По прошествии какого-то отрезка жизни, некоторые дни и даже годы, наполненные событиями существования, память удаляет из моей жизни.
Это примерно, как… ну, вы знаете, когда после умершего человека остаются вещи. И вам приходится их перебирать, и что-то ветхое, затертое и заношенное умершим, вы без сожаления, даже с облегчением, выкидываете. Оставляете то, что действительно напоминало бы вам об усопшем, ну или хотя бы приносило практическую пользу. Да вот хоть прям в быту.
Вот так и с прожитыми годами поступает наша память. Помнит самое нужное. И не обязательно это будет хорошее и счастливое, от худого тоже никак не избавиться. Эх, да что там от худого, без горя и то не получается у человека прожить. Прожить и не помнить это треклятое всеми горе. Но как есть.
Зато от встреч с серыми и затхлыми людьми память человека избавляется. Потому как это самое страшное — заполнять свою память этой изображающей из себя что-то массой.
Удивительная вещь эта память. Вот лицо женщины, моющей полы в областной администрации помню. Буфетчицу и её терпеливую улыбку там же помню. Быстрый взгляд и расторопное молчание личного водителя губернатора - да, а самого как-то нет, расплывчато. Хотя, если посмотрю местные новости, то, конечно вспомню. Замов его, тех, кто достался от предыдущего, очень хорошо помню, а вот всех, которых он привез с собой - опять нет, совсем серая и вязкая масса.
Зато скотников, доярок, механизаторов, рабочих МТМ и стройчасти помню, даже которых давно нет. Даже их голоса, шутки, и манеру материться. Господи, да что я только не помню. И сальные шутки Пешикова и язвительные Ларина. И безумную страсть к тяжёлой работе Кости Акджигитова и Толи Полищука, впрочем, как и выпить. Пастухи — это люди из особого мира. Их запомнить проще простого... Впрочем, если вдруг встречу кого-то из своего хутора, понурого от прожитой жизни, смогу вспомнить его молодым.
А ещё я помню всех старух и стариков, где-то наверное с года так 1970. Хотя те старики и старухи были тогда помоложе, чем я сегодня. Странно, но похорон помню больше чем свадеб.
Покойный, которого все знали как Толик Абрикос, был покалеченный, скрюченный, и от того маленького роста. Светлым осенним днем, с желтоватым плюшевым ликом, подрумянненым его сожительницей Анютой-Цыганкой, он лежал в огромном величественном гробу, который и его самого делал солидным. На ногах у него были огромные ботинки, что твои клоунские, только лакированные. Степной ветер, какой бывает, когда порывами гонит тучи без дождей, шевелил на усопшем эти самые ботинки. Мне казалась, что один даже пытался лягнуть стоявшего рядом, опершись на совковую лопату, Саню Демешу. Из-за того, что тот не поделился с ним водкой. Что было в общем-то справедливо: где бы этот Демеша еще выпил водки, не умри Абрикос?
Да ещё помню, Цыганка спросила, перед тем как закрыть гроб, у почти двухметрового, стоящего на костылях, одноногого Миши Слона; - Ты тухли-то свои забирать будешь? Когда-то лучший танцор, Миша поправил картуз, махнул рукой, словно хотел щёлкнуть по каблуку так же, как начинал раньше "цыганочку с выходом", сказал: -Няхай яму остаються, яму нужней, я-то своё аттанцавал.
Казалась бы, вот что бы мне не вспомнить, про новый год весёлое? Ну, как есть. А хотел просто поздравить с Новым Годом. Пожелать чего-то, не банального "всего наилучшего и надежды на будущее". В нашем дисидентском случае, это вещь безнадежная и унылая. Да ещё отягощенная двадцатью килограммами лично упакованного "багажа памяти", ну и, само-собой, ручной кладью постоянных размышлений.
И все же, и все же, все-таки я Россиянин, со всеми отсюда вытекающими. А потому, где-то внутри, я надеюсь, как и вы, все, которые остались там, надеюсь на лучшее. Ну, примерно, как безногий Миша Слон был уверен, что там, где-то, по чьей-то воле и милости, мёртвому Абрикосу его лакированные полуботинки пригодятся.
С Новым годом. И будьте уверены, мы ещё станцуем на их похоронах.
По прошествии какого-то отрезка жизни, некоторые дни и даже годы, наполненные событиями существования, память удаляет из моей жизни.
Это примерно, как… ну, вы знаете, когда после умершего человека остаются вещи. И вам приходится их перебирать, и что-то ветхое, затертое и заношенное умершим, вы без сожаления, даже с облегчением, выкидываете. Оставляете то, что действительно напоминало бы вам об усопшем, ну или хотя бы приносило практическую пользу. Да вот хоть прям в быту.
Вот так и с прожитыми годами поступает наша память. Помнит самое нужное. И не обязательно это будет хорошее и счастливое, от худого тоже никак не избавиться. Эх, да что там от худого, без горя и то не получается у человека прожить. Прожить и не помнить это треклятое всеми горе. Но как есть.
Зато от встреч с серыми и затхлыми людьми память человека избавляется. Потому как это самое страшное — заполнять свою память этой изображающей из себя что-то массой.
Удивительная вещь эта память. Вот лицо женщины, моющей полы в областной администрации помню. Буфетчицу и её терпеливую улыбку там же помню. Быстрый взгляд и расторопное молчание личного водителя губернатора - да, а самого как-то нет, расплывчато. Хотя, если посмотрю местные новости, то, конечно вспомню. Замов его, тех, кто достался от предыдущего, очень хорошо помню, а вот всех, которых он привез с собой - опять нет, совсем серая и вязкая масса.
Зато скотников, доярок, механизаторов, рабочих МТМ и стройчасти помню, даже которых давно нет. Даже их голоса, шутки, и манеру материться. Господи, да что я только не помню. И сальные шутки Пешикова и язвительные Ларина. И безумную страсть к тяжёлой работе Кости Акджигитова и Толи Полищука, впрочем, как и выпить. Пастухи — это люди из особого мира. Их запомнить проще простого... Впрочем, если вдруг встречу кого-то из своего хутора, понурого от прожитой жизни, смогу вспомнить его молодым.
А ещё я помню всех старух и стариков, где-то наверное с года так 1970. Хотя те старики и старухи были тогда помоложе, чем я сегодня. Странно, но похорон помню больше чем свадеб.
Покойный, которого все знали как Толик Абрикос, был покалеченный, скрюченный, и от того маленького роста. Светлым осенним днем, с желтоватым плюшевым ликом, подрумянненым его сожительницей Анютой-Цыганкой, он лежал в огромном величественном гробу, который и его самого делал солидным. На ногах у него были огромные ботинки, что твои клоунские, только лакированные. Степной ветер, какой бывает, когда порывами гонит тучи без дождей, шевелил на усопшем эти самые ботинки. Мне казалась, что один даже пытался лягнуть стоявшего рядом, опершись на совковую лопату, Саню Демешу. Из-за того, что тот не поделился с ним водкой. Что было в общем-то справедливо: где бы этот Демеша еще выпил водки, не умри Абрикос?
Да ещё помню, Цыганка спросила, перед тем как закрыть гроб, у почти двухметрового, стоящего на костылях, одноногого Миши Слона; - Ты тухли-то свои забирать будешь? Когда-то лучший танцор, Миша поправил картуз, махнул рукой, словно хотел щёлкнуть по каблуку так же, как начинал раньше "цыганочку с выходом", сказал: -Няхай яму остаються, яму нужней, я-то своё аттанцавал.
Казалась бы, вот что бы мне не вспомнить, про новый год весёлое? Ну, как есть. А хотел просто поздравить с Новым Годом. Пожелать чего-то, не банального "всего наилучшего и надежды на будущее". В нашем дисидентском случае, это вещь безнадежная и унылая. Да ещё отягощенная двадцатью килограммами лично упакованного "багажа памяти", ну и, само-собой, ручной кладью постоянных размышлений.
И все же, и все же, все-таки я Россиянин, со всеми отсюда вытекающими. А потому, где-то внутри, я надеюсь, как и вы, все, которые остались там, надеюсь на лучшее. Ну, примерно, как безногий Миша Слон был уверен, что там, где-то, по чьей-то воле и милости, мёртвому Абрикосу его лакированные полуботинки пригодятся.
С Новым годом. И будьте уверены, мы ещё станцуем на их похоронах.
BY А. Прошаков. Прием стеклотары
Warning: Undefined variable $i in /var/www/group-telegram/post.php on line 260
Messages are not fully encrypted by default. That means the company could, in theory, access the content of the messages, or be forced to hand over the data at the request of a government. Oh no. There’s a certain degree of myth-making around what exactly went on, so take everything that follows lightly. Telegram was originally launched as a side project by the Durov brothers, with Nikolai handling the coding and Pavel as CEO, while both were at VK. But Telegram says people want to keep their chat history when they get a new phone, and they like having a data backup that will sync their chats across multiple devices. And that is why they let people choose whether they want their messages to be encrypted or not. When not turned on, though, chats are stored on Telegram's services, which are scattered throughout the world. But it has "disclosed 0 bytes of user data to third parties, including governments," Telegram states on its website. If you initiate a Secret Chat, however, then these communications are end-to-end encrypted and are tied to the device you are using. That means it’s less convenient to access them across multiple platforms, but you are at far less risk of snooping. Back in the day, Secret Chats received some praise from the EFF, but the fact that its standard system isn’t as secure earned it some criticism. If you’re looking for something that is considered more reliable by privacy advocates, then Signal is the EFF’s preferred platform, although that too is not without some caveats. "There is a significant risk of insider threat or hacking of Telegram systems that could expose all of these chats to the Russian government," said Eva Galperin with the Electronic Frontier Foundation, which has called for Telegram to improve its privacy practices.
from ca
