ФЕВРАЛЬ

1.


Землю вьюга побелила,
закружила, занесла:
то ли небо обвалила,
то ли к небу приросла:
путь прокладывая торный,
даже тьма свой ластик черный
вглубь подвала убрала,
обронила у кола.

Снегом вьюга завалила, закружила, занесла,
Снег заполнил зеркала.
Слит прохожий с этим снегом по законам ремесла
Всё белым-бело: ни дома, ни просвета, ни числа.
Где-то здесь была дорога,
Церковь, станция была.

Не поймёшь: лишь междометья:
«ох» да «ах», да «видит Бог».
Чуть шагнул через порог –
провалился на столетье,
где частушки пишет Блок.

2.


Объясни, какая сила
дрожжи в пафос всей стране
накрошила, заместила.
Ишь, опять заголосила
с бабьим визгом о войне
бездна в белом зипуне:
бунта зуд, стальная жила,
зуб железный, глаз в огне.

То ли голь стучит в ворота
и открытым держит рот,
толстосум ли для чего-то
лезет задом наперед.
– Хочет он переворота?
Вот ему переворот:

честь бастарда и блудницы,
совесть вора, власть слепца,
ум глупца, разврат черницы,
поученья подлеца,
гордость мытаря, у барда
типуны на языке.
И взрывается петарда
у Керенского в руке.
Кровь на остром каблуке.


3.
Всё покроет этот снег…
Блок ли, лох ли, печенег –
черт не разобрать и линий.
Даже Чёрный Человек
в белом весь, на шапке - иней:
демон или имярек?
Морок, морок этот снег.

…Но как только он сойдёт, –
обнажатся дыры, сучья,
клочья, свалки, сделки, крючья,
воровские сходки, слёт
активистов, случки сучьи,
абортариев отход,
норы и ходы барсучьи,
Философский пароход.

Талой вынесет водою
донесенья из чека
о расстреле Колчака;
лихоманку, паранойю
путать и смещать века;
духов звать издалека,
чтоб зарифмовать с собою;
сращивать наверняка
пыл хлыста и злость изгоя
и нахрап временщика.


4.
…Я стою, а подо мною
облака и облака,
снег, подземная река.
И пространство свысока
держит время ледяное –
комья
мёрзлого
песка.

* * *
В комнате твоей
Слышен шум ветвей,
И глядит туда
Белая звезда.
Плачет соловей
За твоим окном,
И светло, как днём,
В комнате твоей.

Только тишина,
Только синий лед,
И навеки дна
Не достанет лот.
Самый зоркий глаз
Не увидит дна,
Самый чуткий слух
Не услышит час —
Где летит судьба,
Тишина, весна
Одного из двух,
Одного из нас.

Георгий Иванов, 1930 г.

* * *
Увяданьем еле тронут
Мир печальный и прекрасный,
Паруса плывут и тонут.
Голоса зовут и гаснут.

Как звезда — фонарь качает.
Без следа — в туман разлуки.
Навсегда? — не отвечает,
Лишь протягивает руки —

Ближе к снегу, к белой пене,
Ближе к звёздам, ближе к дому…

…И растут ночные тени,
И скользят ночные тени
По лицу уже чужому.

Георгий Иванов, 1930 г.

* * *
Небесного облаивали Пса
земные псы, выказывая смелость.
Жить, умереть — всё в эту ночь хотелось!
Но ночь прошла, и с ней её краса.

Очнулся я. На мне — была слеза.
Подёнка у плечей моих уселась.
Поеживаясь, в пруд вступила Эос
и лилиями встретила отца.

День наступил, и был бы без конца,
когда бы солнце вдруг остановилось,
но времени покорное светило
в урочный час покинуло глаза.
Земля и небо спорили во мраке,
но я-то знал, что не дойдёт до драки.

Леонид Аронзон

Мельница в Даргавском ущелье

Всё жужжит беспокойное веретено —
То ли осы снуют, то ли гнётся камыш, —
Осетинская мельница мелет зерно,
Ты в Даргавском ущелье стоишь.

Там в плетёной корзине скрипят жернова,
Колесо без оглядки бежит, как пришлось,
И, в толчёный хрусталь окунув рукава,
Белый лебедь бросается вкось.

Мне бы мельника встретить: он жил над рекой,
Ни о чём не тужил и ходил по дворам,
Он ходил — торговал нехорошей мукой,
Горьковатой, с песком пополам.

Арсений Тарковский

Эти дни, словно дольки лимона во рту,
И опять двадцать пять
на борту.
Попроси у соседей, пожалуйста,
жизни щепотку.
Я сегодня во сне
положил сигареты
в пилотку
И запел на посту.
Ты стояла напротив меня, повторяя слова,
Из той жизни другой,
молодая,
как мокрая птица…
Но была между нами,
родная,
как будто граница,
И вокруг синева.
Вот и март.
Прошлогодние слёзы
хрустят под ногой.
Тонкий месяц висит, как ружьё на некрашеном своде.
Говорят,
что споткнётся война, что весна теперь
в моде
Из той жизни другой…
4.3.25

***

Пока баба на войне,
отдыхаю на спине,
жду, когда ж она вернётся
в орденах и на коне.

На меня со всех сторон
днём и ночью давит сон…
А вернётся, я достану
из чулана самогон.

Встану с банкой на ветру,
пыль тряпицей оботру.
Как же нежно прилегает
сабля к знойному бедру.

Конь стреножен у плетня,
сабля сброшена с ремня…
Без усилий гимнастерку
разорву средь бела дня.

Нет любви моей сильней!
Бабью грудь за пару дней
зацелую так, что шрамов
не останется на ней.

Будет солнце выше крыш,
будет кот и будет мышь,
и смеяться будет в голос
народившийся малыш.

Это счастье нечем крыть,
если сила есть и прыть -
по-другому не умеют
мужики благодарить.

Хоть живи сто тысяч лет,
отымей весь белый свет,
только лучше русской бабы
никаких на свете нет.

2022 г.

#стихи #дмитрий_артис2022 #поэзия #poetry #poems

* * *
С бесчеловечною судьбой
Какой же спор? Какой же бой?
Всё это наважденье.

…Но этот вечер голубой
Ещё мое владенье.

И небо. Красно меж ветвей,
А по краям жемчужно...
Свистит в сирени соловей,
Ползёт по травке муравей —
Кому-то это нужно.

Пожалуй, нужно даже то,
Что я вдыхаю воздух,
Что старое моё пальто
Закатом слева залито,
А справа тонет в звёздах.

Георгий Иванов

* * *
Для любого по вкусу занятие есть:
Вот художник вострит мастихин,
Музыкант извлекает бемоль и диез,
А поэт сочиняет стихи.

Написав про Отчизну, тоску и любовь,
Про природу и буйство стихий,
Начинает поэт восторгаться собой
И слагает стихи про стихи.

Эти тексты банальны, как почерк врача,
И, как правило, столь же плохи —
Потому я потратил в обед целый час
На стихи про стихи про стихи.

Впрочем, я самоучка, поэт от сохи.
Для филолога всё пустяки:
Он за двадцать минут нарифмует стихи
Про стихи про стихи про стихи.

Постмодерн — это варево вроде ухи
Из отсылок, Фуко и хихи.
Хоть «Москва — Петушки», хоть стихи про стихи
Про стихи про стихи про стихи.

Опасаюсь, однажды Господь Элохим
В наказанье за наши грехи
Возглаголет стихи про стихи про стихи
Про стихи про стихи про стихи.

Испарятся моря и обуглятся мхи,
И над миром, пустым и сухим —
Лишь стихи про стихи про стихи про стихи
Про стихи про стихи про стихи.

Вадим Шевяков

Вчерашний день, часу в шестом,
‎ Зашёл я на Сенную;
Там били женщину кнутом,
‎ Крестьянку молодую.

Ни звука из ее груди,
‎ Лишь бич свистал, играя…
И Музе я сказал: «Гляди!
‎ Сестра твоя родная!»

Николай Некрасов

Стихи в апреле

В эту зиму с ума
я опять не сошёл. А зима,
глядь, и кончилась. Шум ледохода
и зелёный покров
различаю. И, значит, здоров.
С новым временем года
поздравляю себя
и, зрачок о Фонтанку слепя,
я дроблю себя на сто.
Пятернёй по лицу
провожу. И в мозгу, как в лесу, —
оседание наста.

Дотянув до седин,
я смотрю, как буксир среди льдин
пробирается к устью. Не ниже
поминания зла
превращенье бумаги в козла
отпущенья обид. Извини же
за возвышенный слог:
не кончается время тревог,
но кончаются зимы.
В этом — суть перемен,
в толчее, в перебранке Камен
на пиру Мнемозины.

Иосиф Бродский, 1969

АЛЕКСАНДР ПЕЛЕВИН

24.07.1915

Мой товарищ лежит у развалин стены, и лицо его стало другим.
Наши глотки разодраны и сожжены, в наших легких отравленный дым.
Вот пришло это время, пора умирать, мы дожили до этого дня.
Вы сегодня убили его и убили меня.

Я кусаю платок окровавленным ртом, я ногтями сдираю покров.
Как у вас там, германцев, в легенде о том корабле из ногтей мертвецов,
Что придет на последнюю битву по льду из обители вечного сна
В ночь расплаты, когда океаны промёрзнут до дна.

Я хочу, чтобы враг слышал собственный вой и удар моего сапога,
Я мечтаю о том, чтобы мёртвой рукой дотянуться до шеи врага.
Ваши бомбы, винтовки и ваши штыки не помогут вам взять Осовец,
Мы еще не узнали, кто здесь настоящий мертвец.

Мой товарищ встает, я встаю рядом с ним, мы стоим на сгоревших ногах.
Я стреляю сквозь едкий отравленный дым, мне понравилось видеть ваш страх.
Мне награда теперь — не кресты на груди, а на ваших могилах кресты,
Мне приятно смотреть, как у вас перекошены рты.

Кисло-сладкая кровь наполняет мой рот, но мой голос — огонь батарей.
Я покинул теперь человеческий род, я уже не из рода людей.
Я легенда, я шепот Лесного Царя, я покойник, идущий вперёд,
Я дракон из пещеры, я призрачный дух из болот.

И теперь вы хотите вернуться домой, вас пугает ходячий мертвец.
Вы боитесь меня, потому что со мной Мать-Россия и Ужас-Отец.
Вы бежите по выжженной вами земле, как бежали когда-то по льду,
Вы отправитесь в ад, я поймаю вас даже в аду,

И в аду я сожгу ваши души дотла, чтобы снова увидеть ваш страх.
К вашим фрау вернутся лишь ваши тела в крепко сбитых немецких гробах.
Я сильнее вас всех, и поэтому вы не дождетесь моих похорон.
Вот я мёртв — и костлявой рукой досылаю патрон.

Сверчок

Если правду сказать, я по крови — домашний сверчок,
Заповедную песню пою над печною золой,
И один для меня приготовит крутой кипяток,
А другой для меня приготовит шесток Золотой.

Путешественник вспомнит мой голос в далёком краю,
Даже если меня променяет на знойных цикад.
Сам не знаю, кто выстругал бедную скрипку мою,
Знаю только, что песнями я, как цикада, богат.

Сколько русских согласных в полночном моём языке,
Сколько я поговорок сложил в коробок лубяной,
Чтобы шарили дети в моем лубяном коробке,
В старой скрипке запечной с единственной медной струной.

Ты не слышишь меня, голос мой — как часы за стеной,
А прислушайся только — и я поведу за собой,
Я весь дом подыму: просыпайтесь, я сторож ночной!
И заречье твоё отзовется сигнальной трубой.

Арсений Тарковский

÷÷÷
В городе Стамбуле,
стоя над водой,
ловит барабулю
парень молодой.
Сумерки лиловы,
ходят между стен
девки чернобровы
в юбках до колен.
Волею Пророка
с дивных давних пор
позднее барокко
смотрится в Босфор.
Этот город манит,
евнух-педераст.
Скольких он обманет,
скольких он предаст.

Я в Стамбуле не был,
был я в Анкаре,
где под синим небом
крепость на горе.
Между тем в Стамбуле
рай для дураков
и на ветках дули
тяжелей веков.
Шёпот барабули,
шутки рыбака,
и на ветках дули,
и в душе тоска.

И под носом дули,
и душа в тоске,
и летают пули
где-то вдалеке.
Скольких обманули,
скольких обвели
в городе Стамбуле,
в золотой пыли.
Лодочка белеет,
серп горит в луче
и рыбак болеет
за "Фенербахче".

КЕНТАВР
Эй, даурских степей кентавр!
Или — Таврии конный скиф!
Вас несли океаны трав,
Жгли копыт вам лепестки
Солнцелобых ночных костров,
Полпланеты топтали вы —
Так гуляла конская кровь
В скифском вылепе головы,
Так срослись человек и конь
На просторах Дешт-И-Кыпчак,
Чтоб небесной тоски огонь
На звериных нести плечах.
О, кентавр, кто тебя родил?
Амазонка ли, что, любя
Конский смех — вороной ли пыл,
Жеребцу отдала себя?!
Чьё тавро на твоём бедре?
Не Колхиды ли знак оно?
Знак беды, что калён в костре
За похищенное руно.
Та печать и на мне видна...
Спит княжна и кровав калым,
Згинул храм...
Вам не счесть руна,
Рим, Царьград, Иерусалим!
Мы Гераклом побеждены
За безумную к ветру страсть
И за то, что были хмельны,
Перед тем, как в могилу пасть.
Мы растоптаны, как помёт
Под копытами битвы той.
Нас герой лишь и помянёт —
Ты кентавром учён, герой!
Помнишь символы той земли,
По которой прошёл с мечом?
Вновь олень в золотой дали
Мчит и все ему ни по чём.
Слышишь Космоса рык и стон?
За оленем несётся барс,
Лапу краха заносит он
И — опять в предпоследний раз.

24 мая 1940 года в Ленинграде родился великий русский поэт Иосиф Бродский

Римские элегии (отрывок)

Наклонись, я шепну Тебе на ухо что-то: я
благодарен за всё; за куриный хрящик
и за стрёкот ножниц, уже кроящих
мне пустоту, раз она — Твоя.
Ничего, что черна. Ничего, что в ней
ни руки, ни лица, ни его овала.
Чем незримей вещь, тем оно верней,
что она когда-то существовала
на земле, и тем больше она — везде.
Ты был первым, с кем это случилось, правда?
Только то и держится на гвозде,
что не делится без остатка на два.
Я был в Риме. Был залит светом. Так,
как только может мечтать обломок!
На сетчатке моей — золотой пятак.
Хватит на всю длину потёмок.

1981

***
... а Сенеж, впрочем, благодать —
ни дать ни взять, но санаторий;
дождливая пора, в которой
свой нрав не спрятать, не унять;
леса, леса, кругом леса
по-лисьи щурятся и лают
о том, что в жизни не бывает,
но ударяет в небеса.

Мой друг, поэзия вокруг!
И чайки — точно в Петербурге,
и пусть всё «словно» или «будто»,
неизлечим такой недуг.

Что озеро в лесу? Зеро.
Провинциальный лоск и юмор.
И если ты хоть сердцем юный,
считай, что до сих пор герой:
едва нальёшь, забудешь сразу;
на утро «Triple Sec» и морс —
и вновь ты сказочно тверёз —
собравший этой жизни пазл.

23–28 мая 2025 года

ОЛЕГ ДЕМИДОВ