«Итак, если я хочу быть услышанным и, главное, понятым, я должен писать иначе, чем он [Макс Хавелаар]. Но как мне писать? Пойми, читатель, я ищу ответа на это “как”, и поэтому-то моя книга так пестра. Она представляет коллекцию образчиков. Выбирайте, — я дам вам жёлтое, или голубое, или красное, — по вашему желанию».
Перед нами любопытный по форме метароман.
Сначала мы знакомимся с кофейным маклером Батавусом Дрогстоппелем, который выражает благопристойное общественное мнение. Скажем, что бедность безнравственна, так как проистекает из неверия. В конце первой главы Дрогстоппель оставляет нам визитку:
Ласт и Кᵒ КОФЕЙНЫЕ МАКЛЕРЫ Лавровая набережная, № 37
В один прекрасный (нет) день он сталкивается с давним знакомым. Нищий, тот разыскивает издателя для своих рукописей и в надежде на помощь передаёт их Дрогстоппелю. Мы читаем перечень этих рукописей — он занимает 6 страниц. Среди них попадаются вещи, имеющие отношение к кофейному делу. Они и вынуждают Дрогстоппеля взяться за перо:
«Мне стало ясно из бумаг Шальмана, что надвигается опасность, грозящая погубить весь кофейный рынок, и что эту опасность можно устранить только объединёнными силами всех маклеров».
Но вот беда: Дрогстоппель слишком любит правду, чтобы считать сочинительство достойным занятием. В итоге писать книгу, которая должна предотвратить опасность, берётся его помощник — молодой и сентиментальный немец Эрнст Штерн.
Штерн полностью меняет стиль и посыл повествования. Он с явной симпатией рассказывает историю Макса Хавелаара, которая близко повторяет историю Мультатули. В тексте Штерна много вставок — стихотворений, писем, разъяснений по поводу колониального управления; новелла. Время от времени Дрогстоппель его недовольно перебивает.
А на последних трёх страницах его перебивает уже сам Мультатули:
«Довольно, мой добрый Штерн! Я, Мультатули, перенимаю у тебя перо. Ты не призван писать биографию Хавелаара. Я вызвал тебя к жизни; ты послушно явился из Гамбурга, в очень короткое время я научил тебя недурно писать по-голландски, ты поцеловал Луизу Роземейер (что торгует сахаром), — довольно, Штерн! Я тебя отпускаю».
То, что следует дальше, по духу напоминает статью Эмиля Золя «Я обвиняю». В заключительных строках Мультатули напрямую обращается к Вильгельму III и спрашивает, действительно ли король Нидерландов хочет, чтобы от его имени более 30 миллионов человек подвергались насилию.
Этот роман обыкновенно прочитывается как антиколониальный и встраивается в традицию критики нидерландских властей. Чем он отличается от аналогичных текстов? Точно не знаю; возможно, именно своей необычной формой и афористичностью, которую легко взять на вооружение. А ещё языковым новаторством — Мультатули сближал книжный и разговорный нидерландский, — которое мы не можем оценить в переводе.
Как антиколониальный выпад «Макса Хавелаара» прочитывали даже индонезийские авторы: сказалась запущенная им цепочка событий. Прамудья Ананта Тур, например, утверждал, что этот роман убил колониализм. Правда, Мультатули не выступал в нём против колониализма как такового. Да, Макса Хавелаара возмущали административные злоупотребления. И всё-таки освободить Индонезию он не призывал — только управлять ею честно.
Кто боролся против колониализма как такового, так это праплемянник Мультатули, Эрнест Даувес Деккер: на четверть яванец, он стал одним из лидеров индонезийского национально-освободительного движения.
«Итак, если я хочу быть услышанным и, главное, понятым, я должен писать иначе, чем он [Макс Хавелаар]. Но как мне писать? Пойми, читатель, я ищу ответа на это “как”, и поэтому-то моя книга так пестра. Она представляет коллекцию образчиков. Выбирайте, — я дам вам жёлтое, или голубое, или красное, — по вашему желанию».
Перед нами любопытный по форме метароман.
Сначала мы знакомимся с кофейным маклером Батавусом Дрогстоппелем, который выражает благопристойное общественное мнение. Скажем, что бедность безнравственна, так как проистекает из неверия. В конце первой главы Дрогстоппель оставляет нам визитку:
Ласт и Кᵒ КОФЕЙНЫЕ МАКЛЕРЫ Лавровая набережная, № 37
В один прекрасный (нет) день он сталкивается с давним знакомым. Нищий, тот разыскивает издателя для своих рукописей и в надежде на помощь передаёт их Дрогстоппелю. Мы читаем перечень этих рукописей — он занимает 6 страниц. Среди них попадаются вещи, имеющие отношение к кофейному делу. Они и вынуждают Дрогстоппеля взяться за перо:
«Мне стало ясно из бумаг Шальмана, что надвигается опасность, грозящая погубить весь кофейный рынок, и что эту опасность можно устранить только объединёнными силами всех маклеров».
Но вот беда: Дрогстоппель слишком любит правду, чтобы считать сочинительство достойным занятием. В итоге писать книгу, которая должна предотвратить опасность, берётся его помощник — молодой и сентиментальный немец Эрнст Штерн.
Штерн полностью меняет стиль и посыл повествования. Он с явной симпатией рассказывает историю Макса Хавелаара, которая близко повторяет историю Мультатули. В тексте Штерна много вставок — стихотворений, писем, разъяснений по поводу колониального управления; новелла. Время от времени Дрогстоппель его недовольно перебивает.
А на последних трёх страницах его перебивает уже сам Мультатули:
«Довольно, мой добрый Штерн! Я, Мультатули, перенимаю у тебя перо. Ты не призван писать биографию Хавелаара. Я вызвал тебя к жизни; ты послушно явился из Гамбурга, в очень короткое время я научил тебя недурно писать по-голландски, ты поцеловал Луизу Роземейер (что торгует сахаром), — довольно, Штерн! Я тебя отпускаю».
То, что следует дальше, по духу напоминает статью Эмиля Золя «Я обвиняю». В заключительных строках Мультатули напрямую обращается к Вильгельму III и спрашивает, действительно ли король Нидерландов хочет, чтобы от его имени более 30 миллионов человек подвергались насилию.
Этот роман обыкновенно прочитывается как антиколониальный и встраивается в традицию критики нидерландских властей. Чем он отличается от аналогичных текстов? Точно не знаю; возможно, именно своей необычной формой и афористичностью, которую легко взять на вооружение. А ещё языковым новаторством — Мультатули сближал книжный и разговорный нидерландский, — которое мы не можем оценить в переводе.
Как антиколониальный выпад «Макса Хавелаара» прочитывали даже индонезийские авторы: сказалась запущенная им цепочка событий. Прамудья Ананта Тур, например, утверждал, что этот роман убил колониализм. Правда, Мультатули не выступал в нём против колониализма как такового. Да, Макса Хавелаара возмущали административные злоупотребления. И всё-таки освободить Индонезию он не призывал — только управлять ею честно.
Кто боролся против колониализма как такового, так это праплемянник Мультатули, Эрнест Даувес Деккер: на четверть яванец, он стал одним из лидеров индонезийского национально-освободительного движения.
BY Lukupäiväkirja
Warning: Undefined variable $i in /var/www/group-telegram/post.php on line 260
Founder Pavel Durov says tech is meant to set you free And indeed, volatility has been a hallmark of the market environment so far in 2022, with the S&P 500 still down more than 10% for the year-to-date after first sliding into a correction last month. The CBOE Volatility Index, or VIX, has held at a lofty level of more than 30. Following this, Sebi, in an order passed in January 2022, established that the administrators of a Telegram channel having a large subscriber base enticed the subscribers to act upon recommendations that were circulated by those administrators on the channel, leading to significant price and volume impact in various scrips. But Kliuchnikov, the Ukranian now in France, said he will use Signal or WhatsApp for sensitive conversations, but questions around privacy on Telegram do not give him pause when it comes to sharing information about the war. Oh no. There’s a certain degree of myth-making around what exactly went on, so take everything that follows lightly. Telegram was originally launched as a side project by the Durov brothers, with Nikolai handling the coding and Pavel as CEO, while both were at VK.
from br
