О перспективах закона о реформе местного самоуправления в рамках СВО-реальности
Недостаточно отрефлексированным в экспертной среде остается следующий факт: после начала СВО законопроект о преобразовании местного самоуправления публичной власти был отложен на неопределенный срок. Анализ этого факта позволяет понять некоторые закономерности функционирования власти и ее ритмику.
Аргументы противников реформы были слышны достаточно внятно, но только среди экспертов и части политизированных граждан, которые составляют явное меньшинство российского социума. Это и увеличение дистанции власти и общества, и уничтожение остатков самоуправления в стране, это и чрезмерная нагрузка на политическую систему. Большинство из этих замечаний, на мой взгляд, носят обоснованный характер.
Однако изменения в политической системе с момента начала СВО идут, причем, в одном направлении и достаточно активно. Происходит своеобразная, табуретизация режима власти, то есть его упрощение, сведение к линейно-централизованным, жестким, иерархическим и закрытым технологиям управления, при минимизации функций социального контроля со стороны граждан. По сути, речь идет о замещении внутренней политики иерархическим управлением. Вписывается ли в эту траекторию закон о местном самоуправлении в версии сенатора А. Клишаса и депутата П. Крашенникова? Да, вписывается, но рассмотрение законопроекта отложено.
Мало кто сомневается, что, при желании, такой закон можно было бы принять достаточно быстро и реформу осуществить. Российский социум существенно снизил свой протестный потенциал, а сама тема социального недовольства и несогласия, по сути, почти исключена из общественного внимания. Нежелание в период СВО создавать дополнительную нагрузку на органы власти и управления – это, действительно, значимый фактор. Как и то, что система публичной власти в регионах принимает значимую роль в мобилизационных, в самом широком смысле, мероприятиях. Оптимизировать и сокращать муниципальные органы власти в этих условиях, во многом, означало бы ослабление для власти собственной инфраструктуры влияния и контроля над социумом.
Однако главное все-таки не в этом. Большинство инициатив и принятых властью мер в последние годы направлены на повышение управляемости обществом, и основные из них – устранение несистемной оппозиции и, собственно, СВО. Эта военная операция, вне всякого сомнения, повысила управляемость власти, свела до уровня номинально-экспертных комментариев деятельность т.н. оппозиционных партий и минимизировала (цензура + самоцензура) публичную критику власти со стороны живущих в стране россиян. В этих условиях реформирование местного самоуправления несет издержки, но ничего не добавляет с точки зрения повышения управляемости для правящей номенклатуры.
Возможно, в ближайший год к этому законопроекту и вернутся, но в новых реалиях он правящему классу не очень нужен: поэтому, даже если и вернутся к рассмотрению, его содержание будет существенно выхолощено. Хотя, конечно, дальнейшая логика табуретизации и упрощения практик и форматов управления не позволяет отказываться от обозначенных в законопроекте ориентиров. Никто не намерен отказываться и от усиления контроля над обществом, точнее, содержание его в дисциплинарном (М.Фуко) режиме. СВО и сопутствующие в этом плане эффекты дали, похоже, значительный запас прочности, впрочем, никто точно не скажет - какого качества этот запас и каковы его количественные параметры.
О перспективах закона о реформе местного самоуправления в рамках СВО-реальности
Недостаточно отрефлексированным в экспертной среде остается следующий факт: после начала СВО законопроект о преобразовании местного самоуправления публичной власти был отложен на неопределенный срок. Анализ этого факта позволяет понять некоторые закономерности функционирования власти и ее ритмику.
Аргументы противников реформы были слышны достаточно внятно, но только среди экспертов и части политизированных граждан, которые составляют явное меньшинство российского социума. Это и увеличение дистанции власти и общества, и уничтожение остатков самоуправления в стране, это и чрезмерная нагрузка на политическую систему. Большинство из этих замечаний, на мой взгляд, носят обоснованный характер.
Однако изменения в политической системе с момента начала СВО идут, причем, в одном направлении и достаточно активно. Происходит своеобразная, табуретизация режима власти, то есть его упрощение, сведение к линейно-централизованным, жестким, иерархическим и закрытым технологиям управления, при минимизации функций социального контроля со стороны граждан. По сути, речь идет о замещении внутренней политики иерархическим управлением. Вписывается ли в эту траекторию закон о местном самоуправлении в версии сенатора А. Клишаса и депутата П. Крашенникова? Да, вписывается, но рассмотрение законопроекта отложено.
Мало кто сомневается, что, при желании, такой закон можно было бы принять достаточно быстро и реформу осуществить. Российский социум существенно снизил свой протестный потенциал, а сама тема социального недовольства и несогласия, по сути, почти исключена из общественного внимания. Нежелание в период СВО создавать дополнительную нагрузку на органы власти и управления – это, действительно, значимый фактор. Как и то, что система публичной власти в регионах принимает значимую роль в мобилизационных, в самом широком смысле, мероприятиях. Оптимизировать и сокращать муниципальные органы власти в этих условиях, во многом, означало бы ослабление для власти собственной инфраструктуры влияния и контроля над социумом.
Однако главное все-таки не в этом. Большинство инициатив и принятых властью мер в последние годы направлены на повышение управляемости обществом, и основные из них – устранение несистемной оппозиции и, собственно, СВО. Эта военная операция, вне всякого сомнения, повысила управляемость власти, свела до уровня номинально-экспертных комментариев деятельность т.н. оппозиционных партий и минимизировала (цензура + самоцензура) публичную критику власти со стороны живущих в стране россиян. В этих условиях реформирование местного самоуправления несет издержки, но ничего не добавляет с точки зрения повышения управляемости для правящей номенклатуры.
Возможно, в ближайший год к этому законопроекту и вернутся, но в новых реалиях он правящему классу не очень нужен: поэтому, даже если и вернутся к рассмотрению, его содержание будет существенно выхолощено. Хотя, конечно, дальнейшая логика табуретизации и упрощения практик и форматов управления не позволяет отказываться от обозначенных в законопроекте ориентиров. Никто не намерен отказываться и от усиления контроля над обществом, точнее, содержание его в дисциплинарном (М.Фуко) режиме. СВО и сопутствующие в этом плане эффекты дали, похоже, значительный запас прочности, впрочем, никто точно не скажет - какого качества этот запас и каковы его количественные параметры.
BY Кремлёвский безБашенник
Warning: Undefined variable $i in /var/www/group-telegram/post.php on line 260
Given the pro-privacy stance of the platform, it’s taken as a given that it’ll be used for a number of reasons, not all of them good. And Telegram has been attached to a fair few scandals related to terrorism, sexual exploitation and crime. Back in 2015, Vox described Telegram as “ISIS’ app of choice,” saying that the platform’s real use is the ability to use channels to distribute material to large groups at once. Telegram has acted to remove public channels affiliated with terrorism, but Pavel Durov reiterated that he had no business snooping on private conversations. For tech stocks, “the main thing is yields,” Essaye said. On December 23rd, 2020, Pavel Durov posted to his channel that the company would need to start generating revenue. In early 2021, he added that any advertising on the platform would not use user data for targeting, and that it would be focused on “large one-to-many channels.” He pledged that ads would be “non-intrusive” and that most users would simply not notice any change. Additionally, investors are often instructed to deposit monies into personal bank accounts of individuals who claim to represent a legitimate entity, and/or into an unrelated corporate account. To lend credence and to lure unsuspecting victims, perpetrators usually claim that their entity and/or the investment schemes are approved by financial authorities. Although some channels have been removed, the curation process is considered opaque and insufficient by analysts.
from br
