Сижу уже который день отсматриваю советскую послевоенную прессу, и ни разу не появилось там ничего, чем хотелось бы поделиться. Какая-то воронка зла. Я эти «Советское искусство», «Культуру и жизнь» да «Правду» и виню в том, что сегодня разболелась.
Тут еще годовщина со дня смерти моей еврейской бабушки, папиной мамы. А она ведь как раз была из семьи врачей, 1933 года рождения. Я у нее никогда лично не спрашивала про дело врачей, не понимала, не думала, не связывала большую и страшную историю с нашими интимными посиделками. Не по глупости, просто потому, что очень уж хорошо меня (да и самих себя) оберегали от этого морока прошлого.
Спросила совсем недавно, у мамы. Мама рассказала, что прадедушке помогли: с высокой должности в высоком черноморском санатории быстренько его перенаправили в маленький Гродно. Там бабушка встретила дедушку, потом родился папа, потом, вон, с мамой повстречался. Потом и я родилась. Такое вот и мое тоже дело врачей получается, ну или просто — залечь на дно в Гродно.
Сижу уже который день отсматриваю советскую послевоенную прессу, и ни разу не появилось там ничего, чем хотелось бы поделиться. Какая-то воронка зла. Я эти «Советское искусство», «Культуру и жизнь» да «Правду» и виню в том, что сегодня разболелась.
Тут еще годовщина со дня смерти моей еврейской бабушки, папиной мамы. А она ведь как раз была из семьи врачей, 1933 года рождения. Я у нее никогда лично не спрашивала про дело врачей, не понимала, не думала, не связывала большую и страшную историю с нашими интимными посиделками. Не по глупости, просто потому, что очень уж хорошо меня (да и самих себя) оберегали от этого морока прошлого.
Спросила совсем недавно, у мамы. Мама рассказала, что прадедушке помогли: с высокой должности в высоком черноморском санатории быстренько его перенаправили в маленький Гродно. Там бабушка встретила дедушку, потом родился папа, потом, вон, с мамой повстречался. Потом и я родилась. Такое вот и мое тоже дело врачей получается, ну или просто — залечь на дно в Гродно.
In a message on his Telegram channel recently recounting the episode, Durov wrote: "I lost my company and my home, but would do it again – without hesitation." Investors took profits on Friday while they could ahead of the weekend, explained Tom Essaye, founder of Sevens Report Research. Saturday and Sunday could easily bring unfortunate news on the war front—and traders would rather be able to sell any recent winnings at Friday’s earlier prices than wait for a potentially lower price at Monday’s open. In 2018, Russia banned Telegram although it reversed the prohibition two years later. In February 2014, the Ukrainian people ousted pro-Russian president Viktor Yanukovych, prompting Russia to invade and annex the Crimean peninsula. By the start of April, Pavel Durov had given his notice, with TechCrunch saying at the time that the CEO had resisted pressure to suppress pages criticizing the Russian government. Right now the digital security needs of Russians and Ukrainians are very different, and they lead to very different caveats about how to mitigate the risks associated with using Telegram. For Ukrainians in Ukraine, whose physical safety is at risk because they are in a war zone, digital security is probably not their highest priority. They may value access to news and communication with their loved ones over making sure that all of their communications are encrypted in such a manner that they are indecipherable to Telegram, its employees, or governments with court orders.
from br
