Надо же, а ведь я не знал, что название нот: До, Ре, Ми, Фа, Соль, Ля, Си, появились благодаря латинскому гимну Иоанну Крестителю Ut queant laxis. Названия нот соответствуют первым слогам в строках распева.
UT queant laxis
REsonare fibris
MIra gestorum
FAmuli tuorum,
SOLve polluti
LAbii reatum.
Такую систему предложил в XI веке теоретик музыки, монах-бенедиктец Гвидо д’Ареццо. Вот как оно, оказывается.
Кстати, распев до сих пор используют на католической литургии во время празднования Рождества Иоанна Предтечи.
P.S. Этому же монаху принадлежит и дидактическая методика изучения мелодий по руке, которая так и называется "Гвидонова рука".
UT queant laxis
REsonare fibris
MIra gestorum
FAmuli tuorum,
SOLve polluti
LAbii reatum.
Такую систему предложил в XI веке теоретик музыки, монах-бенедиктец Гвидо д’Ареццо. Вот как оно, оказывается.
Кстати, распев до сих пор используют на католической литургии во время празднования Рождества Иоанна Предтечи.
P.S. Этому же монаху принадлежит и дидактическая методика изучения мелодий по руке, которая так и называется "Гвидонова рука".
В районе Донского монастыря есть два кладбища. Одно старое, где похоронены князья, статские советники, купцы первой гильдии, Иван Шмелев с супругой, Иван Ильин, Деникин, множество самых разных людей с русскими и, реже, немецкими фамилиями. Все они (кроме указанных выше писателей и Деникина) жили и умирали преимущественно в ХIХ веке.
А за монастырской оградой — новое Донское кладбище. Оно более крупное и пестрое, окруженное глухой стеной-колумбарием с нишами-окошками для погребальных урн. С них внимательно смотрят чёрно-белые и бледно-жёлтые мужчины, женщины и дети, как с этикеток каких-то неведомых лимонадов, наливок и вин.. Очень странное зрелище, будто идешь мимо длинного-предлинного серванта с пыльной, забытой посудой.
Памятники на новом Донском, конечно, попроще, в стилистике 50х-70х годов, хотя и интереснее, чем на обычных городских кладбищах.
Фамилии уже по большей части еврейские: Кофманы, Шульманы, Каупфманы. Отличаются и эпитафии. Если на старом кладбище они сухие и строгие: "В руце твои, Господи Иисусе Христе, предаю дух мой", то на новом — хаос и эклектика. Есть сухие канцелярские справки: "Доктор медицинских наук профессор Золотовский Борис Львович". Есть пафосные и гротескные воззвания. Например, на одной могиле я прочитал странную фразу: "Да святится имя твое, любимый муж, папа и дедушка Исаак Ильич". Часть эпитафий носят революционный, плакатный характер, вроде: "Здесь покоится непримиримый борец с самодержавием Рахиль Моисеевна Бент", а с фотографии полуулыбается бабушка-божий одуванчик в платочке, повязаном на русский манер, под подбородком. С первого взгляда даже и не скажешь, что Рахиль Моисеевна, да еще и "борец".
Непримиримые борцы с самодержавием , если ухитрялись перескочить 37-38 и 41-45 годы живыми и невредимыми, умирали своей смертью как раз в 50-е и позже. Кстати, этим новое кладбище существенно отличается от старого. Если в ХIХ веке средний возраст умерших — а там похоронены , очевидно, богатые люди — лет 55, то в ХХ веке, на новом Донском, уже под 70.
Поздней осень там совершенно особенная, просто удивительная атмосфера. Ходишь и думаешь, надо же, такие разные люди, с такой разной жизнью, а лежат практически рядышком — через стену. Земля уравняла всех: непримиримых борцов с самодержавием и его охранителей.
Гуляйте по кладбищам, милые сестрицы и братцы, это, как говорил наш возлюбленный Веня Ерофеев :"Лучшее средство от самомнения и поверхностного атеизма".
А за монастырской оградой — новое Донское кладбище. Оно более крупное и пестрое, окруженное глухой стеной-колумбарием с нишами-окошками для погребальных урн. С них внимательно смотрят чёрно-белые и бледно-жёлтые мужчины, женщины и дети, как с этикеток каких-то неведомых лимонадов, наливок и вин.. Очень странное зрелище, будто идешь мимо длинного-предлинного серванта с пыльной, забытой посудой.
Памятники на новом Донском, конечно, попроще, в стилистике 50х-70х годов, хотя и интереснее, чем на обычных городских кладбищах.
Фамилии уже по большей части еврейские: Кофманы, Шульманы, Каупфманы. Отличаются и эпитафии. Если на старом кладбище они сухие и строгие: "В руце твои, Господи Иисусе Христе, предаю дух мой", то на новом — хаос и эклектика. Есть сухие канцелярские справки: "Доктор медицинских наук профессор Золотовский Борис Львович". Есть пафосные и гротескные воззвания. Например, на одной могиле я прочитал странную фразу: "Да святится имя твое, любимый муж, папа и дедушка Исаак Ильич". Часть эпитафий носят революционный, плакатный характер, вроде: "Здесь покоится непримиримый борец с самодержавием Рахиль Моисеевна Бент", а с фотографии полуулыбается бабушка-божий одуванчик в платочке, повязаном на русский манер, под подбородком. С первого взгляда даже и не скажешь, что Рахиль Моисеевна, да еще и "борец".
Непримиримые борцы с самодержавием , если ухитрялись перескочить 37-38 и 41-45 годы живыми и невредимыми, умирали своей смертью как раз в 50-е и позже. Кстати, этим новое кладбище существенно отличается от старого. Если в ХIХ веке средний возраст умерших — а там похоронены , очевидно, богатые люди — лет 55, то в ХХ веке, на новом Донском, уже под 70.
Поздней осень там совершенно особенная, просто удивительная атмосфера. Ходишь и думаешь, надо же, такие разные люди, с такой разной жизнью, а лежат практически рядышком — через стену. Земля уравняла всех: непримиримых борцов с самодержавием и его охранителей.
Гуляйте по кладбищам, милые сестрицы и братцы, это, как говорил наш возлюбленный Веня Ерофеев :"Лучшее средство от самомнения и поверхностного атеизма".
Трамп снова президент США. Особых восторгов я тут не испытываю, потому что нужно быть полным идиотом, чтобы сливать "украинский" проект, который при минимуме издержек приносит много выгод Америке. Они будут выжимать эту несчастную Украину до последней капли и дойдут вплоть до мобилизации беременных женщин и младенцев. Ничего лично — просто бизнес. Использовать сумасшедших "громодян" в качестве дубины, которой можно лупить по морде русского медведя — это прекрасно. Дубина рано или поздно сломается, о ней забудут и возьмут новую.
Но вместе с тем, Трамп даже со своим ультракапитализмом все же чуть-чуть более симпатичен, чем эти ЛГБТ-рептилоиды-демократы. Но это вопрос в духе, какие обои в сумасшедшем доме лучше? Желтые или голубые, или желто-голубые?
Но вместе с тем, Трамп даже со своим ультракапитализмом все же чуть-чуть более симпатичен, чем эти ЛГБТ-рептилоиды-демократы. Но это вопрос в духе, какие обои в сумасшедшем доме лучше? Желтые или голубые, или желто-голубые?
В кадре — три космонавта: Кэтрин Колман, Дмитрий Кондратьев и Паоло Несполи. Американка Кэтрин и итальянец Паоло дежурно улыбаются, а Дмитрий спокойно и сурово смотрит перед собой.
“Почему этот русский не улыбается?” — вопрошали иностранцы, комментируя новость об очередном полете на МКС, проиллюстрированную снимком космонавтов. “Такое поведение является проявлением агрессии!”, — писали утонченные натуры различных гендеров. А зачем ему улыбаться — впереди бездна, холодный, безжизненный вакуум, неужели это смешно?
Русский человек не привык улыбаться просто так, из вежливости, как лакей, хотя в России даже лакеи сохраняют право на искреннюю улыбку и напрягают мышцы лица лишь тогда, когда сами этого захотят. “Смех без причины — признак дурачины”, — говорит русский, недоумевая почему-то кто-то остервенело хохочет над чужим горем или над несмешной шуткой уродца из “Камеди-клаба”. А иностранцы не понимают, как одно проистекает из другого. Вежливая улыбка и участливое “you okay?” в ответ на чей-то пронзительный взгляд — разве это является безумием, а не наоборот?
Нам не нравится, когда перед нами кто-то обнажает стройные ряды белоснежных зубов, как бы демонстрируя свое хищное превосходство и здоровье. Мы по опыту знаем, что от такой улыбки часто пахнет ружейной смазкой. Знаем и не улыбаемся в ответ. Впрочем, иногда и улыбаемся, если захотим: по настроению. Можем идти и заливисто хохотать, как ручей течет, но не без причины, а над чем-нибудь по-настоящему смешным, например, над тем, как забавно человек корчит рожу, когда фотографируется для “инстаграма”, желая показать, будто он успешный. Идем и смеемся, встречая разные взгляды: понимающие, осуждающие, боящиеся. “You okay?”, “You okay?”,“You okay?”,“You okay?”. Русский любит все делать не к месту: улыбаться, хмуриться, жить и умирать.
Есть еще одна характерная фотография: зима 1942 года, Финляндия, русский солдат, который перед расстрелом улыбается на камеру. Явно не к месту. Через мгновение он умрет, а на его лицо с застывшей улыбкой будет падать и не таять снег.
Хотите найти настоящую русскую улыбку? Ищите ее в снегу.
“Почему этот русский не улыбается?” — вопрошали иностранцы, комментируя новость об очередном полете на МКС, проиллюстрированную снимком космонавтов. “Такое поведение является проявлением агрессии!”, — писали утонченные натуры различных гендеров. А зачем ему улыбаться — впереди бездна, холодный, безжизненный вакуум, неужели это смешно?
Русский человек не привык улыбаться просто так, из вежливости, как лакей, хотя в России даже лакеи сохраняют право на искреннюю улыбку и напрягают мышцы лица лишь тогда, когда сами этого захотят. “Смех без причины — признак дурачины”, — говорит русский, недоумевая почему-то кто-то остервенело хохочет над чужим горем или над несмешной шуткой уродца из “Камеди-клаба”. А иностранцы не понимают, как одно проистекает из другого. Вежливая улыбка и участливое “you okay?” в ответ на чей-то пронзительный взгляд — разве это является безумием, а не наоборот?
Нам не нравится, когда перед нами кто-то обнажает стройные ряды белоснежных зубов, как бы демонстрируя свое хищное превосходство и здоровье. Мы по опыту знаем, что от такой улыбки часто пахнет ружейной смазкой. Знаем и не улыбаемся в ответ. Впрочем, иногда и улыбаемся, если захотим: по настроению. Можем идти и заливисто хохотать, как ручей течет, но не без причины, а над чем-нибудь по-настоящему смешным, например, над тем, как забавно человек корчит рожу, когда фотографируется для “инстаграма”, желая показать, будто он успешный. Идем и смеемся, встречая разные взгляды: понимающие, осуждающие, боящиеся. “You okay?”, “You okay?”,“You okay?”,“You okay?”. Русский любит все делать не к месту: улыбаться, хмуриться, жить и умирать.
Есть еще одна характерная фотография: зима 1942 года, Финляндия, русский солдат, который перед расстрелом улыбается на камеру. Явно не к месту. Через мгновение он умрет, а на его лицо с застывшей улыбкой будет падать и не таять снег.
Хотите найти настоящую русскую улыбку? Ищите ее в снегу.
Как-то одновременно в ленте телеграма появились видео, как американские левачки и либерахи визжат из-за победы Трампа и вот эта мысль Александра Дугина.
Forwarded from AGDchan
В православной аскетике есть потрясающее точное и суровое выражение «вражье водительство». Это когда не ты живешь, а кто-то другой живет твоей жизнью, направляет тебя, заведует мыслями, желаниями, телом, жестами. Я не хочу сказать, что это происходит с каждым и все время. Но часто и с очень многими. Больше и чаще, чем мы думаем.
Forwarded from Жизнь насекомых
This media is not supported in your browser
VIEW IN TELEGRAM
Ещё больше соевого безумия.
Интересная история. Городок в Нижегородской области Сергач считался столицей учёных медведей. Их там было едва ли не больше, чем жителей, которые промышляли со своими мишками по ярмаркам, городам и весям России.
Водили медведей даже за границу, скажем на Лейпцигскую ярмарку. И был случай, когда ученый медведь на этой самой ярмарке натурально сожрал одного из достопочтенных бюргеров, пришедших поглазеть на русских медведей, играющих на гармошках и балалайках.
Разразился страшный скандал, международный. Казалось бы, после этого запретят промысел медвежатников. Но нет, их погубила вовсе не карающая длань какого-нибудь обер-прокурора с завитками усов, а, страшно сказать, пресловутые зоозащитники.
Мельников-Печерский пишет: "Общество покровительства всяким животным, опричь человека вступилось за Мишеньку: как, дескать, можно по белу его на цепи таскать, как, дескать, можно Михайла Иваныча палкой бить, в ноздри кольцо ему пронимать?.. Воспретили. В тридцати деревнях не одну сотню ученых медведей мужики перелобанили, а сами по миру пошли".
Вот такая грустная история: медведей все равно перебили, жителей Сергача оставили без денег, а народ — без забавы. Одним словом — зоозащитники :-))
Водили медведей даже за границу, скажем на Лейпцигскую ярмарку. И был случай, когда ученый медведь на этой самой ярмарке натурально сожрал одного из достопочтенных бюргеров, пришедших поглазеть на русских медведей, играющих на гармошках и балалайках.
Разразился страшный скандал, международный. Казалось бы, после этого запретят промысел медвежатников. Но нет, их погубила вовсе не карающая длань какого-нибудь обер-прокурора с завитками усов, а, страшно сказать, пресловутые зоозащитники.
Мельников-Печерский пишет: "Общество покровительства всяким животным, опричь человека вступилось за Мишеньку: как, дескать, можно по белу его на цепи таскать, как, дескать, можно Михайла Иваныча палкой бить, в ноздри кольцо ему пронимать?.. Воспретили. В тридцати деревнях не одну сотню ученых медведей мужики перелобанили, а сами по миру пошли".
Вот такая грустная история: медведей все равно перебили, жителей Сергача оставили без денег, а народ — без забавы. Одним словом — зоозащитники :-))
Каждый будний день около семи часов вечера во дворе, где жил Петр Бессонов резко поднималась температура. Если стояла зимняя стужа, то в 100 метрах от его дома — у идеально круглого пустыря — ресницы покрывались инеем за несколько минут, а вот во дворе даже пар не шел изо рта.
Объяснялся такой фокус просто: жители окрестных домов возвращались с работы около 19.00 и практически одновременно парковали свои «Солярисы» и «КИА РИО» у подъездов, на голых, грязных газонах и чуть ли не под детским грибком-мухомором.
С понедельника по пятницу с 19 до 20 часов вечера на ночевку вставал табун из сотни машин. От разгоряченных моторов, натруженных в тяжелых городских пробках, шел жар, как от усталых, загнанных лошадей. Отсюда — и климатический феномен: человек, пробирающийся сквозь это стойбище, обязательно попадал под поток горячего воздуха из-под капотов и мог запросто щеголять без шапки
Около 19.00 ставил на стоянку машину и Петр Бессонов — полный, 40-летний мужчина, продающий вагонку на строительном рынке. Он ездил на старой белой «Волге»-3110. Наверное, в середине 1990-х это была престижная, даже завидная машина, однако за 25 лет она превратилась в старушку-альбиноса, с телом, покрытым пигментными пятнами-рыжиков.
Ржавые кляксы, как оспинки рассыпались по всему кузову автомобиля и делали «Волгу» похожей на конопатую бабушку.
На ее заднем стекле пестрел приклеенный профиль Арнольда Шварценеггера, а под ним надпись «I love powerlifting». Это отчасти объясняло проблемы с лишним весом у Петра: паурлифтеры часто полнеют, стоит им хотя бы ненадолго прекратить тренировки.
По конопатой «Волге» можно было сверять часы. Петр всегда приезжал ровно в 19.00 и ставил машину аккурат на одно и тоже место, отмеченное вечным пятном моторного масла. Старушка текла, а ее хозяин не хотел или не мог ее починить. При этом другие водители никогда не занимали законное место почтенной дамы. Может быть, брезговали из-за масляного пятна на асфальте, может быть, считали это плохой приметой.
— Мужчина, у вас, похоже, машина протекает. Пятно под капотом даже не высыхает. Надо чинить, а то двигатель стуканет, — участливо сказал Петру сосед — гладковыбритый человек с гарнитурой в ухе. Он припарковал рядом бюджетный «Фольксваген Поло», и стоял, уперев руки в боки, поглядывая на старую «Волгу».
— Да, спасибо, как-нибудь починю, — ответил ему бывший паурлифтер. Он говорил через открытое окно, не выходя из машины.
Приехав во двор, Петя предпочитал еще какое-то время посидеть за рулем. Он немного наклонял спинку кресла и начинал отрешенно наблюдать за жизнью двора.
Сорокалетний продавец вагонки почти дремал. Сквозь полузакрытые веки он видел, как постепенно в доме напротив загорались окна: желтым, белым, голубым светом. Каждое окно — чья-то основательная, наполненная делами и мелочами жизнь. Петя любил смотреть на эти разноцветные огоньки и представлять, кто как живет, у кого какой холодильник, украшают ли его магниты из Антальи и Хургады.
Хозяин «Волги» сидел, постепенно сливаясь с протертым креслом машины, суета вокруг него замедлялась, гам стихал. Реальность капала редкими событиями, как неисправный кран. Вот кто-то вышел погулять с маленькой, одетой в нелепый костюм, собачонкой; вот какая-то женщина тащит в руках два огромных пакета с продуктами, ей пришлось схватить один зубами, доставая ключи от домофона; вот некий сгорбленный человек в мешковатой, серой куртке стоит под рябиной и медленно пьет пиво.
Двор, ведомый неизменным, незыблемым ритуалом, постепенно готовится ко сну.
Иногда Пете надоедало бессмысленно смотреть, как пухнет и подрагивает окружающая действительность, он будто просыпался и включал музыку на кассетном проигрывателе. Его престарелая «Волга» являлась, пожалуй, единственной машиной в округе, которая могла похвастаться такой винтажной экзотикой — кассетным проигрывателем. Правда, выбор композиций был невелик: в бардачке валялось всего две кассеты — альбом группы «Мираж» «Снова вместе» и саундтрек к фильму «Брат 2».
Объяснялся такой фокус просто: жители окрестных домов возвращались с работы около 19.00 и практически одновременно парковали свои «Солярисы» и «КИА РИО» у подъездов, на голых, грязных газонах и чуть ли не под детским грибком-мухомором.
С понедельника по пятницу с 19 до 20 часов вечера на ночевку вставал табун из сотни машин. От разгоряченных моторов, натруженных в тяжелых городских пробках, шел жар, как от усталых, загнанных лошадей. Отсюда — и климатический феномен: человек, пробирающийся сквозь это стойбище, обязательно попадал под поток горячего воздуха из-под капотов и мог запросто щеголять без шапки
Около 19.00 ставил на стоянку машину и Петр Бессонов — полный, 40-летний мужчина, продающий вагонку на строительном рынке. Он ездил на старой белой «Волге»-3110. Наверное, в середине 1990-х это была престижная, даже завидная машина, однако за 25 лет она превратилась в старушку-альбиноса, с телом, покрытым пигментными пятнами-рыжиков.
Ржавые кляксы, как оспинки рассыпались по всему кузову автомобиля и делали «Волгу» похожей на конопатую бабушку.
На ее заднем стекле пестрел приклеенный профиль Арнольда Шварценеггера, а под ним надпись «I love powerlifting». Это отчасти объясняло проблемы с лишним весом у Петра: паурлифтеры часто полнеют, стоит им хотя бы ненадолго прекратить тренировки.
По конопатой «Волге» можно было сверять часы. Петр всегда приезжал ровно в 19.00 и ставил машину аккурат на одно и тоже место, отмеченное вечным пятном моторного масла. Старушка текла, а ее хозяин не хотел или не мог ее починить. При этом другие водители никогда не занимали законное место почтенной дамы. Может быть, брезговали из-за масляного пятна на асфальте, может быть, считали это плохой приметой.
— Мужчина, у вас, похоже, машина протекает. Пятно под капотом даже не высыхает. Надо чинить, а то двигатель стуканет, — участливо сказал Петру сосед — гладковыбритый человек с гарнитурой в ухе. Он припарковал рядом бюджетный «Фольксваген Поло», и стоял, уперев руки в боки, поглядывая на старую «Волгу».
— Да, спасибо, как-нибудь починю, — ответил ему бывший паурлифтер. Он говорил через открытое окно, не выходя из машины.
Приехав во двор, Петя предпочитал еще какое-то время посидеть за рулем. Он немного наклонял спинку кресла и начинал отрешенно наблюдать за жизнью двора.
Сорокалетний продавец вагонки почти дремал. Сквозь полузакрытые веки он видел, как постепенно в доме напротив загорались окна: желтым, белым, голубым светом. Каждое окно — чья-то основательная, наполненная делами и мелочами жизнь. Петя любил смотреть на эти разноцветные огоньки и представлять, кто как живет, у кого какой холодильник, украшают ли его магниты из Антальи и Хургады.
Хозяин «Волги» сидел, постепенно сливаясь с протертым креслом машины, суета вокруг него замедлялась, гам стихал. Реальность капала редкими событиями, как неисправный кран. Вот кто-то вышел погулять с маленькой, одетой в нелепый костюм, собачонкой; вот какая-то женщина тащит в руках два огромных пакета с продуктами, ей пришлось схватить один зубами, доставая ключи от домофона; вот некий сгорбленный человек в мешковатой, серой куртке стоит под рябиной и медленно пьет пиво.
Двор, ведомый неизменным, незыблемым ритуалом, постепенно готовится ко сну.
Иногда Пете надоедало бессмысленно смотреть, как пухнет и подрагивает окружающая действительность, он будто просыпался и включал музыку на кассетном проигрывателе. Его престарелая «Волга» являлась, пожалуй, единственной машиной в округе, которая могла похвастаться такой винтажной экзотикой — кассетным проигрывателем. Правда, выбор композиций был невелик: в бардачке валялось всего две кассеты — альбом группы «Мираж» «Снова вместе» и саундтрек к фильму «Брат 2».
Петя обычно включал «Брат 2»: песни он знал наизусть, поэтому иногда негромко подпевал: «Полковнику никто не пишет. Полковника никто не ждет… » А потом он замолкал и снова смотрел в окно, изредка поглядывая на часы в телефоне. Обычно к половине девятого вечера хозяин конопатой «Волги» начинал нервно ерзать в кресле, чаще смотреть на часы, после чего вздыхал, брал с заднего сиденья матерчатую сумку со сломанным замком и медленно, кряхтя и охая, выходил из машины.
Петя шел домой, он жил на первом этаже. Во двор выходило окно его кухни, стыдливо прикрытое белой занавеской, как маленькими фиговым листочком. За занавеской отчетливо виднелась люстра, в которой горела лишь одна лампочка из трех, а под люстрой вырисовывался островок бетонной стены и болтался оторванный лоскут обоев.
Петино сидение в машине повторялось день ото дня. В 19.00 он пригонял свою дряхлую подружку, а около 21 часа — из нее выкатывался.
— Зёма, дай прикурить, зажигалка сломалась, кремень вылетел, — постучал как-то Пете в окошко «Волги» тот самый человек, который несколькими днями ранее пил пиво под рябиной. Он снова был немного навеселе.
— Не курю — ответил Петя.
— Так прикуриватель же есть в машине, — сказал незнакомец.
— Точно, — Петя аккуратно вдавил кнопку прикуривателя.
Его сосед почти жевал сигарету, перегоняя ее из одного уголка рта в другой. Это был мужчина с копченым, немного коричневым лицом, которое часто бывает у основательно и давно пьющих людей. Его относительное благополучие подчеркивала модная сумка через грудь и фитнес-браслет, казавшийся очень нелепым на руке коричневого человека.
— Братишка, не обессудь, разреши поинтересоваться, — внезапно выпалил коричневый.
— Интересуйся, — безучастно ответил Петр Бессонов, не отводя глаз с черной кнопки прикуривателя. Петя по опыту знал, что обычно так начинают говорить, предваряя какую-нибудь задушевную историю с неизменным концом — «подкинь, милый человек, денег». Денег у Пети не было, последнее он влил в утробу своей белой машины. Однако коричневый спросил не про деньги.
— Я тут тебя каждый день вижу и ты каждый день сидишь в машине и палишь чего-то. Я иной раз пиво допью, домой зайду, в окно посмотрю, а ты все сидишь. Высматриваешь кого-то, что ли?— быстро, чуть-чуть заикаясь, спросил мужик.
— Да нет, я просто так сижу, — ответил Петр.
— А чё дома хренова сидится? Всяко лучше, чем в твоей колымаге. — сказал коричневый.
— А дома семья, — медленно ответил Петр. — Жена Света, и дочь Надя.
Прикуриватель щелкнул, тучный паурлифтер протянул его соседу. Тот кивнул и прикурил сигарету.
— От души. Ты это, выходи иногда, пива попьем у подъезда, чего в машине сидеть.
— Спасибо, я не пью, — ответил Петр.
Он уже давно врал жене, будто работает допоздна, хотя его рынок закрывался в 18.00. Света догадывалась, что Петр ее обманывает и подозревала в измене, но Петя был верен своей супруге и просто не хотел приходить домой — оттягивал момент и сидел в машине, наблюдая, как зажигаются окна.
Петя шел домой, он жил на первом этаже. Во двор выходило окно его кухни, стыдливо прикрытое белой занавеской, как маленькими фиговым листочком. За занавеской отчетливо виднелась люстра, в которой горела лишь одна лампочка из трех, а под люстрой вырисовывался островок бетонной стены и болтался оторванный лоскут обоев.
Петино сидение в машине повторялось день ото дня. В 19.00 он пригонял свою дряхлую подружку, а около 21 часа — из нее выкатывался.
— Зёма, дай прикурить, зажигалка сломалась, кремень вылетел, — постучал как-то Пете в окошко «Волги» тот самый человек, который несколькими днями ранее пил пиво под рябиной. Он снова был немного навеселе.
— Не курю — ответил Петя.
— Так прикуриватель же есть в машине, — сказал незнакомец.
— Точно, — Петя аккуратно вдавил кнопку прикуривателя.
Его сосед почти жевал сигарету, перегоняя ее из одного уголка рта в другой. Это был мужчина с копченым, немного коричневым лицом, которое часто бывает у основательно и давно пьющих людей. Его относительное благополучие подчеркивала модная сумка через грудь и фитнес-браслет, казавшийся очень нелепым на руке коричневого человека.
— Братишка, не обессудь, разреши поинтересоваться, — внезапно выпалил коричневый.
— Интересуйся, — безучастно ответил Петр Бессонов, не отводя глаз с черной кнопки прикуривателя. Петя по опыту знал, что обычно так начинают говорить, предваряя какую-нибудь задушевную историю с неизменным концом — «подкинь, милый человек, денег». Денег у Пети не было, последнее он влил в утробу своей белой машины. Однако коричневый спросил не про деньги.
— Я тут тебя каждый день вижу и ты каждый день сидишь в машине и палишь чего-то. Я иной раз пиво допью, домой зайду, в окно посмотрю, а ты все сидишь. Высматриваешь кого-то, что ли?— быстро, чуть-чуть заикаясь, спросил мужик.
— Да нет, я просто так сижу, — ответил Петр.
— А чё дома хренова сидится? Всяко лучше, чем в твоей колымаге. — сказал коричневый.
— А дома семья, — медленно ответил Петр. — Жена Света, и дочь Надя.
Прикуриватель щелкнул, тучный паурлифтер протянул его соседу. Тот кивнул и прикурил сигарету.
— От души. Ты это, выходи иногда, пива попьем у подъезда, чего в машине сидеть.
— Спасибо, я не пью, — ответил Петр.
Он уже давно врал жене, будто работает допоздна, хотя его рынок закрывался в 18.00. Света догадывалась, что Петр ее обманывает и подозревала в измене, но Петя был верен своей супруге и просто не хотел приходить домой — оттягивал момент и сидел в машине, наблюдая, как зажигаются окна.
В Питере с братцами из Солнце Севера на презентации трибюта Александра Непомнящего.
Рассказываю о том, как таинственным образом евхаристия соединила судьбы трёх очень непохожих друг на друга русских рок-поэтов: Александра Непомнящего, Вени Дыркина и Бориса Усова из группы "Соломенные еноты".
Любой православный человек , наверняка , и на собственном опыте не раз убеждался в наличии этой удивительной связи между верными. Почему-то даже в быту , в каких-то рабочих вопросах , делах , неприятностях, кризисах и опасностях решение проблем нередко приходит через своих, с которыми , возможно, ты даже не знаком. Но они свои. Так устроил Бог.
https://vk.com/video-166039184_456241125
Рассказываю о том, как таинственным образом евхаристия соединила судьбы трёх очень непохожих друг на друга русских рок-поэтов: Александра Непомнящего, Вени Дыркина и Бориса Усова из группы "Соломенные еноты".
Любой православный человек , наверняка , и на собственном опыте не раз убеждался в наличии этой удивительной связи между верными. Почему-то даже в быту , в каких-то рабочих вопросах , делах , неприятностях, кризисах и опасностях решение проблем нередко приходит через своих, с которыми , возможно, ты даже не знаком. Но они свои. Так устроил Бог.
https://vk.com/video-166039184_456241125
VK Видео
Непомнящий с Дыркиным и Усовым встретились с Богом, а БГ звенит в Лондоне бубенцами. Александр Олексюк
Непомнящий с Дыркиным и Усовым встретились с Богом, а БГ звенит в Лондоне бубенцами О сакраментальной связи Александра Непомнящего с Веней Дыркиным и Борисом Усовым и свете в конце тоннеля, который ждёт русских рок-музыкантов, рассказал Александр Олексюк…
Меня всегда завораживали предметы, на которых очевидным образом отпечаталось время. Каменные ступени с протертыми пятнами — самые потрясающие я видел в Питере в старых парадных, железные заборы и кладбищенские ограды, поглащенные деревьями, натертый до блеска нос бронзовой собаки на станции московского метро "Площадь революции".
Недавно мы красили стены в детской и я обратил внимание , что и на них есть годовые кольца. Уже внутрисемейные. С каждым что-то связано: какая-то история, хохма или скандал — жирные, несводимые пятна жизни.
Вот маленькие кляксы , они хоть и закрашены в тон, но все равно заметны. Лет пять назад Иван пнул футбольный мяч, попал в полку с иконами. Святые образа разлетелись в разные стороны, лампада трагически рухнула на пол, масло разбрызгалось по стене.
А рядом — другие пятна — от какой-то липкой, мягкой дряни, которую дети называют "тапалапка" и купили в магазине "Мандарин" за домом. Она невероятно мерзкая на ощупь, продаётся как "антистресс" и похожа на кусок желе в виде кошачьей лапы. Очень отвратительная вещь, но дети были от нее в восторге. Мне кажется, к ней прилипают не только крошки и пыль, но и ротовирусы, стафилококки, грибки. Мы от нее быстро избавились , однако пятна остались на память.
На противоположной стене — буквы неведомого алфавита, написанные Анной яблоком. Над ними — кусочки двустороннего скотча. Мы вешали картину Ивана , которую он нарисовал в три года, я назвал ее "Грудники на отдыхе в Гаграх. Абхазия, лето 1912". Пейзаж с супрематическими грудниками куда-то запропастился , а скотч забыли отклеить.
Повыше , в разных местах, выделялись зашпаклеванные дыры от дюбелей — вешали турник. Сначала в одном месте , через пару лет — в другом, потом родились еще дети, поставили двухъярусную кровать, она загромоздила часть стены и турник продолжил путешествовать.
Под самым потолком, за портьерой , между батарей и кондиционером, приклеена небольшая икона Николая Чудотворца из пластмассового складня, какие обычно ставят в машинах. Иван еще в первом классе нашёл ее на улице , принес домой и приклеил почему-то под потолок.
Оказалось , что простую стену можно читать , как летопись, рассматривать , как семейный альбом. Вероятно, поэтому я очень привыкаю к местам , не люблю переезжать, перемены и дорожу стенами. Моими. Это же ощущение даёт какое-то удивительное , ревнивое чувство Родины, народа, культуры и природы своей страны. Это чувство своего.
Возможно, по этой причине я ни разу (!) не был за границей , у меня даже нет загранпаспорта и я с ужасом представляю , что бы делал в какой-нибудь Турции , Дубае , Пхукете или куда там еще все летают? Мне это почему-то совершенно неинтересно и безразлично, особенно , когда есть так много русских городов , где я еще не был.
Наверное, это свидетельствует о зашоренности и нелюбопытстве, узости взглядов, но, с другой стороны, Иммануил Кант тоже никуда никогда не выезжал и провёл всю жизнь в Кёнигсберге , по нему сверяли часы местные жители, и американский философ Генри Торо и много других хороших и не очень хороших людей в разных частях света.
Большинство наших предков тоже никуда не ездили. Мой дед Игнат Андреевич , правда , был в Европе в 1945-м году , но, вернувшись , более туда не стремился и прожил яркую, глубокую жизнь.
В таком взгляде на вещи , безусловно, есть много мещанства, собственничества, от этого пахнет кастрюлей и старым тулупом. Но это нутряные, посконные ценности: семья, Родина, дом, земля, история, отпечатавшаяся на стенах, корни.
В современном мире они выглядят как аппендикс, анахронизм. Повесточка транслирует совершенно иные нарративы — это, если вы заметили, отсутствие всякой собственности. Материальной и духовной. Вроде и правильно, а вроде и не очень.
Машину можно взять в каршеринге, квартиру снять , мебель (до недавнего времени) купить в Икее, она везде одинаковая , качественная и недорогая, ее не жалко оставить и съехать. Еду принесут узбеки в смешных квадратных сумках, готовить ее тоже не нужно.
Недавно мы красили стены в детской и я обратил внимание , что и на них есть годовые кольца. Уже внутрисемейные. С каждым что-то связано: какая-то история, хохма или скандал — жирные, несводимые пятна жизни.
Вот маленькие кляксы , они хоть и закрашены в тон, но все равно заметны. Лет пять назад Иван пнул футбольный мяч, попал в полку с иконами. Святые образа разлетелись в разные стороны, лампада трагически рухнула на пол, масло разбрызгалось по стене.
А рядом — другие пятна — от какой-то липкой, мягкой дряни, которую дети называют "тапалапка" и купили в магазине "Мандарин" за домом. Она невероятно мерзкая на ощупь, продаётся как "антистресс" и похожа на кусок желе в виде кошачьей лапы. Очень отвратительная вещь, но дети были от нее в восторге. Мне кажется, к ней прилипают не только крошки и пыль, но и ротовирусы, стафилококки, грибки. Мы от нее быстро избавились , однако пятна остались на память.
На противоположной стене — буквы неведомого алфавита, написанные Анной яблоком. Над ними — кусочки двустороннего скотча. Мы вешали картину Ивана , которую он нарисовал в три года, я назвал ее "Грудники на отдыхе в Гаграх. Абхазия, лето 1912". Пейзаж с супрематическими грудниками куда-то запропастился , а скотч забыли отклеить.
Повыше , в разных местах, выделялись зашпаклеванные дыры от дюбелей — вешали турник. Сначала в одном месте , через пару лет — в другом, потом родились еще дети, поставили двухъярусную кровать, она загромоздила часть стены и турник продолжил путешествовать.
Под самым потолком, за портьерой , между батарей и кондиционером, приклеена небольшая икона Николая Чудотворца из пластмассового складня, какие обычно ставят в машинах. Иван еще в первом классе нашёл ее на улице , принес домой и приклеил почему-то под потолок.
Оказалось , что простую стену можно читать , как летопись, рассматривать , как семейный альбом. Вероятно, поэтому я очень привыкаю к местам , не люблю переезжать, перемены и дорожу стенами. Моими. Это же ощущение даёт какое-то удивительное , ревнивое чувство Родины, народа, культуры и природы своей страны. Это чувство своего.
Возможно, по этой причине я ни разу (!) не был за границей , у меня даже нет загранпаспорта и я с ужасом представляю , что бы делал в какой-нибудь Турции , Дубае , Пхукете или куда там еще все летают? Мне это почему-то совершенно неинтересно и безразлично, особенно , когда есть так много русских городов , где я еще не был.
Наверное, это свидетельствует о зашоренности и нелюбопытстве, узости взглядов, но, с другой стороны, Иммануил Кант тоже никуда никогда не выезжал и провёл всю жизнь в Кёнигсберге , по нему сверяли часы местные жители, и американский философ Генри Торо и много других хороших и не очень хороших людей в разных частях света.
Большинство наших предков тоже никуда не ездили. Мой дед Игнат Андреевич , правда , был в Европе в 1945-м году , но, вернувшись , более туда не стремился и прожил яркую, глубокую жизнь.
В таком взгляде на вещи , безусловно, есть много мещанства, собственничества, от этого пахнет кастрюлей и старым тулупом. Но это нутряные, посконные ценности: семья, Родина, дом, земля, история, отпечатавшаяся на стенах, корни.
В современном мире они выглядят как аппендикс, анахронизм. Повесточка транслирует совершенно иные нарративы — это, если вы заметили, отсутствие всякой собственности. Материальной и духовной. Вроде и правильно, а вроде и не очень.
Машину можно взять в каршеринге, квартиру снять , мебель (до недавнего времени) купить в Икее, она везде одинаковая , качественная и недорогая, ее не жалко оставить и съехать. Еду принесут узбеки в смешных квадратных сумках, готовить ее тоже не нужно.
Семья, для современного атомизированного индивидуума , естественно , будет гирей , привязанной к ноге. Вдруг предложат хорошее место в другом городе или стране, а тут дети, школы, секции, друзья и подружки...
Нужно быть легким на подъем, как пух из разломленного пополам рогоза. Семья тяготит, она ни к чему. А если тоскливо — вечер скрасит человек из "тиндера". Его идеально подберёт из миллиона мерцающих огоньков умная нейросеть, основываясь на натальных картах, группе крови и генотипе.
А утром "тиндерный человек " уйдет и индивид останется в окружении своих идеально чистых стен, посидит, встанет на кикшеринговый самокат и поедет в очередь за солнцем на холодном углу.
Нужно быть легким на подъем, как пух из разломленного пополам рогоза. Семья тяготит, она ни к чему. А если тоскливо — вечер скрасит человек из "тиндера". Его идеально подберёт из миллиона мерцающих огоньков умная нейросеть, основываясь на натальных картах, группе крови и генотипе.
А утром "тиндерный человек " уйдет и индивид останется в окружении своих идеально чистых стен, посидит, встанет на кикшеринговый самокат и поедет в очередь за солнцем на холодном углу.
Алексей Лосев об Иммануиле Канте:
«Первый более или менее яркий философский образец безбожия – это, конечно, не французские материалисты. Эти салонные безбожники, напыщенные болтуны и кавалеры – совершенно безвредная тварь, нисколько не опасная и никому не страшная. От первого же кнута подобное мелкое шарлатанство вылечивается до основания. Гораздо безбожнее верующий Декарт и трансценденталист Кант. С этим безбожеством ничего не поделает кнут, а если и поделает, то исключительно внешне и несущественно. Декарт и Кант есть безбожество мысли. Следовательно, и опровергать его приходится прежде всего в мысли же, хотя никакое безбожество никогда не может быть только мыслительной ошибкой и потому борьба с ним, в конце концов, есть всегда жизненная, а не мыслительная борьба. Итак, только углубившись, личность могла напасть на Бога. Кант, объединивший дифференцированные силы личности и субъекта, и явился поэтому одним из самых ярких выразителей европейского сатанизма XVII-XVIII вв., доказавши и объявивши во всеуслышание, что Бог есть только идея, хотя и – необходимая идея. Еще один шаг, и - сам человек будет объявлен богом, но этот шаг сделал не Кант, но Фихте, романтики и Фейербах».
«Первый более или менее яркий философский образец безбожия – это, конечно, не французские материалисты. Эти салонные безбожники, напыщенные болтуны и кавалеры – совершенно безвредная тварь, нисколько не опасная и никому не страшная. От первого же кнута подобное мелкое шарлатанство вылечивается до основания. Гораздо безбожнее верующий Декарт и трансценденталист Кант. С этим безбожеством ничего не поделает кнут, а если и поделает, то исключительно внешне и несущественно. Декарт и Кант есть безбожество мысли. Следовательно, и опровергать его приходится прежде всего в мысли же, хотя никакое безбожество никогда не может быть только мыслительной ошибкой и потому борьба с ним, в конце концов, есть всегда жизненная, а не мыслительная борьба. Итак, только углубившись, личность могла напасть на Бога. Кант, объединивший дифференцированные силы личности и субъекта, и явился поэтому одним из самых ярких выразителей европейского сатанизма XVII-XVIII вв., доказавши и объявивши во всеуслышание, что Бог есть только идея, хотя и – необходимая идея. Еще один шаг, и - сам человек будет объявлен богом, но этот шаг сделал не Кант, но Фихте, романтики и Фейербах».
Братец мой @a_chekr недавно путешествовал по Афганистану. Говорит, кстати, недорого вышло — тысяч 60 рублей (на заметку, если вы планируете отпуск).
Как известно, талибы — люди ученые (талиб в переводе — студент) и, конечно же, любят русскую литературу. В свободное от работы время они за чашкой крепкого чая, отставив винтовку М16 (американцы оставили очень много этого добра), читают Федор Михайловича и размышляют об Афганистане и его судьбах. И вы читайте и размышляйте! Кстати, у мэтра сегодня день рождения.
А с Андреем мы виделись вчера он нам рассказывал чудесные истории про Афганистан и про моднейших людей, которые там живут. На фото — Достоевский из библиотеки Кандагара.
Как известно, талибы — люди ученые (талиб в переводе — студент) и, конечно же, любят русскую литературу. В свободное от работы время они за чашкой крепкого чая, отставив винтовку М16 (американцы оставили очень много этого добра), читают Федор Михайловича и размышляют об Афганистане и его судьбах. И вы читайте и размышляйте! Кстати, у мэтра сегодня день рождения.
А с Андреем мы виделись вчера он нам рассказывал чудесные истории про Афганистан и про моднейших людей, которые там живут. На фото — Достоевский из библиотеки Кандагара.