Вавилонская башня

Эрмитаж. Две школьницы стоят у «Вавилонской башни» Верхахта. Невольно подслушиваю их разговор: «Бог рассорил людей. Прежде они говорили на одном языке, а после падения Вавилонской башни стали на разных».

Я вспомнил одну беседу полугодовалой давности. Речь тогда шла о существовании коллективов. Товарищ рассказывал о коммуне где-то в костромской области, объединенной на идейных, «красных» началах. Участники коммуны заняты не только физическим, но и философским трудом. В частности, они поставили перед собой вопрос: отчего всегда и везде, в любом коллективе, каким бы сплоченным он ни был, рано или поздно происходит разлад, который в конечном итоге приводит к упразднению этого коллектива?

В поисках ответа на этот вопрос, подчеркнул мой собеседник, участники коммуны выходят за пределы сугубо материалистических толкований; перед ними развёртываются рубежи метафизики.

В «Бытии» сказано, что потомки Ноя, т.е. все люди, населявшие землю после потопа, собрались на одной равнине и решили строить там город, а в его центре башню, «высотою до небес». «И сделаем себе имя», — мотивируют они свое решение. После окончания башни они собиралась «рассеяться по лицу всей земли», видимо полагая, что им больше не будет угрожать потеря родства: башня, растянутая до самых небес, будет видна с любого конца (плоской) земли и не позволит им забыть их имя и происхождение.

Бог камня на камне не оставляет от этого благого замысла. «Сойдем же и смешаем там язык их, так чтобы один не понимал речи другого». Памятуя вопрос той костромской коммуны, мы можем следующим образом взглянуть на решение Бога: всякий раз, когда кооперация между людьми достигает известной степени синергии — например, в таком величавом замысле, как строительство Вавилонской башни, когнитивные способности людей, скованные естественными (богоданными) ограничениями не выдерживают всю сложность раскрывшейся перед ними системы взаимоотношений и тогда люди буквально начинают говорить на разных языках.

Можно вспомнить и знаменитую восточную притчу о слепых мудрецах и слоне: каждый из мудрецов воспринимает только одну часть слона и полагает, что она-то и есть целое. Но сам слон возникает только при известной комплексности: до поры до времени людей ведет коллективный разум, некая общая интуиция, выразителем которой может выступать в т.ч. и один человек — царь, полководец или жрец. Но как только сложность взаимоотношений вырастает кратно, выходя за пределы мышления и интуиции — происходит крах, люди начинают говорить на разных языках — и только через обращению к Богу, чье мышление бес-конечно, люди могут найти примирение.

Урок Вавилонской башни прост: преодоление разобщенности и обретение родства возможно только в Боге. Любые же попытки установить тотальное родство помимо Бога, будь то родство кровное, цивилизационное, гражданское или идейное, могут быть хороши на средней дистанции, но в конечном счете обречены на провал. Возможно, так следует трактовать слова Христа, которые по сей день внушают мне ужас: «Кто Матерь Моя? и кто братья Мои? И, указав рукою Своею на учеников Своих, сказал: вот матерь Моя и братья Мои; ибо, кто будет исполнять волю Отца Моего Небесного, тот Мне брат, и сестра, и матерь» (Мф. 48-50).