я их не строила, обычно просто записываю в заметки в телефоне, что из новинок хочу прочитать в следующем месяце, но оказалось, этот процесс сам по себе доставляет много удовольствия, вне зависимости от того, как потом обстоят дела с реализацией. Поэтому вот:

«Шестьдесят килограммов солнечного света» Хатльгрим Хельгасон
Когда в 2023 меня спросили, собираюсь ли я читать эту книгу, ответила: «нет, потому что там сплошная рыба». С тех пор я побывала на форелевой ферме в горах, съела огромный кусман копчённого лосося, сидя на берегу острова в Балтийском море, и наши отношения с рыбой вышли на новый уровень, так что теперь я чувствую себя готовой к роману об исландской селёдке.

Что-то из Таны Френч
Звучит невероятно, но я до сих не читала ни одной книги Таны Френч. Хочется, чтоб было поменьше детектива и побольше психологизма, а ещё, желательно вне цикла. Но, вообще-то, в ридере вот уже сколько лет маринуется «Тайное место». Советы, предостережения, рекомендации?

«Квартет Фредерики» Антонии Байетт
Сто лет назад прочитанная «Обладать» напрочь отбила у меня желание иметь дело с Байетт, но всё, что я читала о романах из цикла «Квартет Фредерики» (кроме информации об отвратительном переводе на русский), так и вопит «они должны тебе понравиться!». Решено прочитать первый, а там как пойдёт.

«Мефистофель. История одной карьеры» Клаус Манн
До переезда в Германию ни разу не слышала ни об этой книге, ни о Клаусе Манне, теперь же натыкаюсь на её упоминание чуть ли не каждый день, что трактуется мною как знак. Знак чего – без понятия, надо для начала прочитать.

Роман Рохинтона Мистри
Просто не могу выбрать, с какого из двух начать, поэтому не читаю ни один, ни второй. Советы, предостережения, рекомендации?

«Стоунер» Джон Уильямс
Внезапно ощутила непроходящую потребность перечитать один из любимейших романов. Немного волнительно: вдруг теперь я подумаю, что это скука смертная, а не лучшая книга о том, как человек жил-жил и помер?

А ещё намерена прочитать все книги, что есть в бумаге, но их счётное количество, и затея даже не кажется безумной.

​​«Женщина, что кувшин: кто разбил, тому и досталась»
«Женщина, которая улыбается, уже сказала "да"»
«У женщины есть только одна ценность, а без этого она ничего не стоит»
«Ценность женщины зависит от мужчины, который к ней сватается»
«Женщина принадлежит тому, кто сорвёт её как розу»
«Женщина без мужа как половинка ножниц, ни на что не годится»

этот надоедливый рой народной «мудрости», исторгаемой родными и близкими, всё повествование преследовал героиню романа Виолы Ардоне «Олива Денаро». В шестнадцатый День рождения Оливу по заказу её воздыхателя Пино Патерно похитила пара незнакомцев. Девушку отвезли в загородный дом, где держали запертой без еды и воды, пока она не приняла как данность, что её единственный способ спастись из плена – заняться сексом с человеком, к которому она не испытывает ничего, кроме презрения. Дальше, по сложившейся традиции, насильник и жертва должны были стать семьёй, чтобы он избежал вендетты, а она – позора, но Оливия поняла, что она вовсе не кувшин и не роза, а молодая женщина, у которой есть собственное мнение, и которая не хочет выходить замуж за человека, обошедшегося с ней как с вещью.

Короткий ёмкий роман, в котором всё внимание сосредоточено на эпизоде, связанном с «неудачным сватовством» к героине сына кондитера, Виола Ардоне написала по мотивам реального случая из жизни сицилийки Франчески Виолы. Женщина отказалась от «реабилитирующего брака» с изнасиловавшим её Филиппо Мелодией и подала на мужчину в суд. Произошло это всё не в незапамятные времена, а во второй половине 1960-ых, в то самое время, когда космонавты выходили в открытый космос, а хиппи ратовали за свободную любовь. В то же время, когда во Франции всё ещё были запрещены аборты, а в Италии сексуальное насилие не считалось преступлением против личности и насильник мог «загладить вину» перед судом, женившись на своей жертве.

С художественной точки зрения текст Ардоне не особо изыскан: рифмующиеся эпизоды, например, поход в кондитерскую в начале и в финале романа, прописаны так, что даже самый поверхностный читатель осознает их символизм, а образы из повседневности, которые становятся метафорами (прокол ушей – изнасилование, отказ от торта – отказ от брака), поданы практически в лоб. Но эта «толстоватость» и некоторая безыскусность с лихвой компенсируются деликатной работой с проблематикой и подачей образа героини. История юной Оли, задающейся вопросом о том, почему мужчины и женщины живут по разным правилам, в руках писательницы менее талантливой легко могла бы превратиться в феминистскую агитку об угнетаемых женщинах, которым обязательно «надо быть во множественном числе, чтобы с ними считались», но Виола Ардоне смогла наделить эту историю живой болью и показать Оливу не как изображение на хоругви, ставшее символом борьбы за права, а как личность.