Русский переплет

⁠⁠⁠⁠⁠⁠
Возможно, некоторые слова и выражения, которые я использую, не совсем понятны неискушенному читателю. Имею в виду «может быть» в определенном контексте.

Расскажу пару историй:

У нас в доме часто обсуждали архитектурные проекты. Стоя над листами ватмана формата А0, подолгу молчали, иногда тыча пальцем, то в одно, то в другое и расходились, молвив: «Может быть». Говорить об очевидном – сомневаться в компетенции коллег.

Когда я начал работать в Отделе реставрации в БАНе и только-только сделал пару-тройку переплетов, к нам зашел Борис Хованов из ЛКРД (Лаборатория консервации и реставрации документов), о нем говорили как о знатоке русского переплета. Он работал не только «камерально», но и в археографических экспедициях, как и некоторые реставраторы нашего Отдела. Один из сделанных мною переплетов лежал у меня на столе, Борис взял, покрутил в руках, сказал: «Может быть» и вышел. Повеяло чем-то родным, давно знакомым, домашним. Второй раз он зашел спустя много времени, увидел, как кто-то из нас резал кожу ножницами, сказал: «Западло» и вышел.

Моим наставником был Андрей Дегтев, я проработал с ним три месяца, он не вмешивался в мою работу, на вопросы отвечал – короче некуда, показывал мало, но сделав рядом с ним полтора переплета (он уволился), я научился половине того, что умею теперь. Те первые переплеты я потом подавал на аттестацию. Питерская комиссия решила, что на вторую категорию сойдет, но в Москве утвердили на первую. В Питере аттестацией, как и ЛКРД, руководил Дмитрий Павлович Эрастов. Позже его «ушли». Как сказала одна из реставраторов ЛКРД: «Он заставлял нас работать, а этого не нужно было делать». Он скучал по работе, часто заходил к нам в отдел и просто молча сидел где-нибудь в углу, его приглашали на отдельские торжества, пили шампанское. Чуть позже и в БАНе начали увольнять слишком строгих в отношении к реставрации – началась перестройка на коммерцию, которая и погубила лучшее, что было в реставрации. Питерская школа, где она теперь? Одно воспоминание. А московская школа всегда была «мягонькой».

Еще пара историй:

Александр Константинович Гаврилов (преподавал греческий) пересказывал так беседу двух профессоров, которые обучались еще до революции:
— Как бы вы перевели строку из Пиндара (читает по памяти).
Второй после некоторого раздумья:
— Я думаю здесь аккузатив (винительный падеж).
В греческом, как и в русском, некоторые падежи совпадают в написании, перевод очевиден, достаточно указать на синтаксические связи.

На курсе сравнительной физиологии, преподаватель, не помню его имени, его привозили на каталке, он был парализован ниже пояса, говорил нам, студентам: «вам не нужно объяснять, вы профессионалы». Это был один из лучших курсов из тех, что я прослушал – коротко, и только по делу.

Таковы были наши учителя, умели обратить наше внимание на действительно важное и послать в правильном направлении. Многими объяснениями не научишь – учит только работа. Вы же, придя в ресторан, не просите официанта пожевать для вас – так и тут.

А сейчас обучаются на мастер-классах – это шоу, а не обучение. Теперь многие из нас уже и не представляют себе жизнь вне мира шоу, дизайна и рекламы. Такой мир покажется нам пустым. Как сказал когда-то в разговоре один из сотрудников нашей библиотеки о подобном отношении: «Сделайте нам духовненько». Впрочем, это о другом – о религиозных запросах нашего времени.

www.group-telegram.com/br/russianbinding.com/1563

405 viewsJan 11 at 15:49

⁠⁠⁠⁠⁠⁠
Возможно, некоторые слова и выражения, которые я использую, не совсем понятны неискушенному читателю. Имею в виду «может быть» в определенном контексте.

Расскажу пару историй:

У нас в доме часто обсуждали архитектурные проекты. Стоя над листами ватмана формата А0, подолгу молчали, иногда тыча пальцем, то в одно, то в другое и расходились, молвив: «Может быть». Говорить об очевидном – сомневаться в компетенции коллег.

Когда я начал работать в Отделе реставрации в БАНе и только-только сделал пару-тройку переплетов, к нам зашел Борис Хованов из ЛКРД (Лаборатория консервации и реставрации документов), о нем говорили как о знатоке русского переплета. Он работал не только «камерально», но и в археографических экспедициях, как и некоторые реставраторы нашего Отдела. Один из сделанных мною переплетов лежал у меня на столе, Борис взял, покрутил в руках, сказал: «Может быть» и вышел. Повеяло чем-то родным, давно знакомым, домашним. Второй раз он зашел спустя много времени, увидел, как кто-то из нас резал кожу ножницами, сказал: «Западло» и вышел.

Моим наставником был Андрей Дегтев, я проработал с ним три месяца, он не вмешивался в мою работу, на вопросы отвечал – короче некуда, показывал мало, но сделав рядом с ним полтора переплета (он уволился), я научился половине того, что умею теперь. Те первые переплеты я потом подавал на аттестацию. Питерская комиссия решила, что на вторую категорию сойдет, но в Москве утвердили на первую. В Питере аттестацией, как и ЛКРД, руководил Дмитрий Павлович Эрастов. Позже его «ушли». Как сказала одна из реставраторов ЛКРД: «Он заставлял нас работать, а этого не нужно было делать». Он скучал по работе, часто заходил к нам в отдел и просто молча сидел где-нибудь в углу, его приглашали на отдельские торжества, пили шампанское. Чуть позже и в БАНе начали увольнять слишком строгих в отношении к реставрации – началась перестройка на коммерцию, которая и погубила лучшее, что было в реставрации. Питерская школа, где она теперь? Одно воспоминание. А московская школа всегда была «мягонькой».

Еще пара историй:

Александр Константинович Гаврилов (преподавал греческий) пересказывал так беседу двух профессоров, которые обучались еще до революции:
— Как бы вы перевели строку из Пиндара (читает по памяти).
Второй после некоторого раздумья:
— Я думаю здесь аккузатив (винительный падеж).
В греческом, как и в русском, некоторые падежи совпадают в написании, перевод очевиден, достаточно указать на синтаксические связи.

На курсе сравнительной физиологии, преподаватель, не помню его имени, его привозили на каталке, он был парализован ниже пояса, говорил нам, студентам: «вам не нужно объяснять, вы профессионалы». Это был один из лучших курсов из тех, что я прослушал – коротко, и только по делу.

Таковы были наши учителя, умели обратить наше внимание на действительно важное и послать в правильном направлении. Многими объяснениями не научишь – учит только работа. Вы же, придя в ресторан, не просите официанта пожевать для вас – так и тут.

А сейчас обучаются на мастер-классах – это шоу, а не обучение. Теперь многие из нас уже и не представляют себе жизнь вне мира шоу, дизайна и рекламы. Такой мир покажется нам пустым. Как сказал когда-то в разговоре один из сотрудников нашей библиотеки о подобном отношении: «Сделайте нам духовненько». Впрочем, это о другом – о религиозных запросах нашего времени.

BY Русский переплет