История моих отношений к Европе:
1) радость, что меня, ничтожного, знают такие великие люди;
2) радость, что они меня ценят наравне со своими;
3) что ценят выше своих;
4) начинаешь понимать, кто те, которые ценят;
5) что они едва ли понимают;
6) что они не понимают;
7) что те, оценкой которых я дорожил, глупые и дикие.
(Лев Толстой, из дневника)
1) радость, что меня, ничтожного, знают такие великие люди;
2) радость, что они меня ценят наравне со своими;
3) что ценят выше своих;
4) начинаешь понимать, кто те, которые ценят;
5) что они едва ли понимают;
6) что они не понимают;
7) что те, оценкой которых я дорожил, глупые и дикие.
(Лев Толстой, из дневника)
Эксперимент над будущими священниками
В 1970 году был поставлен эксперимент над группой студентов Принстонской семинарии, которые готовились стать священниками.
Каждого из них попросили прийти в другое здание и сделать краткий доклад на тему притчи о добром самаритянине. Эта библейская история повествует о еврее, которого по пути из Иерусалима в Иерихон ограбили и избили разбойники, а затем бросили умирать у дороги.
Он выжил только благодаря самаритянину, который, в отличие от священника и левита, остановился, чтобы ему помочь, хотя и принадлежал к секте, презираемой иудеями. Мораль притчи в том, что о достоинствах людей нужно судить по их делам, а не по религиозным убеждениям.
И вот энергичные юные семинаристы поспешили в лекционный зал, размышляя на ходу, как же лучше всего объяснить своим слушателям мораль истории о добром самаритянине. А по пути их ждал человек в лохмотьях, которого посадили туда сами экспериментаторы. Бедолага сидел прямо возле дверного проёма и жалобно стонал...
Большинство семинаристов даже не остановились, чтобы спросить, всё ли с ним в порядке, не говоря уже о том, чтобы предложить помощь.
Прекрасные идеалы часто далеки от их практического применения.
В 1970 году был поставлен эксперимент над группой студентов Принстонской семинарии, которые готовились стать священниками.
Каждого из них попросили прийти в другое здание и сделать краткий доклад на тему притчи о добром самаритянине. Эта библейская история повествует о еврее, которого по пути из Иерусалима в Иерихон ограбили и избили разбойники, а затем бросили умирать у дороги.
Он выжил только благодаря самаритянину, который, в отличие от священника и левита, остановился, чтобы ему помочь, хотя и принадлежал к секте, презираемой иудеями. Мораль притчи в том, что о достоинствах людей нужно судить по их делам, а не по религиозным убеждениям.
И вот энергичные юные семинаристы поспешили в лекционный зал, размышляя на ходу, как же лучше всего объяснить своим слушателям мораль истории о добром самаритянине. А по пути их ждал человек в лохмотьях, которого посадили туда сами экспериментаторы. Бедолага сидел прямо возле дверного проёма и жалобно стонал...
Большинство семинаристов даже не остановились, чтобы спросить, всё ли с ним в порядке, не говоря уже о том, чтобы предложить помощь.
Прекрасные идеалы часто далеки от их практического применения.
В 1849 году Фёдор Достоевский, крайне мнительный по характеру и склонный, кроме того, к суицидальным мыслям, попадает на каторгу — в мрачный, похожий на склеп, каземат Петропавловской крепости.
Писатель опасался, что не выдержит там даже трёх дней, либо сойдя с ума, либо покончив с собой, однако, неожиданно для самого себя, в тюрьме он «вдруг стал бодр, крепок, свеж, спокоен», начал видеть «тихие, хорошие, добрые сны».
А также написал своё самое светлое и лирическое произведение — “Маленький герой”.
Писатель опасался, что не выдержит там даже трёх дней, либо сойдя с ума, либо покончив с собой, однако, неожиданно для самого себя, в тюрьме он «вдруг стал бодр, крепок, свеж, спокоен», начал видеть «тихие, хорошие, добрые сны».
А также написал своё самое светлое и лирическое произведение — “Маленький герой”.
Узнав, что у его возлюбленной случились преждевременные роды и их ребёнок погиб, Бальзак сперва был в отчаянии:
«Я уже так полюбил своего ребёнка, который родился бы от тебя! В нём была вся моя жизнь. Поверь мне, крушение материальных дел — сущий пустяк... А вот теперь наше соединение, награда за жизнь, исполненную труда и лишений, едва начавшееся счастье — всё теперь остановлено, отсрочено и, может быть, погибло!»
Позже, узнав, что это была девочка, Бальзак успокоился:
«Ты не ослабила моего горя из-за тех мук, которые причинило тебе ужасное несчастье, но мои сожаления уменьшились, потому что я очень горячо хотел Виктора-Оноре. Уж Виктор-Оноре не покинул бы свою мать...»
«Я уже так полюбил своего ребёнка, который родился бы от тебя! В нём была вся моя жизнь. Поверь мне, крушение материальных дел — сущий пустяк... А вот теперь наше соединение, награда за жизнь, исполненную труда и лишений, едва начавшееся счастье — всё теперь остановлено, отсрочено и, может быть, погибло!»
Позже, узнав, что это была девочка, Бальзак успокоился:
«Ты не ослабила моего горя из-за тех мук, которые причинило тебе ужасное несчастье, но мои сожаления уменьшились, потому что я очень горячо хотел Виктора-Оноре. Уж Виктор-Оноре не покинул бы свою мать...»
Антон Чехов уже в первых рассказах своих умел открыть в тусклом море пошлости её трагически мрачные шутки.
Ненавидя всё пошлое и грязное, он описывал мерзости жизни благородным языком поэта, с мягкой усмешкой юмориста, и за прекрасной внешностью его рассказов мало заметен полный горького упрёка их внутренний смысл.
Никто до Чехова не умел так беспощадно нарисовать людям позорную и тоскливую картину их жизни в тусклом хаосе мещанской обыденщины. Ум автора, как осеннее солнце, с жестокой ясностью освещает избитые дороги, кривые улицы, тесные и грязные дома, в которых задыхаются от скуки и лени маленькие жалкие люди, наполняя дома свои неосмысленной, полусонной суетой.
Вот тревожно, как серая мышь, шмыгает “Душечка” — кроткая женщина, которая так рабски, так много умеет любить. Её можно ударить по щеке, и она даже застонать громко не посмеет. Рядом с ней грустно стоит Ольга из “Трёх сестер”: она тоже много любит и безропотно подчиняется капризам пошлой жены своего лентяя брата. На её глазах ломается жизнь её сестер, а она плачет и никому ничем не может помочь, и ни одного живого слова протеста против пошлости нет в её груди.
Вот слезоточивая Раневская и другие бывшие хозяева “Вишнёвого сада” — эгоистичные, как дети, и дряблые, как старики. Они опоздали вовремя умереть и ноют, ничего не видя вокруг себя, ничего не понимая. Дрянненький студент Трофимов красно говорит о необходимости работать и — бездельничает, от скуки развлекаясь издевательством над Варей, работающей не покладая рук для благополучия бездельников.
Мимо всей этой скучной, серой толпы бессильных людей прошёл ко всему внимательный человек, посмотрел на этих скучных жителей своей родины и с грустной улыбкой, с безнадёжной тоской на лице и в груди, искренним голосом сказал:
— Скверно вы живёте, господа!
(Максим Горький, “А. П. Чехов”)
Ненавидя всё пошлое и грязное, он описывал мерзости жизни благородным языком поэта, с мягкой усмешкой юмориста, и за прекрасной внешностью его рассказов мало заметен полный горького упрёка их внутренний смысл.
Никто до Чехова не умел так беспощадно нарисовать людям позорную и тоскливую картину их жизни в тусклом хаосе мещанской обыденщины. Ум автора, как осеннее солнце, с жестокой ясностью освещает избитые дороги, кривые улицы, тесные и грязные дома, в которых задыхаются от скуки и лени маленькие жалкие люди, наполняя дома свои неосмысленной, полусонной суетой.
Вот тревожно, как серая мышь, шмыгает “Душечка” — кроткая женщина, которая так рабски, так много умеет любить. Её можно ударить по щеке, и она даже застонать громко не посмеет. Рядом с ней грустно стоит Ольга из “Трёх сестер”: она тоже много любит и безропотно подчиняется капризам пошлой жены своего лентяя брата. На её глазах ломается жизнь её сестер, а она плачет и никому ничем не может помочь, и ни одного живого слова протеста против пошлости нет в её груди.
Вот слезоточивая Раневская и другие бывшие хозяева “Вишнёвого сада” — эгоистичные, как дети, и дряблые, как старики. Они опоздали вовремя умереть и ноют, ничего не видя вокруг себя, ничего не понимая. Дрянненький студент Трофимов красно говорит о необходимости работать и — бездельничает, от скуки развлекаясь издевательством над Варей, работающей не покладая рук для благополучия бездельников.
Мимо всей этой скучной, серой толпы бессильных людей прошёл ко всему внимательный человек, посмотрел на этих скучных жителей своей родины и с грустной улыбкой, с безнадёжной тоской на лице и в груди, искренним голосом сказал:
— Скверно вы живёте, господа!
(Максим Горький, “А. П. Чехов”)
Я в самом деле знал толк в добре. А человек получился совсем не хороший.
В моих возможностях всё то зло, какое только способны породить равнодушие, лень, эгоизм, распущенность.
Я, конечно, мирный интеллигент и потому мало способен к злу, проистекающему из природной жестокости, из сознательной и рассчитанной воли к насилию. Но, уверяю вас, равнодушие и распущенность — достаточно мощные механизмы зла. Достаточно сильные, чтобы незаметно подвести человека к тихим домашним злодеяниям – незабываемым до конца.
Блок где-то написал в дневнике, что есть такие вещи на совести, из-за которых человек уже никогда не сможет почувствовать себя молодым. Это одно из самых верных наблюдений над совестью.
Я вас очень прошу — никогда не говорите мне, что я хороший человек и тому подобное. Это меня раздражает.
(Лидия Гинзбург, из записной книжки)
В моих возможностях всё то зло, какое только способны породить равнодушие, лень, эгоизм, распущенность.
Я, конечно, мирный интеллигент и потому мало способен к злу, проистекающему из природной жестокости, из сознательной и рассчитанной воли к насилию. Но, уверяю вас, равнодушие и распущенность — достаточно мощные механизмы зла. Достаточно сильные, чтобы незаметно подвести человека к тихим домашним злодеяниям – незабываемым до конца.
Блок где-то написал в дневнике, что есть такие вещи на совести, из-за которых человек уже никогда не сможет почувствовать себя молодым. Это одно из самых верных наблюдений над совестью.
Я вас очень прошу — никогда не говорите мне, что я хороший человек и тому подобное. Это меня раздражает.
(Лидия Гинзбург, из записной книжки)
Я пишу, как выдающийся писатель, и говорю, как дитя.
За время моего восхождения от лектора до профессора я ни разу не выдал слушателям и крупицу сведений, заранее не напечатанных и не лежащих передо мной на ярко освещённой кафедре.
Мои эканья, меканья и хмыканья во время телефонных разговоров заставляют междугородних абонентов переключаться с с их родного английского на душераздирающий французский.
На вечеринках, пытаясь развлечь собравшихся занимательной историей, я вынужден каждое второе предложение начинать сызнова для устных вычеркиваний и вставок.
При этих обстоятельствах никому не следует просить у меня интервью, если под “интервью” подразумевается беседа двух нормальных человеческих существ.
(Владимир Набоков, предисловие к “Твёрдым суждениям”)
За время моего восхождения от лектора до профессора я ни разу не выдал слушателям и крупицу сведений, заранее не напечатанных и не лежащих передо мной на ярко освещённой кафедре.
Мои эканья, меканья и хмыканья во время телефонных разговоров заставляют междугородних абонентов переключаться с с их родного английского на душераздирающий французский.
На вечеринках, пытаясь развлечь собравшихся занимательной историей, я вынужден каждое второе предложение начинать сызнова для устных вычеркиваний и вставок.
При этих обстоятельствах никому не следует просить у меня интервью, если под “интервью” подразумевается беседа двух нормальных человеческих существ.
(Владимир Набоков, предисловие к “Твёрдым суждениям”)
Актёра нельзя спрашивать, какой он человек. Актёр не знает, какой он человек.
У Аверченко есть прекрасный рассказ на тему «жена — актриса». Герой рассказа не мог понять, какой же у его жены характер: то она манерна, то естественна, то ребячливо-весела, то замкнуто-мрачна и т. д.
И вот однажды, придя раньше обычного домой, он ещё с лестницы слышит крик жены — она самыми площадными словами распекала прачку, и муж подумал, что вот оно, оказывается, истинное лицо его супруги.
Но вечером на премьере он увидел её в роли кухарки.
(Алла Демидова, актриса театра и кино)
У Аверченко есть прекрасный рассказ на тему «жена — актриса». Герой рассказа не мог понять, какой же у его жены характер: то она манерна, то естественна, то ребячливо-весела, то замкнуто-мрачна и т. д.
И вот однажды, придя раньше обычного домой, он ещё с лестницы слышит крик жены — она самыми площадными словами распекала прачку, и муж подумал, что вот оно, оказывается, истинное лицо его супруги.
Но вечером на премьере он увидел её в роли кухарки.
(Алла Демидова, актриса театра и кино)
Если вы устали слушать упрёки о своей любви к алкоголю, то расскажите в следующий раз историю про Георгия Данелия.
Это был известный советский режиссёр, снявший много культовых фильмов. Среди них — “Мимино”, “Кин-дза-дза!” и “Я шагаю по Москве”. Однако в кинопрофессии Данелия оказался только волей случая.
Окончив в 25 лет Московский архитектурный институт, он попал на перспективную планировку, где в его обязанности входило планировать, как будет выглядеть город через 25 лет. Звучит интересно, а по факту скука: «Это была никому не нужная работа, потому что, пока мы планировали, города сами по себе строились, вне зависимости от этого плана».
Чтобы скрасить трудовые будни, они с другом во время 40-минутного перерыва гуляли вокруг своей мастерской. Там они однажды и встретили пьяного мужчину, который лежал прямо под забором их учреждения: «Это был какой-то необычный пьяный: в галстуке, шляпе, такой интеллигентного вида. Нам стало жалко его — понятно, что его разденут или в вытрезвитель заберут. Начали будить».
Когда мужчина наконец-то проснулся, то, не желая объяснять, почему он среди бела дня лежит под забором, сделал вид, будто просто прилёг отдохнуть. Для этого он расправил газету, которая была рядом с ним, и принялся её читать. А на газете было написано о том, что “Мосфильм” объявляет набор на Высшие режиссёрские курсы.
Данелия прочитал заголовок и решил, что стоит попытаться. Попытка оказалась более, чем успешной: спустя год после окончания курсов он снимет свой первый фильм “Серёжа”, отмеченный Хрустальным глобусом на международном кинофестивале.
«Если бы этот человек не напился накануне, то я перед вами здесь не сидел», — говорил десятилетия спустя признанный классик. Другими словами, вопреки заверениям, что за каждым великим мужчиной стоит женщина, иногда всё решает простой любитель алкоголя.
И, возможно, этом человеком-катализатором станете именно вы.
Это был известный советский режиссёр, снявший много культовых фильмов. Среди них — “Мимино”, “Кин-дза-дза!” и “Я шагаю по Москве”. Однако в кинопрофессии Данелия оказался только волей случая.
Окончив в 25 лет Московский архитектурный институт, он попал на перспективную планировку, где в его обязанности входило планировать, как будет выглядеть город через 25 лет. Звучит интересно, а по факту скука: «Это была никому не нужная работа, потому что, пока мы планировали, города сами по себе строились, вне зависимости от этого плана».
Чтобы скрасить трудовые будни, они с другом во время 40-минутного перерыва гуляли вокруг своей мастерской. Там они однажды и встретили пьяного мужчину, который лежал прямо под забором их учреждения: «Это был какой-то необычный пьяный: в галстуке, шляпе, такой интеллигентного вида. Нам стало жалко его — понятно, что его разденут или в вытрезвитель заберут. Начали будить».
Когда мужчина наконец-то проснулся, то, не желая объяснять, почему он среди бела дня лежит под забором, сделал вид, будто просто прилёг отдохнуть. Для этого он расправил газету, которая была рядом с ним, и принялся её читать. А на газете было написано о том, что “Мосфильм” объявляет набор на Высшие режиссёрские курсы.
Данелия прочитал заголовок и решил, что стоит попытаться. Попытка оказалась более, чем успешной: спустя год после окончания курсов он снимет свой первый фильм “Серёжа”, отмеченный Хрустальным глобусом на международном кинофестивале.
«Если бы этот человек не напился накануне, то я перед вами здесь не сидел», — говорил десятилетия спустя признанный классик. Другими словами, вопреки заверениям, что за каждым великим мужчиной стоит женщина, иногда всё решает простой любитель алкоголя.
И, возможно, этом человеком-катализатором станете именно вы.
“Теплота и нежность” — слова, которыми, пожалуй, лучше заменить слово “любовь”.
От злоупотребления людьми без любви оно совсем выветрилось и потеряло всякую пахучесть, всякую жизнь. “Любовь” — слишком схематично; “любовь” давно обратилась в кимвал бряцающий. Тут нет конкретности, не видно живого лица того, кто “любит” или якобы любит.
Но как только мы произнесли: “тёплая натура”, “нежная натура”, — у нас нет никакого сомнения о самом лице того человека, к кому мы приложили эти слова. “Нежный” человек не оскорбит; человек с “тёплою душою” сумеет вас понять.
Тогда как с “любовью” люди именно и жгли своих “братьев” от чрезмерности этой любви и никак не могли выслушать и понять “еретиков”.
(Василий Розанов, философ)
От злоупотребления людьми без любви оно совсем выветрилось и потеряло всякую пахучесть, всякую жизнь. “Любовь” — слишком схематично; “любовь” давно обратилась в кимвал бряцающий. Тут нет конкретности, не видно живого лица того, кто “любит” или якобы любит.
Но как только мы произнесли: “тёплая натура”, “нежная натура”, — у нас нет никакого сомнения о самом лице того человека, к кому мы приложили эти слова. “Нежный” человек не оскорбит; человек с “тёплою душою” сумеет вас понять.
Тогда как с “любовью” люди именно и жгли своих “братьев” от чрезмерности этой любви и никак не могли выслушать и понять “еретиков”.
(Василий Розанов, философ)
Есть неприличные поступки.
Неприлично спросить у человека пятьдесят рублей в долг, если вы видели, как он только что положил себе в карман двести.
Его дело: дать вам деньги или отказать; и самый удобный и приятный способ отказа — это соврать, что денег нет. Вы же видели, что у того человека деньги есть, и тем самым лишили его возможности вам просто и приятно отказать.
Вы лишили его права выбора, а это свинство.
(Даниил Хармс, советский поэт)
Неприлично спросить у человека пятьдесят рублей в долг, если вы видели, как он только что положил себе в карман двести.
Его дело: дать вам деньги или отказать; и самый удобный и приятный способ отказа — это соврать, что денег нет. Вы же видели, что у того человека деньги есть, и тем самым лишили его возможности вам просто и приятно отказать.
Вы лишили его права выбора, а это свинство.
(Даниил Хармс, советский поэт)
«Когда вы хотите сказать “идёт дождь”, говорите “идёт дождь”».
Эту сентенцию, дошедшую до нас сквозь века из времен Людовика XIV, я повторял сотни раз — и в книгах, несомненно, тоже. Мои дети тоже слышали эти слова, которые мне хотелось вложить им в головы, однако отвечали неопровержимым аргументом:
«Когда я пишу просто, учитель ставит мне плохую отметку».
(Жорж Сименон, французский писатель)
Эту сентенцию, дошедшую до нас сквозь века из времен Людовика XIV, я повторял сотни раз — и в книгах, несомненно, тоже. Мои дети тоже слышали эти слова, которые мне хотелось вложить им в головы, однако отвечали неопровержимым аргументом:
«Когда я пишу просто, учитель ставит мне плохую отметку».
(Жорж Сименон, французский писатель)
Причина многих неудачных судеб — неправильное воспитание.
Недостаточно строгие родители, которые только и делают, что прощают и приносят одну жертву за другой, приучают своих детей ни в чём не знать ограничений, не встречать отпора.
В их поведении была бы святость, когда бы они приносили в жертву только самих себя. Однако человеческое общество не создано для жизни со святыми, и снисходительность становится непростительной, ибо она наносит непоправимый вред тем, к кому её проявляют.
Когда эти жертвы нежного обращения встретятся с суровой правдой жизни (а это неизбежно), им будет трудно, гораздо труднее, чем тем, кого воспитывали без излишней мягкости. Они попробуют прибегнуть к тому оружию, которое до сих пор им помогало, — к сетованиям и слезам, ссылкам на плохое настроение и недуги, — но столкнутся с равнодушием или насмешкой.
В каждом доме, в каждой семье все её члены должны знать, что их любят, что родные готовы пойти ради них на многое, но что есть предел всякому терпению и если они его переступят, то им придётся пенять на себя. Поступать по-другому — значит потакать порокам, которые для них же губительны, и, кроме того, ставить себя в такое положение, которое нельзя долго вынести.
«Братья мои, будем суровы», — говорит Ницше. Поправим его: «Братья мои, сумеем быть суровыми»; фраза станет не такой красивой, но более человечной.
(Андре Моруа, французский писатель)
Недостаточно строгие родители, которые только и делают, что прощают и приносят одну жертву за другой, приучают своих детей ни в чём не знать ограничений, не встречать отпора.
В их поведении была бы святость, когда бы они приносили в жертву только самих себя. Однако человеческое общество не создано для жизни со святыми, и снисходительность становится непростительной, ибо она наносит непоправимый вред тем, к кому её проявляют.
Когда эти жертвы нежного обращения встретятся с суровой правдой жизни (а это неизбежно), им будет трудно, гораздо труднее, чем тем, кого воспитывали без излишней мягкости. Они попробуют прибегнуть к тому оружию, которое до сих пор им помогало, — к сетованиям и слезам, ссылкам на плохое настроение и недуги, — но столкнутся с равнодушием или насмешкой.
В каждом доме, в каждой семье все её члены должны знать, что их любят, что родные готовы пойти ради них на многое, но что есть предел всякому терпению и если они его переступят, то им придётся пенять на себя. Поступать по-другому — значит потакать порокам, которые для них же губительны, и, кроме того, ставить себя в такое положение, которое нельзя долго вынести.
«Братья мои, будем суровы», — говорит Ницше. Поправим его: «Братья мои, сумеем быть суровыми»; фраза станет не такой красивой, но более человечной.
(Андре Моруа, французский писатель)
Со своим мужем Зинаида Гиппиус прожила больше полувека.
Как у многих людей их поколения, особенно из творческой интеллигенции, у Гиппиус после смерти супруга в 1941 году должна была остаться большая переписка, как свидетельство и память об их отношениях. Но никаких писем не сохранилось. Потому что их и не было.
«Какие же могут быть письма, если не расставались ни на один день?», — объясняла Гиппиус.
Как у многих людей их поколения, особенно из творческой интеллигенции, у Гиппиус после смерти супруга в 1941 году должна была остаться большая переписка, как свидетельство и память об их отношениях. Но никаких писем не сохранилось. Потому что их и не было.
«Какие же могут быть письма, если не расставались ни на один день?», — объясняла Гиппиус.
Когда Паустовский работал, к нему на стол иногда прыгал его кот.
В таких случаях Константин Георгиевич продолжал писать дальше, располагая строчки так, чтобы они обтекали туловище животного, не мешая тому наслаждаться теплом настольной лампы.
Но в какой-то момент незанятый телом кота бумажный лист оказывался заполнен и надо было начинать новый. Положение становится безвыходным, и тогда писатель, желая продолжить творческий процесс, звал свою жену, чтобы та прогнала кота.
Когда его спросили, почему он не сделает это сам, Паустовский ответил: «А зачем мне портить с ним отношения?»
В таких случаях Константин Георгиевич продолжал писать дальше, располагая строчки так, чтобы они обтекали туловище животного, не мешая тому наслаждаться теплом настольной лампы.
Но в какой-то момент незанятый телом кота бумажный лист оказывался заполнен и надо было начинать новый. Положение становится безвыходным, и тогда писатель, желая продолжить творческий процесс, звал свою жену, чтобы та прогнала кота.
Когда его спросили, почему он не сделает это сам, Паустовский ответил: «А зачем мне портить с ним отношения?»
Сама того не ведая, я стала участницей одного трагикомического эпизода.
Мои друзья хотели показать мне французскую киностудию. Мы отправились в павильоны, где директор провёл меня по разным залам.
В последнем, самом большом из них, сооружалась какая-то интересная декорация. Когда мы подошли ближе, служащие прервали работу. Работники сцены, осветители и техники выстроились в два ряда и начали петь.
Я предположила, что это в мою честь, и, обрадованная, стала чуть ли не с благоговением слушать, не имея ни малейшего представления о том, что это был “Интернационал”. Лишь направившись к группе, чтобы выразить свою благодарность, я заметила, что мужчины сжали правую руку в кулак.
Не успела я подать первому рабочему руку, как ко мне бросился директор и потащил меня прочь из павильона.
(Лени Рифеншталь, режиссёр фильма “Триумф воли”, в книге “Мемуары”)
Мои друзья хотели показать мне французскую киностудию. Мы отправились в павильоны, где директор провёл меня по разным залам.
В последнем, самом большом из них, сооружалась какая-то интересная декорация. Когда мы подошли ближе, служащие прервали работу. Работники сцены, осветители и техники выстроились в два ряда и начали петь.
Я предположила, что это в мою честь, и, обрадованная, стала чуть ли не с благоговением слушать, не имея ни малейшего представления о том, что это был “Интернационал”. Лишь направившись к группе, чтобы выразить свою благодарность, я заметила, что мужчины сжали правую руку в кулак.
Не успела я подать первому рабочему руку, как ко мне бросился директор и потащил меня прочь из павильона.
(Лени Рифеншталь, режиссёр фильма “Триумф воли”, в книге “Мемуары”)
Если вы можете начать свой день без кофеина...
Если вы всегда можете быть жизнерадостным и не обращать внимание на боли и недомогания; если вы можете удержаться от жалоб и не утомлять людей своими проблемами...
Если вы можете есть одну и ту же пищу каждый день и быть благодарными за это; если вы можете понять любимого человека, когда у него не хватает на вас времени; если вы можете пропустить мимо ушей обвинения со стороны любимого человека, когда все идёт не так не по вашей вине...
Если вы можете спокойно воспринимать критику; если вы можете относиться к своему бедному другу так же, как и к богатому; если вы можете обойтись без лжи и обмана; если вы можете бороться со стрессом без лекарств, расслабиться без выпивки, заснуть без таблеток...
Если вы можете искренне сказать, что у вас нет предубеждений против цвета кожи, религиозных убеждений, сексуальной ориентации или политики...
Значит вы достигли уровня развития своей собаки.
(Уинстон Черчилль, премьер-министр Великобритании)
Если вы всегда можете быть жизнерадостным и не обращать внимание на боли и недомогания; если вы можете удержаться от жалоб и не утомлять людей своими проблемами...
Если вы можете есть одну и ту же пищу каждый день и быть благодарными за это; если вы можете понять любимого человека, когда у него не хватает на вас времени; если вы можете пропустить мимо ушей обвинения со стороны любимого человека, когда все идёт не так не по вашей вине...
Если вы можете спокойно воспринимать критику; если вы можете относиться к своему бедному другу так же, как и к богатому; если вы можете обойтись без лжи и обмана; если вы можете бороться со стрессом без лекарств, расслабиться без выпивки, заснуть без таблеток...
Если вы можете искренне сказать, что у вас нет предубеждений против цвета кожи, религиозных убеждений, сексуальной ориентации или политики...
Значит вы достигли уровня развития своей собаки.
(Уинстон Черчилль, премьер-министр Великобритании)