Появление Анвара Ибрагима у руля Малайзии после стольких лет ожидания актуализировало и вопрос о будущем исламизма, умеренного исламизма, «политического ислама». Речь о явлении XX в., известном под этими и другими названиями, которое попыталось взять на себя и репрезентировать политическое измерение Ислама после краха Османского халифата. Я думаю, вполне уже можно говорить о конце исламизма, этой версии политического измерения Ислама, причем как умеренного, так и экстремального. Мысль в общем не оригинальна. На самом деле крупный французский исламовед Жиль Кеппель констатировал это еще в конце 90х. Но потом было 11.9, и все над ним дружно посмеялись. Потом «Арабская весна» и ИГИЛ и опять все посмеялись. Но сейчас, глядя на остатки этого в виде постисламизма разного толка, многие убеждаются, что Кеппель в целом был прав. Причем остатки «былого величия» - это в основном национал-постисламизм, от боснийских «мусульманских националистов» и «консервативных демократов» из ПСР в Турции до ХАМАС и «Талибана», который тоже постепенно, но уверенно идет в эту сторону. Тот же «вундеркинд исламизма» Анвар Ибрагим сейчас - это типичный постисламизм с прочным национальным приземлением. Даже ХТШ, которую называют осколком самой «Аль-Каиды», - это фактически часть сирийского национального политического ландшафта. Когда-то заседающие в парламентах чуть ли не «братья-мусульмане» и близкие к ним разные ответвления любили сравнивать себя с христианскими демократами в Европе. Так стремились успокоить мировую общественность, что, мол, что-то подобное везде есть и боятся нечего. И вот со временем они и стали чем-то вроде немецкой ХДП, которую уже трудно как-то соотносить с религией. Более того, умеренные исламисты потеряли былую широкую поддержку и ореол борцов за правильные ценности и народ с чистыми душами и руками. В массовом сознании быть религиозным и хотеть жить по исламу - это давно не значит обязательно поддерживать ту или иную партию, объявляющую себя исламской. Да, и никогда так не было на 100%. Умеренные исламисты всех мастей стали восприниматься как любые другие политики со своими личными и корпоративными интересами, причем зачастую не очень профессиональные. Важным был и неожиданный поход египетских салафитов из партии «Нур» в электоральную политику. Фактически они взяли при этом методологию «Братьев-мусульман», своих главных оппонентов, с оговоркой, что они, мол, используют ее в неправильных и корыстных целях, а мы будем все делать правильно и честно. В итоге и те, и другие оказались на обочине под катком режима Сиси. Хизб ут-тахрир тоже на спаде и переживает раскол. Тренд коснулся, в принципе, всех исламистов-изоляционистов. Экстремальный исламизм «джихадистского» толка вообще практически сохранился только в виде маргинальных группок и одиночек, разветвленные сети в прошлом, на данный момент по крайней мере, в т.ч. на Кавказе. Оговоримся, что речь о суннитском мире. В шиитском, благодаря спонсорству и вооружению Ирана, картина несколько иная, хотя есть и много общего, что заслуживает отдельного разговора. Зато национализм в исламском мире почти везде перестал быть подчеркнуто светским и радикал-лаицистским. Когда-то флагман последнего кемалистская НРП в Турции аж извиняется за гонения на соблюдающих мусульман. Идеи тюркской интеграции теперь идут рука об руку с религией и активно двигаются считающейся еще кем-то исламистской ПСР Эрдогана. Даже в Узбекистане после Каримова либерализовали сферу религии. Только, наверное, в Таджикистане держатся пока пещерного лаицизма 30х, но там это как раз пришло на смену десятилетию пребывания «умеренных исламистов» во власти, откуда их изгнали под сурдинку «борьбы с экстремизмом». Не знаю, какую оценку этому всему дать. Прежде всего, речь о «медицинском факте», от которого не уйдешь и с которым надо как-то жить. Исламский мир, как в начале XX в., после крушения Османского халифата, оказался перед лицом необходимости определения своей политической модели и стратегии в новых условиях.
Появление Анвара Ибрагима у руля Малайзии после стольких лет ожидания актуализировало и вопрос о будущем исламизма, умеренного исламизма, «политического ислама». Речь о явлении XX в., известном под этими и другими названиями, которое попыталось взять на себя и репрезентировать политическое измерение Ислама после краха Османского халифата. Я думаю, вполне уже можно говорить о конце исламизма, этой версии политического измерения Ислама, причем как умеренного, так и экстремального. Мысль в общем не оригинальна. На самом деле крупный французский исламовед Жиль Кеппель констатировал это еще в конце 90х. Но потом было 11.9, и все над ним дружно посмеялись. Потом «Арабская весна» и ИГИЛ и опять все посмеялись. Но сейчас, глядя на остатки этого в виде постисламизма разного толка, многие убеждаются, что Кеппель в целом был прав. Причем остатки «былого величия» - это в основном национал-постисламизм, от боснийских «мусульманских националистов» и «консервативных демократов» из ПСР в Турции до ХАМАС и «Талибана», который тоже постепенно, но уверенно идет в эту сторону. Тот же «вундеркинд исламизма» Анвар Ибрагим сейчас - это типичный постисламизм с прочным национальным приземлением. Даже ХТШ, которую называют осколком самой «Аль-Каиды», - это фактически часть сирийского национального политического ландшафта. Когда-то заседающие в парламентах чуть ли не «братья-мусульмане» и близкие к ним разные ответвления любили сравнивать себя с христианскими демократами в Европе. Так стремились успокоить мировую общественность, что, мол, что-то подобное везде есть и боятся нечего. И вот со временем они и стали чем-то вроде немецкой ХДП, которую уже трудно как-то соотносить с религией. Более того, умеренные исламисты потеряли былую широкую поддержку и ореол борцов за правильные ценности и народ с чистыми душами и руками. В массовом сознании быть религиозным и хотеть жить по исламу - это давно не значит обязательно поддерживать ту или иную партию, объявляющую себя исламской. Да, и никогда так не было на 100%. Умеренные исламисты всех мастей стали восприниматься как любые другие политики со своими личными и корпоративными интересами, причем зачастую не очень профессиональные. Важным был и неожиданный поход египетских салафитов из партии «Нур» в электоральную политику. Фактически они взяли при этом методологию «Братьев-мусульман», своих главных оппонентов, с оговоркой, что они, мол, используют ее в неправильных и корыстных целях, а мы будем все делать правильно и честно. В итоге и те, и другие оказались на обочине под катком режима Сиси. Хизб ут-тахрир тоже на спаде и переживает раскол. Тренд коснулся, в принципе, всех исламистов-изоляционистов. Экстремальный исламизм «джихадистского» толка вообще практически сохранился только в виде маргинальных группок и одиночек, разветвленные сети в прошлом, на данный момент по крайней мере, в т.ч. на Кавказе. Оговоримся, что речь о суннитском мире. В шиитском, благодаря спонсорству и вооружению Ирана, картина несколько иная, хотя есть и много общего, что заслуживает отдельного разговора. Зато национализм в исламском мире почти везде перестал быть подчеркнуто светским и радикал-лаицистским. Когда-то флагман последнего кемалистская НРП в Турции аж извиняется за гонения на соблюдающих мусульман. Идеи тюркской интеграции теперь идут рука об руку с религией и активно двигаются считающейся еще кем-то исламистской ПСР Эрдогана. Даже в Узбекистане после Каримова либерализовали сферу религии. Только, наверное, в Таджикистане держатся пока пещерного лаицизма 30х, но там это как раз пришло на смену десятилетию пребывания «умеренных исламистов» во власти, откуда их изгнали под сурдинку «борьбы с экстремизмом». Не знаю, какую оценку этому всему дать. Прежде всего, речь о «медицинском факте», от которого не уйдешь и с которым надо как-то жить. Исламский мир, как в начале XX в., после крушения Османского халифата, оказался перед лицом необходимости определения своей политической модели и стратегии в новых условиях.
In February 2014, the Ukrainian people ousted pro-Russian president Viktor Yanukovych, prompting Russia to invade and annex the Crimean peninsula. By the start of April, Pavel Durov had given his notice, with TechCrunch saying at the time that the CEO had resisted pressure to suppress pages criticizing the Russian government. One thing that Telegram now offers to all users is the ability to “disappear” messages or set remote deletion deadlines. That enables users to have much more control over how long people can access what you’re sending them. Given that Russian law enforcement officials are reportedly (via Insider) stopping people in the street and demanding to read their text messages, this could be vital to protect individuals from reprisals. The Dow Jones Industrial Average fell 230 points, or 0.7%. Meanwhile, the S&P 500 and the Nasdaq Composite dropped 1.3% and 2.2%, respectively. All three indexes began the day with gains before selling off. Pavel Durov, a billionaire who embraces an all-black wardrobe and is often compared to the character Neo from "the Matrix," funds Telegram through his personal wealth and debt financing. And despite being one of the world's most popular tech companies, Telegram reportedly has only about 30 employees who defer to Durov for most major decisions about the platform. Telegram was co-founded by Pavel and Nikolai Durov, the brothers who had previously created VKontakte. VK is Russia’s equivalent of Facebook, a social network used for public and private messaging, audio and video sharing as well as online gaming. In January, SimpleWeb reported that VK was Russia’s fourth most-visited website, after Yandex, YouTube and Google’s Russian-language homepage. In 2016, Forbes’ Michael Solomon described Pavel Durov (pictured, below) as the “Mark Zuckerberg of Russia.”
from br
