Telegram Group & Telegram Channel
На этой неделе в прокате долгожданный “Des Teufels Bad” (локализованный как «Одержимая»). Поэтому ближе знакомлюсь с семейным подрядом великого и ужасного Ульриха Зайдля: его многолетний соавтор и партнёр Вероника Франц и племянник Северин Фиала работают в довольно нестандартном творческом дуэте. 

Вероника и Северин сблизились, когда Зайдль "нанял" племянника бэйбиситтером в помощь Веронике. Они начали говорить о кино (а о чем еще?) и придумали активность: брать в прокате фильмы, чаще хорроры, вместе смотреть и обсуждать. Быстро выяснилось, что в этих размышлениях они отлично совпадают.

Их дебютный “Ich seh, Ich seh” (2014) в оказался исключительно интересным исследованием нескольких страшных тем: страх ребенка потерять матери, страх женщины потерять себя, потеря коммуникации, последствия непроговоренных травм.

Жуткие события разворачиваются при ярком солнечном свете. Это еще одна вариация любимого, например, Стивеном Кингом, поджанра «взросление за одно лето», когда в преддверии школы рушится внешняя расслабленная знойная беззаботность.
В гигантский загородный дом после пластической операции на лице возвращается забинтованная под панду мать 11-летних близнецов. Что-то в ней поменялось, прежде заботливая, она превратилась в замкнутую, жестокую, игнорирующую одного из сыновей мигеру. Дети решают, что маму подменили, и начинают расследование. 

Деликатная камера Мартина Гшлахта (гений, не меньше) с первых же кадров ненавязчиво дает ответ на половину вопросов. Но понимание помогает освободиться от ненужного томления и углубиться в детали, шероховатости, мимику и жесты. Да и интрига все же держится: кто в этой истории антагонист, а кто жертва? Конечно, умные люди не для того снимают кино, чтобы дать на фундаментальные вопросы дидактичные ответы. Некомфортный просмотр гарантирован.

Фактурные 11-летние Элиас и Лукас Шварц (в фильме их имена не меняли) то ли угловато непрофессионально играют, то ли стесняются перед камерой, и тем самым создают хрупких, почти ангельских (поначалу) персонажей. Реальные Элиас и Лукас выросли в деревне, поэтому на съемочной площадке ничего не боялись. И в то же время, на экране они так уязвимы, что материнский инстинкт начинает прорываться, откуда не ждали. Сцены снимали в хронологическом порядке, каждый день ребятам рассказывали о дальнейшем витке событий. Удачно, что мама близнецов — психиатр, утверждала, что братья не пострадали от съёмок в довольно жестоком фильме.

Картина строится на контрасте: природа вокруг уединенного дома шелестит, волнуется, пульсирует. Гшлахт выпукло показывает контраст живого мира за пределами дома и интерьера, холодного отчужденного. Мама сильно устает, внутри больше нельзя громко разговаривать, а главная повинность — уборка, уборка, уборка, стерильная чистота и гладкость скользящих поверхностей. Фильм снимали неспеша, под чутким руководством Зайдля - продюсера, на 35 мм пленку. Эффект сногсшибательный, хотелось бы пересмотреть на большом экране, а еще лучше — на природе.
 
Вероника и Северин продолжают темы, к которым обращаются и Зайдль, и Ханеке, и Хауснер, и, видимо, вся австрийская кино традиция: что скрывается за масками, которые мы все носим, как неубедительны фундаментальные, казалось бы, социальные установки, к чему приводить тотальная разобщенность и гнетущее молчание.
«Я вижу, я вижу» — в том числе, снова исследование распада семьи и последствий испорченной коммуникации взрослых, которые отображаются в детях. В «Забавных играх» (1997) Ханеке необъяснимая угроза извне деликатно врывалась в загородную идиллию, глава семьи первым падал жертвой и активными персонажами становилась женщина и ребёнок, самые уязвимые социальные группы. Вероника и Северин, работая непосредственно в жанре хоррора, развивают эту мысль: внутри дома чуть ли не опасней, чем снаружи, и нет гарантий, что тебя настоящего увидит и примет даже самый близкий человек. Мать и дети становятся достойными соперниками друг для друга. В одной фразе отношение австрийских режиссеров к причинно-следственным связям в семье и обществе можно описать фразой "Like mother, like son".



group-telegram.com/filmkenner/1230
Create:
Last Update:

На этой неделе в прокате долгожданный “Des Teufels Bad” (локализованный как «Одержимая»). Поэтому ближе знакомлюсь с семейным подрядом великого и ужасного Ульриха Зайдля: его многолетний соавтор и партнёр Вероника Франц и племянник Северин Фиала работают в довольно нестандартном творческом дуэте. 

Вероника и Северин сблизились, когда Зайдль "нанял" племянника бэйбиситтером в помощь Веронике. Они начали говорить о кино (а о чем еще?) и придумали активность: брать в прокате фильмы, чаще хорроры, вместе смотреть и обсуждать. Быстро выяснилось, что в этих размышлениях они отлично совпадают.

Их дебютный “Ich seh, Ich seh” (2014) в оказался исключительно интересным исследованием нескольких страшных тем: страх ребенка потерять матери, страх женщины потерять себя, потеря коммуникации, последствия непроговоренных травм.

Жуткие события разворачиваются при ярком солнечном свете. Это еще одна вариация любимого, например, Стивеном Кингом, поджанра «взросление за одно лето», когда в преддверии школы рушится внешняя расслабленная знойная беззаботность.
В гигантский загородный дом после пластической операции на лице возвращается забинтованная под панду мать 11-летних близнецов. Что-то в ней поменялось, прежде заботливая, она превратилась в замкнутую, жестокую, игнорирующую одного из сыновей мигеру. Дети решают, что маму подменили, и начинают расследование. 

Деликатная камера Мартина Гшлахта (гений, не меньше) с первых же кадров ненавязчиво дает ответ на половину вопросов. Но понимание помогает освободиться от ненужного томления и углубиться в детали, шероховатости, мимику и жесты. Да и интрига все же держится: кто в этой истории антагонист, а кто жертва? Конечно, умные люди не для того снимают кино, чтобы дать на фундаментальные вопросы дидактичные ответы. Некомфортный просмотр гарантирован.

Фактурные 11-летние Элиас и Лукас Шварц (в фильме их имена не меняли) то ли угловато непрофессионально играют, то ли стесняются перед камерой, и тем самым создают хрупких, почти ангельских (поначалу) персонажей. Реальные Элиас и Лукас выросли в деревне, поэтому на съемочной площадке ничего не боялись. И в то же время, на экране они так уязвимы, что материнский инстинкт начинает прорываться, откуда не ждали. Сцены снимали в хронологическом порядке, каждый день ребятам рассказывали о дальнейшем витке событий. Удачно, что мама близнецов — психиатр, утверждала, что братья не пострадали от съёмок в довольно жестоком фильме.

Картина строится на контрасте: природа вокруг уединенного дома шелестит, волнуется, пульсирует. Гшлахт выпукло показывает контраст живого мира за пределами дома и интерьера, холодного отчужденного. Мама сильно устает, внутри больше нельзя громко разговаривать, а главная повинность — уборка, уборка, уборка, стерильная чистота и гладкость скользящих поверхностей. Фильм снимали неспеша, под чутким руководством Зайдля - продюсера, на 35 мм пленку. Эффект сногсшибательный, хотелось бы пересмотреть на большом экране, а еще лучше — на природе.
 
Вероника и Северин продолжают темы, к которым обращаются и Зайдль, и Ханеке, и Хауснер, и, видимо, вся австрийская кино традиция: что скрывается за масками, которые мы все носим, как неубедительны фундаментальные, казалось бы, социальные установки, к чему приводить тотальная разобщенность и гнетущее молчание.
«Я вижу, я вижу» — в том числе, снова исследование распада семьи и последствий испорченной коммуникации взрослых, которые отображаются в детях. В «Забавных играх» (1997) Ханеке необъяснимая угроза извне деликатно врывалась в загородную идиллию, глава семьи первым падал жертвой и активными персонажами становилась женщина и ребёнок, самые уязвимые социальные группы. Вероника и Северин, работая непосредственно в жанре хоррора, развивают эту мысль: внутри дома чуть ли не опасней, чем снаружи, и нет гарантий, что тебя настоящего увидит и примет даже самый близкий человек. Мать и дети становятся достойными соперниками друг для друга. В одной фразе отношение австрийских режиссеров к причинно-следственным связям в семье и обществе можно описать фразой "Like mother, like son".

BY KINski




Share with your friend now:
group-telegram.com/filmkenner/1230

View MORE
Open in Telegram


Telegram | DID YOU KNOW?

Date: |

"For Telegram, accountability has always been a problem, which is why it was so popular even before the full-scale war with far-right extremists and terrorists from all over the world," she told AFP from her safe house outside the Ukrainian capital. As a result, the pandemic saw many newcomers to Telegram, including prominent anti-vaccine activists who used the app's hands-off approach to share false information on shots, a study from the Institute for Strategic Dialogue shows. "And that set off kind of a battle royale for control of the platform that Durov eventually lost," said Nathalie Maréchal of the Washington advocacy group Ranking Digital Rights. Ukrainian forces successfully attacked Russian vehicles in the capital city of Kyiv thanks to a public tip made through the encrypted messaging app Telegram, Ukraine's top law-enforcement agency said on Tuesday. He adds: "Telegram has become my primary news source."
from br


Telegram KINski
FROM American