Эллиниcтика

Однако, может быть, не во всём их концепция представляет собой исключительно приписывание в глубоком прошлом симпатичной им социальной группе всего того, что сами они считали достойным и добродетельным, и vice versa? Что, если здесь им также удалось сделать довольно тонкое наблюдение?

Итак, согласно приведённому мнению, оседлым земледельцам была присуща власть женщин, тогда как кочевники являлись маскулинным обществом. Так что же, выходит, что мужчина номад, а женщина оседла?

Похожая мысль встречается уже у древних. Вернан среди прочих скульптурных пар, обрамлявших когда-то великую статую Зевса в Олимпии, упоминает Гермеса и Гестию, которые выделяются тем, что их, в отличие от прочих, вместе не объединяет никакая традиция, попросту нет такого мифа или легенды, которые бы хоть как-то их связывали, и вместе они исключительно из-за абсолютной, доходящей до нарочитости противоположности функций.

Согласно структурной антропологии, это, собственно, и есть самая лучшая связь, которую можно представить: мысль эту отец-основатель учения, К. Леви-Стросс, почерпнул в философии Гегеля, из таких концепций последнего, как единство и борьба противоположностей, а также тесно связанной т.н. триады: знаменитой группы, состоящей их тезиса, антитезиса и, наконец, синтеза, неизбежное объединения двух первых, того, что у Кэмпбелла на Пути героя именуется «Повелителем обоих миров».

Гестия, богиня домашнего очага, символизирует незыблемость и постоянство, настолько, что она — единственная, кто всегда остаётся дома, даже когда другие богини покидают Олимп; она застыла, остановилась, навек забыла изменение. Нетрудно догадаться, что Гестия воплощает гипертрофированную до абсурда традиционную роль женщины, и потому была малоинтересна уже самим древним, которые, как мы недавно выяснили, отнюдь не были согласны с викторианским мышлением, видящего для прекрасного пола исключительно ограниченную роль «Великой Матери», матери и домохозяйки, но, напротив, полагали возможным для женщины такое изобилие различных функций, что оно без труда может удовлетворить и спрос современной феминистки, — здесь достаточно взглянуть на то, чем заняты другие богини греческого пантеона. Потому и мифы о Гестии довольно скудны.

Напротив, Гермес — мужчина maxissimus, будто сбежавший из розовых мечтаний целевой аудитории грошовых любовных романов: это авантюрист и бродяга, ничто в нём не решено окончательно, упорядочено или разграничено, он воплощает движение и поток, изменение и переход. Бог этот скрыт от мира благодаря своему шлему (или шапке) невидимости, крылатые сандалии быстро носят его по свету, а волшебная палочка изменяет всё, к чему бы ни прикоснулась. Он непредсказуем и не поддаётся контролю, скажем так, пребывает «в отрицалове», за пределом правил и устоев.

Кроме прочего, этот бог крайне близок индоевропейским юношеским союзам, называемых также *kóryos, которые тоже, как уже замечалось, были крайне подвижны, а также тесно связаны с кочевой жизнью. Их богом-покровителем в Греции был скорее Аполлон, соответствуя в этом смысле Одину, однако сами древние последнему полагали комплементарным как раз Гермеса: скажем, Тацит заявлял, что германцы «из богов … больше всего чтят Меркурия».

Такая вот вполне конкретная картина, — которая, к слову, довольно точно воспроизводит стереотипное восприятие устремлений полов в отношениях, их репродуктивных стратегий, которые, как считается, преследуют несколько разные цели. Биология отчасти склонна соглашаться с этими наблюдениями, напоминая, что, разумеется, речь идёт о тенденции, о склонностях, а вовсе не о том, что всегда и постоянно всё обстоит так, и отдельно замечу, что настоящий текст менее всего пытается уподобиться чему-то в духе печально известного построения «мужчины с Марса, женщины с Венеры».

⬅️ «Мужчина номад, а женщина оседла?», 2/6 ➡️

www.group-telegram.com/br/hellenistics.com/389

7.3K viewsedited  Feb 2 at 14:01

Однако, может быть, не во всём их концепция представляет собой исключительно приписывание в глубоком прошлом симпатичной им социальной группе всего того, что сами они считали достойным и добродетельным, и vice versa? Что, если здесь им также удалось сделать довольно тонкое наблюдение?

Итак, согласно приведённому мнению, оседлым земледельцам была присуща власть женщин, тогда как кочевники являлись маскулинным обществом. Так что же, выходит, что мужчина номад, а женщина оседла?

Похожая мысль встречается уже у древних. Вернан среди прочих скульптурных пар, обрамлявших когда-то великую статую Зевса в Олимпии, упоминает Гермеса и Гестию, которые выделяются тем, что их, в отличие от прочих, вместе не объединяет никакая традиция, попросту нет такого мифа или легенды, которые бы хоть как-то их связывали, и вместе они исключительно из-за абсолютной, доходящей до нарочитости противоположности функций.

Согласно структурной антропологии, это, собственно, и есть самая лучшая связь, которую можно представить: мысль эту отец-основатель учения, К. Леви-Стросс, почерпнул в философии Гегеля, из таких концепций последнего, как единство и борьба противоположностей, а также тесно связанной т.н. триады: знаменитой группы, состоящей их тезиса, антитезиса и, наконец, синтеза, неизбежное объединения двух первых, того, что у Кэмпбелла на Пути героя именуется «Повелителем обоих миров».

Гестия, богиня домашнего очага, символизирует незыблемость и постоянство, настолько, что она — единственная, кто всегда остаётся дома, даже когда другие богини покидают Олимп; она застыла, остановилась, навек забыла изменение. Нетрудно догадаться, что Гестия воплощает гипертрофированную до абсурда традиционную роль женщины, и потому была малоинтересна уже самим древним, которые, как мы недавно выяснили, отнюдь не были согласны с викторианским мышлением, видящего для прекрасного пола исключительно ограниченную роль «Великой Матери», матери и домохозяйки, но, напротив, полагали возможным для женщины такое изобилие различных функций, что оно без труда может удовлетворить и спрос современной феминистки, — здесь достаточно взглянуть на то, чем заняты другие богини греческого пантеона. Потому и мифы о Гестии довольно скудны.

Напротив, Гермес — мужчина maxissimus, будто сбежавший из розовых мечтаний целевой аудитории грошовых любовных романов: это авантюрист и бродяга, ничто в нём не решено окончательно, упорядочено или разграничено, он воплощает движение и поток, изменение и переход. Бог этот скрыт от мира благодаря своему шлему (или шапке) невидимости, крылатые сандалии быстро носят его по свету, а волшебная палочка изменяет всё, к чему бы ни прикоснулась. Он непредсказуем и не поддаётся контролю, скажем так, пребывает «в отрицалове», за пределом правил и устоев.

Кроме прочего, этот бог крайне близок индоевропейским юношеским союзам, называемых также *kóryos, которые тоже, как уже замечалось, были крайне подвижны, а также тесно связаны с кочевой жизнью. Их богом-покровителем в Греции был скорее Аполлон, соответствуя в этом смысле Одину, однако сами древние последнему полагали комплементарным как раз Гермеса: скажем, Тацит заявлял, что германцы «из богов … больше всего чтят Меркурия».

Такая вот вполне конкретная картина, — которая, к слову, довольно точно воспроизводит стереотипное восприятие устремлений полов в отношениях, их репродуктивных стратегий, которые, как считается, преследуют несколько разные цели. Биология отчасти склонна соглашаться с этими наблюдениями, напоминая, что, разумеется, речь идёт о тенденции, о склонностях, а вовсе не о том, что всегда и постоянно всё обстоит так, и отдельно замечу, что настоящий текст менее всего пытается уподобиться чему-то в духе печально известного построения «мужчины с Марса, женщины с Венеры».

⬅️ «Мужчина номад, а женщина оседла?», 2/6 ➡️

BY Эллиниcтика