Французскому философу Грегуару Шамаю удается не превратить откровенно антивоенную «Теорию дрона» в памфлет. Даже когда выдержка дает сбой («Если не принимать в расчет продвинутые технологии, эквивалентом атак при помощи дронов являются теракты с использованием бомб. Это оружие государственного терроризма»), текст все равно выглядит наукообразно.
Последовательно и основательно разбирая аргументы сторонников дронов (это сверхточное оружие, зато не посылаем ребят умирать, целевые убийства спасают сотни потенциальных жертв), Шамаю оценивает дронизацию через отношение людей к телу, власти, конфликтам, безопасности. По его словам, дроны делают войну «абсолютно односторонней, какой бы ассиметричной она ни была раньше», превращая в «операцию по истреблению». Это больше не дуэль, это охота. Оператор сидит в тысячах км от цели, та не может ни ответить, ни защититься.
Книга вышла в 2013-м, и дроны ассоциировались прежде всего с США. На русском — в 2020-м, и дроны тоже были «где-то там». Сегодня они — в наших новостях.
Французскому философу Грегуару Шамаю удается не превратить откровенно антивоенную «Теорию дрона» в памфлет. Даже когда выдержка дает сбой («Если не принимать в расчет продвинутые технологии, эквивалентом атак при помощи дронов являются теракты с использованием бомб. Это оружие государственного терроризма»), текст все равно выглядит наукообразно.
Последовательно и основательно разбирая аргументы сторонников дронов (это сверхточное оружие, зато не посылаем ребят умирать, целевые убийства спасают сотни потенциальных жертв), Шамаю оценивает дронизацию через отношение людей к телу, власти, конфликтам, безопасности. По его словам, дроны делают войну «абсолютно односторонней, какой бы ассиметричной она ни была раньше», превращая в «операцию по истреблению». Это больше не дуэль, это охота. Оператор сидит в тысячах км от цели, та не может ни ответить, ни защититься.
Книга вышла в 2013-м, и дроны ассоциировались прежде всего с США. На русском — в 2020-м, и дроны тоже были «где-то там». Сегодня они — в наших новостях.
"Someone posing as a Ukrainian citizen just joins the chat and starts spreading misinformation, or gathers data, like the location of shelters," Tsekhanovska said, noting how false messages have urged Ukrainians to turn off their phones at a specific time of night, citing cybersafety. The company maintains that it cannot act against individual or group chats, which are “private amongst their participants,” but it will respond to requests in relation to sticker sets, channels and bots which are publicly available. During the invasion of Ukraine, Pavel Durov has wrestled with this issue a lot more prominently than he has before. Channels like Donbass Insider and Bellum Acta, as reported by Foreign Policy, started pumping out pro-Russian propaganda as the invasion began. So much so that the Ukrainian National Security and Defense Council issued a statement labeling which accounts are Russian-backed. Ukrainian officials, in potential violation of the Geneva Convention, have shared imagery of dead and captured Russian soldiers on the platform. Pavel Durov, Telegram's CEO, is known as "the Russian Mark Zuckerberg," for co-founding VKontakte, which is Russian for "in touch," a Facebook imitator that became the country's most popular social networking site. In 2018, Russia banned Telegram although it reversed the prohibition two years later. Channels are not fully encrypted, end-to-end. All communications on a Telegram channel can be seen by anyone on the channel and are also visible to Telegram. Telegram may be asked by a government to hand over the communications from a channel. Telegram has a history of standing up to Russian government requests for data, but how comfortable you are relying on that history to predict future behavior is up to you. Because Telegram has this data, it may also be stolen by hackers or leaked by an internal employee.
from ca
