Виктор Кошевой. «Площадь Революции. Старый универмаг», 1973. Луганский художественный музей.
Робкое начало весны мы видим на этом городском пейзаже известного луганского художника Виктора Ивановича Кошевого (1924-2006). Здесь мы видим уголок старого Луганска. Тихий, солнечный день. И столько отрадного спокойствия, безмятежности. Красоты спокойствия и весны.
Сегодня – день памяти Виктора Ивановича. Он прожил славную жизнь. Ветеран Великой Отечественной войны, член Союза художников СССР с 1960 года. Имеет славу одного из лучших луганских пейзажистов. Его сердце остановилось 19 марта 2006 года, но он остался с нами – в своих полотнах.
Робкое начало весны мы видим на этом городском пейзаже известного луганского художника Виктора Ивановича Кошевого (1924-2006). Здесь мы видим уголок старого Луганска. Тихий, солнечный день. И столько отрадного спокойствия, безмятежности. Красоты спокойствия и весны.
Сегодня – день памяти Виктора Ивановича. Он прожил славную жизнь. Ветеран Великой Отечественной войны, член Союза художников СССР с 1960 года. Имеет славу одного из лучших луганских пейзажистов. Его сердце остановилось 19 марта 2006 года, но он остался с нами – в своих полотнах.
Виктор Кошевой. «Подснежники», 1973.
А вот ещё одна весенняя картина Виктора Ивановича Кошевого. К сожалению, не установил, где она находится. Впрочем, это не так важно. Важнее – вот это вот половодье пролесок, будто спустившееся на землю небо. Кажется, только с первыми цветами понимаешь, что весна пришла всерьез. И никакие стужи уже не остановят её.
А вот ещё одна весенняя картина Виктора Ивановича Кошевого. К сожалению, не установил, где она находится. Впрочем, это не так важно. Важнее – вот это вот половодье пролесок, будто спустившееся на землю небо. Кажется, только с первыми цветами понимаешь, что весна пришла всерьез. И никакие стужи уже не остановят её.
Михаил Матусовский
***
То ее снег уберет покрывалом,
То занесет ее палой листвой.
Кто здесь лежит: офицер ли бывалый
Иль неизвестный солдат рядовой?
Где он покоится, без вести канув,
Так до сих пор и не ведает мать.
Мало ль в России холмов да курганов, —
Где уж могилу средь них отыскать.
Край среднерусский, дремучие чащи.
Околдовавшие нас неспроста,
Здесь он поставлен на пост разводящим
И до сих пор не сменился с поста.
Едет ли «газик» райкомовский в город,
Мчатся ль полуторки в хлебный маршрут,
Даже видавшие виды шоферы
Притормозят здесь хоть на пять минут.
С песней идут ли с вечерки девчата
Или с собранья спешат своего,
Вдруг невзначай замолчат виновато,
Будто боясь потревожить его.
Горе тому, кто забыл свое слово
Или хоть в чем-то душой покривил
Перед вот этой, прямой и суровой,
Голою правдой солдатских могил.
Ветер проселочный свищет уныло.
Зябкие тучи идут чередой.
В каждом селе есть такая могила:
Каменный столбик с железной звездой.
1952
#Поэзия_Донбасса
***
То ее снег уберет покрывалом,
То занесет ее палой листвой.
Кто здесь лежит: офицер ли бывалый
Иль неизвестный солдат рядовой?
Где он покоится, без вести канув,
Так до сих пор и не ведает мать.
Мало ль в России холмов да курганов, —
Где уж могилу средь них отыскать.
Край среднерусский, дремучие чащи.
Околдовавшие нас неспроста,
Здесь он поставлен на пост разводящим
И до сих пор не сменился с поста.
Едет ли «газик» райкомовский в город,
Мчатся ль полуторки в хлебный маршрут,
Даже видавшие виды шоферы
Притормозят здесь хоть на пять минут.
С песней идут ли с вечерки девчата
Или с собранья спешат своего,
Вдруг невзначай замолчат виновато,
Будто боясь потревожить его.
Горе тому, кто забыл свое слово
Или хоть в чем-то душой покривил
Перед вот этой, прямой и суровой,
Голою правдой солдатских могил.
Ветер проселочный свищет уныло.
Зябкие тучи идут чередой.
В каждом селе есть такая могила:
Каменный столбик с железной звездой.
1952
#Поэзия_Донбасса
Максимилиан Волошин
***
Так странно, свободно и просто
Мне выявлен смысл бытия,
И скрытое в семени «я»,
И тайна цветенья и роста.
В растенье и в камне — везде,
В горах, в облаках, над горами
И в звере, и в синей звезде,
Я слышу поющее пламя.
***
Так странно, свободно и просто
Мне выявлен смысл бытия,
И скрытое в семени «я»,
И тайна цветенья и роста.
В растенье и в камне — везде,
В горах, в облаках, над горами
И в звере, и в синей звезде,
Я слышу поющее пламя.
Николай Майоров
Мы
Это время
трудновато для пера.
Маяковский
Есть в голосе моём звучание металла.
Я в жизнь вошёл тяжёлым и прямым.
Не всё умрёт. Не всё войдёт в каталог.
Но только пусть под именем моим
Потомок различит в архивном хламе
Кусок горячей, верной нам земли,
Где мы прошли с обугленными ртами
И мужество, как знамя, пронесли.
Мы жгли костры и вспять пускали реки.
Нам не хватало неба и воды.
Упрямой жизни в каждом человеке
Железом обозначены следы –
Так в нас запали прошлого приметы.
А как любили мы – спросите жён!
Пройдут века, и вам солгут портреты,
Где нашей жизни ход изображён.
Мы были высоки, русоволосы.
Вы в книгах прочитаете, как миф,
О людях, что ушли, не долюбив,
Не докурив последней папиросы.
Когда б не бой, не вечные исканья
Крутых путей к последней высоте,
Мы б сохранились в бронзовых ваяньях,
В столбцах газет, в набросках на холсте.
Но время шло. Меняли реки русла.
И жили мы, не тратя лишних слов,
Чтоб к вам прийти лишь в пересказах устных
Да в серой прозе наших дневников.
Мы брали пламя голыми руками.
Грудь раскрывали ветру. Из ковша
Тянули воду полными глотками
И в женщину влюблялись не спеша.
И шли вперёд, и падали, и, еле
В обмотках грубых ноги волоча,
Мы видели, как женщины глядели
На нашего шального трубача.
А тот трубил, мир ни во что не ставя
(Ремень сползал с покатого плеча),
Он тоже дома женщину оставил,
Не оглянувшись даже сгоряча.
Был камень твёрд, уступы каменисты,
Почти со всех сторон окружены,
Глядели вверх – и небо было чисто,
Как светлый лоб оставленной жены.
Так я пишу. Пусть неточны слова,
И слог тяжёл, и выраженья грубы!
О нас прошла всесветная молва.
Нам жажда зноем выпрямила губы.
Мир, как окно, для воздуха распахнут
Он нами пройден, пройден до конца,
И хорошо, что руки наши пахнут
Угрюмой песней верного свинца.
И как бы ни давили память годы,
Нас не забудут потому вовек,
Что, всей планете делая погоду,
Мы в плоть одели слово «Человек»!
1940
Мы
Это время
трудновато для пера.
Маяковский
Есть в голосе моём звучание металла.
Я в жизнь вошёл тяжёлым и прямым.
Не всё умрёт. Не всё войдёт в каталог.
Но только пусть под именем моим
Потомок различит в архивном хламе
Кусок горячей, верной нам земли,
Где мы прошли с обугленными ртами
И мужество, как знамя, пронесли.
Мы жгли костры и вспять пускали реки.
Нам не хватало неба и воды.
Упрямой жизни в каждом человеке
Железом обозначены следы –
Так в нас запали прошлого приметы.
А как любили мы – спросите жён!
Пройдут века, и вам солгут портреты,
Где нашей жизни ход изображён.
Мы были высоки, русоволосы.
Вы в книгах прочитаете, как миф,
О людях, что ушли, не долюбив,
Не докурив последней папиросы.
Когда б не бой, не вечные исканья
Крутых путей к последней высоте,
Мы б сохранились в бронзовых ваяньях,
В столбцах газет, в набросках на холсте.
Но время шло. Меняли реки русла.
И жили мы, не тратя лишних слов,
Чтоб к вам прийти лишь в пересказах устных
Да в серой прозе наших дневников.
Мы брали пламя голыми руками.
Грудь раскрывали ветру. Из ковша
Тянули воду полными глотками
И в женщину влюблялись не спеша.
И шли вперёд, и падали, и, еле
В обмотках грубых ноги волоча,
Мы видели, как женщины глядели
На нашего шального трубача.
А тот трубил, мир ни во что не ставя
(Ремень сползал с покатого плеча),
Он тоже дома женщину оставил,
Не оглянувшись даже сгоряча.
Был камень твёрд, уступы каменисты,
Почти со всех сторон окружены,
Глядели вверх – и небо было чисто,
Как светлый лоб оставленной жены.
Так я пишу. Пусть неточны слова,
И слог тяжёл, и выраженья грубы!
О нас прошла всесветная молва.
Нам жажда зноем выпрямила губы.
Мир, как окно, для воздуха распахнут
Он нами пройден, пройден до конца,
И хорошо, что руки наши пахнут
Угрюмой песней верного свинца.
И как бы ни давили память годы,
Нас не забудут потому вовек,
Что, всей планете делая погоду,
Мы в плоть одели слово «Человек»!
1940
Василий Федченко. «Портрет летчика Писаревского», 1961. Луганский художественный музей.
Василий Харлампиевич Федченко (1907-1979) принадлежит к старшей плеяде луганских скульпторов. В содружестве с Василием Агибаловым и Виктором Мухиным создал несколько знаковых скульптур, украшающих города Донбасса. В. Федченко – один из авторов мемориального комплекса «Украина — освободителям» в Меловом (север ЛНР).
В Луганском художественном музее хранится несколько скульптурных работ Василия Федченко. Одна из них – скульптурный портрет Героя Советского Союза Николая Фёдоровича Писаревского (1919-1978). Николай Писаревский родился в Луганске, в армии с 1939 года. Один из советских асов Великой Отечественной войны. Летал на Ил-2. К концу войны совершил более 130 боевых вылетов. 23 февраля 1945 года Николаю Писаревскому присвоено звание Героя Советского Союза. После Великой Отечественной войны продолжил служить в авиации. Демобилизовался в 1950-м, жил и работал в Луганске.
Василий Харлампиевич Федченко (1907-1979) принадлежит к старшей плеяде луганских скульпторов. В содружестве с Василием Агибаловым и Виктором Мухиным создал несколько знаковых скульптур, украшающих города Донбасса. В. Федченко – один из авторов мемориального комплекса «Украина — освободителям» в Меловом (север ЛНР).
В Луганском художественном музее хранится несколько скульптурных работ Василия Федченко. Одна из них – скульптурный портрет Героя Советского Союза Николая Фёдоровича Писаревского (1919-1978). Николай Писаревский родился в Луганске, в армии с 1939 года. Один из советских асов Великой Отечественной войны. Летал на Ил-2. К концу войны совершил более 130 боевых вылетов. 23 февраля 1945 года Николаю Писаревскому присвоено звание Героя Советского Союза. После Великой Отечественной войны продолжил служить в авиации. Демобилизовался в 1950-м, жил и работал в Луганске.
Марина Цветаева
* * *
Вот опять окно,
Где опять не спят.
Может — пьют вино,
Может — так сидят.
Или просто — рук
Не разнимут двое.
В каждом доме, друг,
Есть окно такое.
Крик разлук и встреч
Ты, окно в ночи́!
Может — сотни свеч,
Может — три свечи...
Нет и нет уму
Моему — покоя.
И в моем дому
Завелось такое.
Помолись, дружок, за бессонный дом,
За окно с огнем!
1916
* * *
Вот опять окно,
Где опять не спят.
Может — пьют вино,
Может — так сидят.
Или просто — рук
Не разнимут двое.
В каждом доме, друг,
Есть окно такое.
Крик разлук и встреч
Ты, окно в ночи́!
Может — сотни свеч,
Может — три свечи...
Нет и нет уму
Моему — покоя.
И в моем дому
Завелось такое.
Помолись, дружок, за бессонный дом,
За окно с огнем!
1916
Павел Коган
***
Листок, покрытый рябью строк,
Искусство, тронутое болью,
Любовь, тоска, надежда, рок,
Единственность моих мазков,
Тревожное раздолье.
А вечер был огромно чист,
И, пошлости не замечая,
Земля цвела под птичий свист.
Еловый запах — запах мая.
Листок, покрытый рябью строк,
Слова, где дым, любовь и рок.
***
Листок, покрытый рябью строк,
Искусство, тронутое болью,
Любовь, тоска, надежда, рок,
Единственность моих мазков,
Тревожное раздолье.
А вечер был огромно чист,
И, пошлости не замечая,
Земля цвела под птичий свист.
Еловый запах — запах мая.
Листок, покрытый рябью строк,
Слова, где дым, любовь и рок.
Марина Цветаева
Родина
О, неподатливый язык!
Чего бы попросту — мужик,
Пойми, певал и до меня:
«Россия, родина моя!»
Но и с калужского холма
Мне открывалася она —
Даль, тридевятая земля!
Чужбина, родина моя!
Даль, прирожденная, как боль,
Настолько родина и столь —
Рок, что повсюду, через всю
Даль — всю ее с собой несу!
Даль, отдалившая мне близь,
Даль, говорящая: «Вернись
Домой!» Со всех — до горних звезд —
Меня снимающая мест!
Недаром, голубей воды,
Я далью обдавала лбы.
Ты! Сей руки своей лишусь, —
Хоть двух! Губами подпишусь
На плахе: распрь моих земля —
Гордыня, родина моя!
1932
Родина
О, неподатливый язык!
Чего бы попросту — мужик,
Пойми, певал и до меня:
«Россия, родина моя!»
Но и с калужского холма
Мне открывалася она —
Даль, тридевятая земля!
Чужбина, родина моя!
Даль, прирожденная, как боль,
Настолько родина и столь —
Рок, что повсюду, через всю
Даль — всю ее с собой несу!
Даль, отдалившая мне близь,
Даль, говорящая: «Вернись
Домой!» Со всех — до горних звезд —
Меня снимающая мест!
Недаром, голубей воды,
Я далью обдавала лбы.
Ты! Сей руки своей лишусь, —
Хоть двух! Губами подпишусь
На плахе: распрь моих земля —
Гордыня, родина моя!
1932
Илья Овчаренко. «Портрет художника А. Фильберта», 1971. Луганский художественный музей.
В собрании Луганского художественного музея хранится скульптурный портрет известного луганского художника Александра Фильберта. Александр Александрович Фильберт (1911-1996) – одна из легенд луганской художественной школы. После окончания Киевского художественного института Фильберт в 1939 году приезжает в Ворошиловград (Луганск), преподает в Луганской художественной школе. Много пишет, занимается преподаванием, проявляет незаурядные организаторские способности.
Скульптурный портрет Александра Фильберта создал Илья Пантелеевич Овчаренко (1926-1978). Это тоже одна из культовых фигур в истории художественной жизни Луганщины. Илья Овчаренко – известный скульптор, заслуженный художник УССР (1976), лауреат Государственной премии им. Т. Г. Шевченко, был директором Луганской детской художественной школы. Член Союза художников СССР с 1963 года. Его скульптуры украшают многие города и посёлки в Донбассе.
В собрании Луганского художественного музея хранится скульптурный портрет известного луганского художника Александра Фильберта. Александр Александрович Фильберт (1911-1996) – одна из легенд луганской художественной школы. После окончания Киевского художественного института Фильберт в 1939 году приезжает в Ворошиловград (Луганск), преподает в Луганской художественной школе. Много пишет, занимается преподаванием, проявляет незаурядные организаторские способности.
Скульптурный портрет Александра Фильберта создал Илья Пантелеевич Овчаренко (1926-1978). Это тоже одна из культовых фигур в истории художественной жизни Луганщины. Илья Овчаренко – известный скульптор, заслуженный художник УССР (1976), лауреат Государственной премии им. Т. Г. Шевченко, был директором Луганской детской художественной школы. Член Союза художников СССР с 1963 года. Его скульптуры украшают многие города и посёлки в Донбассе.
Новелла Матвеева
Пушкин
К чему изобретать национальный гений?
Ведь Пушкин есть у нас: в нем сбылся русский дух.
Но образ родины он вывел не из двух
Нужд или принципов и не из трех суждений;
Не из пяти берез, одетых в майский пух,
И не из тысячи гремучих заверений;
Весь мир – весь белый свет! – в кольцо его творений
Вместился целиком. И высказался вслух.
…Избушка и… Вольтер, казак и… нереида.
Лишь легкой створкой здесь разделены для вида;
Кого-чего тут нет!.. Свирель из тростника
И вьюг полнощных рев; средневековый патер;
Золотокудрый Феб, коллежский регистратор,
Экспромт из Бомарше и – песня ямщика!
Пушкин
К чему изобретать национальный гений?
Ведь Пушкин есть у нас: в нем сбылся русский дух.
Но образ родины он вывел не из двух
Нужд или принципов и не из трех суждений;
Не из пяти берез, одетых в майский пух,
И не из тысячи гремучих заверений;
Весь мир – весь белый свет! – в кольцо его творений
Вместился целиком. И высказался вслух.
…Избушка и… Вольтер, казак и… нереида.
Лишь легкой створкой здесь разделены для вида;
Кого-чего тут нет!.. Свирель из тростника
И вьюг полнощных рев; средневековый патер;
Золотокудрый Феб, коллежский регистратор,
Экспромт из Бомарше и – песня ямщика!
Якоб-Фердинанд Фут. «Портрет Марии Манчини», XVII в. Луганский художественный музей.
В собрании Луганского художественного музея есть не только произведения русского искусства, но и из других стран. Да ещё и какие! Пройти мимо нельзя! Очень даже рекомендую взглянуть вот на эту очаровательную фемину. Правда, повеяло романами Дюма?
Не зря, ведь перед нами Мария Манчини (1639-1715), одна из культовых дам семнадцатого века, бывшая фаворитка Людовика XIV (да и многих других, эта дама отличалась необыкновенно современной свободой нравов). Информацию об этой особе легко найдете в интернете, а художественный образ её запечатлен в романах А. Дюма и Т. Манна, а также в нескольких фильмах о той лучезарной эпохе.
Написал портрет один из модных художников того времени – фламандец Якоб-Фердинанд Фут (Jacob Ferdinand Voet; 1639-1689). Родился он в Антверпене, но прославился в Италии и Франции. Имел огромный успех, автор огромного множества портретов аристократов того времени. Умер в Париже.
В собрании Луганского художественного музея есть не только произведения русского искусства, но и из других стран. Да ещё и какие! Пройти мимо нельзя! Очень даже рекомендую взглянуть вот на эту очаровательную фемину. Правда, повеяло романами Дюма?
Не зря, ведь перед нами Мария Манчини (1639-1715), одна из культовых дам семнадцатого века, бывшая фаворитка Людовика XIV (да и многих других, эта дама отличалась необыкновенно современной свободой нравов). Информацию об этой особе легко найдете в интернете, а художественный образ её запечатлен в романах А. Дюма и Т. Манна, а также в нескольких фильмах о той лучезарной эпохе.
Написал портрет один из модных художников того времени – фламандец Якоб-Фердинанд Фут (Jacob Ferdinand Voet; 1639-1689). Родился он в Антверпене, но прославился в Италии и Франции. Имел огромный успех, автор огромного множества портретов аристократов того времени. Умер в Париже.
Михаил Матусовский
Вернулся я на родину
Вернулся я на родину. Шумят березки встречные.
Я много лет без отпуска служил в чужом краю.
И вот иду, как в юности, я улицей Заречною
И нашей тихой улицы совсем не узнаю.
Здесь вырос сад над берегом с тенистыми дорожками,
Окраины застроились, завода не узнать.
В своей домашней кофточке, в косыночке горошками
Седая, долгожданная меня встречает мать.
Вернулся я на родину, опять сегодня дома я.
И, сняв фуражку вежливо, приветствую девчат.
Гуляют с ними об руку ребята незнакомые,
И только песни старые по-прежнему звучат.
Здесь столько нами прожито, здесь столько троп
исхожено,
И столько испытали мы и радостей и гроз.
Пусть плакать в час свидания солдату не положено,
Но я любуюсь родиной и не скрываю слез.
Вернулся я на родину, и у пруда под ивою
Ты ждешь, как в годы давние, прихода моего.
Была бы наша родина богатой да счастливою,
А выше счастья родины нет в мире ничего.
1948
#Поэзия_Донбасса
Вернулся я на родину
Вернулся я на родину. Шумят березки встречные.
Я много лет без отпуска служил в чужом краю.
И вот иду, как в юности, я улицей Заречною
И нашей тихой улицы совсем не узнаю.
Здесь вырос сад над берегом с тенистыми дорожками,
Окраины застроились, завода не узнать.
В своей домашней кофточке, в косыночке горошками
Седая, долгожданная меня встречает мать.
Вернулся я на родину, опять сегодня дома я.
И, сняв фуражку вежливо, приветствую девчат.
Гуляют с ними об руку ребята незнакомые,
И только песни старые по-прежнему звучат.
Здесь столько нами прожито, здесь столько троп
исхожено,
И столько испытали мы и радостей и гроз.
Пусть плакать в час свидания солдату не положено,
Но я любуюсь родиной и не скрываю слез.
Вернулся я на родину, и у пруда под ивою
Ты ждешь, как в годы давние, прихода моего.
Была бы наша родина богатой да счастливою,
А выше счастья родины нет в мире ничего.
1948
#Поэзия_Донбасса
Борис Кустодиев. «Лежащая обнаженная». Луганский художественный музей.
В собрании графики Луганского художественного музея хранятся два рисунка Бориса Михайловича Кустодиева (1878-1927). Они не датированы, исполнены на бумаге карандашом.
Борис Михайлович известен прежде всего как живописец, но он был и отменным графиком, иллюстрировал произведения русской классики (произведения Николая Лескова) и современных ему писателей (например, Евгения Замятина). В качестве иллюстратора был сотрудником некоторых иллюстрированных литературных журналов («Жупел», «Адская почта» и др.).
Его «Лежащая обнаженная» из собрания Луганского художественного музея привлекает лаконичной простотой, плавностью линий. И, конечно же, кустодиевский контур угадывается и здесь. Кажется, яснее и четче предстаёт перед нами кустодиевский тип русской красавицы.
В собрании графики Луганского художественного музея хранятся два рисунка Бориса Михайловича Кустодиева (1878-1927). Они не датированы, исполнены на бумаге карандашом.
Борис Михайлович известен прежде всего как живописец, но он был и отменным графиком, иллюстрировал произведения русской классики (произведения Николая Лескова) и современных ему писателей (например, Евгения Замятина). В качестве иллюстратора был сотрудником некоторых иллюстрированных литературных журналов («Жупел», «Адская почта» и др.).
Его «Лежащая обнаженная» из собрания Луганского художественного музея привлекает лаконичной простотой, плавностью линий. И, конечно же, кустодиевский контур угадывается и здесь. Кажется, яснее и четче предстаёт перед нами кустодиевский тип русской красавицы.
Последние дни марта. В Луганске тепло, почти ясно. В солнечных лучах ещё нарядней и краше предстают первоцветы – желтые куртинки чистяка (иногда встречаются целые полянки), нежно-синие пролески, фиолетовые крокусы. Подснежники давно отцвели, их время летит быстро.
Даже лесная фиалка, хоть и кажется на первый взгляд простой плебейкой, но в ясный день предстаёт лесной феей, призывая к себе верных слуг-пчёл.
Что тут скажешь? Весна, весна без конца и без краю.
Даже лесная фиалка, хоть и кажется на первый взгляд простой плебейкой, но в ясный день предстаёт лесной феей, призывая к себе верных слуг-пчёл.
Что тут скажешь? Весна, весна без конца и без краю.
Борис Кустодиев. «Две лежащие женские фигуры». Луганский художественный музей.
До чего же живой образ предстаёт на этом рисунке Бориса Кустодиева! Один взгляд, и рисунок оживает, звучат голоса – то ли из рассказов Замятина или Зощенко, то ли из «Зойкиной квартиры» Булгакова.
Дух эпохи. Слово, образ, бытие.
До чего же живой образ предстаёт на этом рисунке Бориса Кустодиева! Один взгляд, и рисунок оживает, звучат голоса – то ли из рассказов Замятина или Зощенко, то ли из «Зойкиной квартиры» Булгакова.
Дух эпохи. Слово, образ, бытие.