Йода против зомби

​​«Зона интересов» (The Zone of interest) невыносимо мучительна, но совершенно иначе, чем можно было бы ожидать от фильма про Холокост. Уже восемь десятилетий кинематограф ищет и пробует разные способы говорить о том, что не может быть высказано в принципе: через документальную хронику, через изображение индивидуальных судеб, через подробное изображение работы «лагерей смерти» или через изображение целого режима. Джонатан Глейзер резко смещает фокус (и этот поворот не менее значим, чем тот, что сделал Р. Бениньи, привнеся в тему юмор). Он всматривается в палачей по ту сторону униформы, всё, на что направлен объектив камеры, — быт и повседневность коменданта Аушвица Рудольфа Хёсса и его семьи.

В некотором смысле это экранизация идей Х. Арендт о «банальности зла», о законопослушных гражданах и хороших семьянинах, после краха прежнего порядка продолжающих ходить на работу… Но главное и самое интересное здесь — это кинематографическая апофатика. Если абсолютное зло не может быть схвачено словами, образами — любой дискурсивностью, значит, нужно молчать. Глейзер осуществляет присутствие как отсутствие.

Другая резкая трансформация произошла с режимом чувств. Как правило, при просмотре подобных фильмов к ужасу примешиваются (и, если это возможно, сглаживают его) сострадание и боль, здесь же место последних занимают ненависть и отвращение: зритель почти два часа вынужден смотреть на палачей, которые выглядят возмутительно нормальными. Это фильм без позитивных эмоций, без катарсиса и без ответов.

Всё мыслимое и немыслимое рождается в вопиющем диссонансе между семейной идиллией и тем, что присутствует в подтексте и на уровне грандиозного саундскейпа. Фильм почти ни разу не заходит на территорию концлагеря (в кадре вообще нет сцен ненасилия), но от того, что происходит за стеной невозможно отгородиться никакими стенами. Уютный буржуазный мир Хёссов постоянно разрывают то непрестанные индустриальные шумы и звон орудий труда, то зарево крематория, хлопки винтовок и неумолкаемые вопли. Все известные образы Холокоста здесь вписаны в структуру повседневности этих немецких буржуа, чье благоденствие буквально удобрено прахом, а за каждой бытовой мелочью (шуба, ухоженный сад, детская радость первому снегу) мерцает чье-то измученное голое тело.

На поверку оказывается, что эта апофатическая образность (присутствие-в-отсутствии) может сказать, если не больше, то уж точно не меньше. Конечно, для этого требуется предварительная позитивность: «Зона интересов» обращается к нашей памяти, и в этом смысле без Ланцмана, Спилберга, Полански и д.р. она была бы невозможна.

www.group-telegram.com/ca/jodavszombies.com/501

462 viewsedited  Feb 26, 2024 at 10:30

​​«Зона интересов» (The Zone of interest) невыносимо мучительна, но совершенно иначе, чем можно было бы ожидать от фильма про Холокост. Уже восемь десятилетий кинематограф ищет и пробует разные способы говорить о том, что не может быть высказано в принципе: через документальную хронику, через изображение индивидуальных судеб, через подробное изображение работы «лагерей смерти» или через изображение целого режима. Джонатан Глейзер резко смещает фокус (и этот поворот не менее значим, чем тот, что сделал Р. Бениньи, привнеся в тему юмор). Он всматривается в палачей по ту сторону униформы, всё, на что направлен объектив камеры, — быт и повседневность коменданта Аушвица Рудольфа Хёсса и его семьи.

В некотором смысле это экранизация идей Х. Арендт о «банальности зла», о законопослушных гражданах и хороших семьянинах, после краха прежнего порядка продолжающих ходить на работу… Но главное и самое интересное здесь — это кинематографическая апофатика. Если абсолютное зло не может быть схвачено словами, образами — любой дискурсивностью, значит, нужно молчать. Глейзер осуществляет присутствие как отсутствие.

Другая резкая трансформация произошла с режимом чувств. Как правило, при просмотре подобных фильмов к ужасу примешиваются (и, если это возможно, сглаживают его) сострадание и боль, здесь же место последних занимают ненависть и отвращение: зритель почти два часа вынужден смотреть на палачей, которые выглядят возмутительно нормальными. Это фильм без позитивных эмоций, без катарсиса и без ответов.

Всё мыслимое и немыслимое рождается в вопиющем диссонансе между семейной идиллией и тем, что присутствует в подтексте и на уровне грандиозного саундскейпа. Фильм почти ни разу не заходит на территорию концлагеря (в кадре вообще нет сцен ненасилия), но от того, что происходит за стеной невозможно отгородиться никакими стенами. Уютный буржуазный мир Хёссов постоянно разрывают то непрестанные индустриальные шумы и звон орудий труда, то зарево крематория, хлопки винтовок и неумолкаемые вопли. Все известные образы Холокоста здесь вписаны в структуру повседневности этих немецких буржуа, чье благоденствие буквально удобрено прахом, а за каждой бытовой мелочью (шуба, ухоженный сад, детская радость первому снегу) мерцает чье-то измученное голое тело.

На поверку оказывается, что эта апофатическая образность (присутствие-в-отсутствии) может сказать, если не больше, то уж точно не меньше. Конечно, для этого требуется предварительная позитивность: «Зона интересов» обращается к нашей памяти, и в этом смысле без Ланцмана, Спилберга, Полански и д.р. она была бы невозможна.

BY Йода против зомби