В России предложили ввести смертную казнь против террористов. Причем казни проводить публично. Сослались на то, что это "наши традиции".
Соглашусь с тем, что никаких обменов диверсантов быть не должно. Все без исключения, включая тех, кто покушались на меня, были уверены, что их обменяют. Такого быть не должно. Наказание должно быть неотвратимым. У террористов не должно быть даже надежды, а не то что уверенности, что их могут обменять.
Хотел остановиться на требовании проводить казни публично. Зачем? Чтобы внушить страх? Если проводить казни публично, будут больше бояться?
Я так не думаю. Публичная казнь — это история не про того, кого будут казнить. Это про зрителей. Про людей, пришедших поглазеть, как кто-то умирает. Про те чувства что ими движут. Животные чувства. Это не про светлое в нас, а про темное.
Тому, кто будет умирать, все равно — умирать на людях или нет. У меня на глазах умирали люди. Знаю точно, что в момент смерти ты один. Рядом может находиться вся семья и пытаться тебя поддержать, или враги, которые будут радоваться твоей смерти. Не важно. Кто бы ни был рядом, ты будешь один наедине с болью, страхом, нежеланием умирать, сознанием, цепляющимся за ниточку, связывающую тебя с миром. Умирающий сосредотачивается на этом, на себе. На том, что он чувствует.
Вместо отца у меня был дедушка. Когда он заболел, его положили в районную больницу. Будучи школьником, я почти каждый день ездил к нему на велосипеде. От станции Чаплино до Васильковки прилично. Выезжал утром, возвращался вечером. Дедушке становилось все хуже. Как потом выяснилось, умер он не от того, от чего его лечили. В тот день я тоже приехал. Меня завели к нему. Он метался, жадно хватал ртом воздух. Я встал рядом с кроватью, сказал ему, что я рядом, взял его за руку. Дедушка был для меня одним из самых близких людей. Я мысленно сосредоточился на том, чтобы поделиться с ним частью моей жизни. Почему-то казалось, что если сильно сосредоточиться, то можно взять на себя часть его боли. Но он будучи, как я понял, в сумрачном сознании, все-таки почувствовал, что я рядом и попросил меня увести. Либо он не хотел, чтобы я видел, как он умирает, либо он не хотел на меня отвлекаться. Мне кажется, второе.
Смерть — это то, с чем вы проведете один на один последние минуты, часы или дни, уходя из жизни. Вне зависимости от того, кто еще рядом будет с вами.
Вернусь к началу. Публичная казнь — это история про тех, кто пришел поглазеть на то, как кто-то умирает. Это про темные и низкие чувства в душе человека. Это про общество, которое приветствует подобное.
И немного про традиции. Когда Россия присоединяла среднеазиатские ханства, то никаких особых требований к местным эмирам и ханам не было. Верьте в свой ислам, живите своей жизнью, но было единственное требование — больше не будет никаких публичных казней. Практически везде до прихода русских практиковались мучительные длительные публичные казни с пытками. Русский царь был готов находить компромиссы по всем вопросам, но только не по этому. С чего бы это?
В России предложили ввести смертную казнь против террористов. Причем казни проводить публично. Сослались на то, что это "наши традиции".
Соглашусь с тем, что никаких обменов диверсантов быть не должно. Все без исключения, включая тех, кто покушались на меня, были уверены, что их обменяют. Такого быть не должно. Наказание должно быть неотвратимым. У террористов не должно быть даже надежды, а не то что уверенности, что их могут обменять.
Хотел остановиться на требовании проводить казни публично. Зачем? Чтобы внушить страх? Если проводить казни публично, будут больше бояться?
Я так не думаю. Публичная казнь — это история не про того, кого будут казнить. Это про зрителей. Про людей, пришедших поглазеть, как кто-то умирает. Про те чувства что ими движут. Животные чувства. Это не про светлое в нас, а про темное.
Тому, кто будет умирать, все равно — умирать на людях или нет. У меня на глазах умирали люди. Знаю точно, что в момент смерти ты один. Рядом может находиться вся семья и пытаться тебя поддержать, или враги, которые будут радоваться твоей смерти. Не важно. Кто бы ни был рядом, ты будешь один наедине с болью, страхом, нежеланием умирать, сознанием, цепляющимся за ниточку, связывающую тебя с миром. Умирающий сосредотачивается на этом, на себе. На том, что он чувствует.
Вместо отца у меня был дедушка. Когда он заболел, его положили в районную больницу. Будучи школьником, я почти каждый день ездил к нему на велосипеде. От станции Чаплино до Васильковки прилично. Выезжал утром, возвращался вечером. Дедушке становилось все хуже. Как потом выяснилось, умер он не от того, от чего его лечили. В тот день я тоже приехал. Меня завели к нему. Он метался, жадно хватал ртом воздух. Я встал рядом с кроватью, сказал ему, что я рядом, взял его за руку. Дедушка был для меня одним из самых близких людей. Я мысленно сосредоточился на том, чтобы поделиться с ним частью моей жизни. Почему-то казалось, что если сильно сосредоточиться, то можно взять на себя часть его боли. Но он будучи, как я понял, в сумрачном сознании, все-таки почувствовал, что я рядом и попросил меня увести. Либо он не хотел, чтобы я видел, как он умирает, либо он не хотел на меня отвлекаться. Мне кажется, второе.
Смерть — это то, с чем вы проведете один на один последние минуты, часы или дни, уходя из жизни. Вне зависимости от того, кто еще рядом будет с вами.
Вернусь к началу. Публичная казнь — это история про тех, кто пришел поглазеть на то, как кто-то умирает. Это про темные и низкие чувства в душе человека. Это про общество, которое приветствует подобное.
И немного про традиции. Когда Россия присоединяла среднеазиатские ханства, то никаких особых требований к местным эмирам и ханам не было. Верьте в свой ислам, живите своей жизнью, но было единственное требование — больше не будет никаких публичных казней. Практически везде до прихода русских практиковались мучительные длительные публичные казни с пытками. Русский царь был готов находить компромиссы по всем вопросам, но только не по этому. С чего бы это?
BY Олег Царёв
Warning: Undefined variable $i in /var/www/group-telegram/post.php on line 260
Oleksandra Matviichuk, a Kyiv-based lawyer and head of the Center for Civil Liberties, called Durov’s position "very weak," and urged concrete improvements. Despite Telegram's origins, its approach to users' security has privacy advocates worried. That hurt tech stocks. For the past few weeks, the 10-year yield has traded between 1.72% and 2%, as traders moved into the bond for safety when Russia headlines were ugly—and out of it when headlines improved. Now, the yield is touching its pandemic-era high. If the yield breaks above that level, that could signal that it’s on a sustainable path higher. Higher long-dated bond yields make future profits less valuable—and many tech companies are valued on the basis of profits forecast for many years in the future. Continuing its crackdown against entities allegedly involved in a front-running scam using messaging app Telegram, Sebi on Thursday carried out search and seizure operations at the premises of eight entities in multiple locations across the country. Just days after Russia invaded Ukraine, Durov wrote that Telegram was "increasingly becoming a source of unverified information," and he worried about the app being used to "incite ethnic hatred."
from br
