Не частичная мобилизация, а рекрутский набор: книги про войну располагают сегодня к поиску параллелей, хотя после «Ленинградских сказок» сравнения напрашиваются только с ними. Юлия Яковлева опять написала о войне, на этот раз 1812 года, скрестив вариации на тему русской классики XIX века (персонажи существуют в одной вселенной с героями «Войны и мира») с хоррором уровня фильмов Blumhouse и A24 (финал крайне киношный и очень логичный для книжки об оборотнях). «Нашествие» не столько о войне, сколько о предчувствии войны, которое есть не у всех героев, но мы-то знаем. По словам авторки, это «мир пока скрытого, но страшного напряжения в обществе. Кто-то стиснут крепостным правом, кто-то — нормами общепринятых приличий, всем нехорошо. Война выпустит напряжение наружу и покажет, кто есть кто на самом деле». Помимо очевидных аллюзий (одного героя зовут Бурмин, другие читают и косплеят «Опасные связи»), нашел неочевидную: а что, если в этом же самом Смоленске живет Святослав Вернидубович из «Вампиров средней полосы»?
Не частичная мобилизация, а рекрутский набор: книги про войну располагают сегодня к поиску параллелей, хотя после «Ленинградских сказок» сравнения напрашиваются только с ними. Юлия Яковлева опять написала о войне, на этот раз 1812 года, скрестив вариации на тему русской классики XIX века (персонажи существуют в одной вселенной с героями «Войны и мира») с хоррором уровня фильмов Blumhouse и A24 (финал крайне киношный и очень логичный для книжки об оборотнях). «Нашествие» не столько о войне, сколько о предчувствии войны, которое есть не у всех героев, но мы-то знаем. По словам авторки, это «мир пока скрытого, но страшного напряжения в обществе. Кто-то стиснут крепостным правом, кто-то — нормами общепринятых приличий, всем нехорошо. Война выпустит напряжение наружу и покажет, кто есть кто на самом деле». Помимо очевидных аллюзий (одного героя зовут Бурмин, другие читают и косплеят «Опасные связи»), нашел неочевидную: а что, если в этом же самом Смоленске живет Святослав Вернидубович из «Вампиров средней полосы»?
Artem Kliuchnikov and his family fled Ukraine just days before the Russian invasion. What distinguishes the app from competitors is its use of what's known as channels: Public or private feeds of photos and videos that can be set up by one person or an organization. The channels have become popular with on-the-ground journalists, aid workers and Ukrainian President Volodymyr Zelenskyy, who broadcasts on a Telegram channel. The channels can be followed by an unlimited number of people. Unlike Facebook, Twitter and other popular social networks, there is no advertising on Telegram and the flow of information is not driven by an algorithm. This ability to mix the public and the private, as well as the ability to use bots to engage with users has proved to be problematic. In early 2021, a database selling phone numbers pulled from Facebook was selling numbers for $20 per lookup. Similarly, security researchers found a network of deepfake bots on the platform that were generating images of people submitted by users to create non-consensual imagery, some of which involved children. For tech stocks, “the main thing is yields,” Essaye said. "For Telegram, accountability has always been a problem, which is why it was so popular even before the full-scale war with far-right extremists and terrorists from all over the world," she told AFP from her safe house outside the Ukrainian capital.
from ca
