— Оль, а ты знаешь, что ты мой самый любимый ребёночек на свете? — Нет! — Не любимый? — Нет! Не надо говорить! — И что же мне делать, если я так сильно тебя люблю? — Сидеть. На стуле. Потом поговорим!
Подобным образом дочь помыкает мной уже четвёртый день, потому что она без сада и полна энергии. А без сада она, потому что приболела. Поначалу это казалось обыкновенной ОРВИ: в ночь на понедельник поднялась температура. Утром выпила нурофен — взбодрилась и повеселела. В обед опять сникла — 38,4. Снова нурофен вернул жажду жизни. Вечером опять поднялась температура, причём до 39,2, и тут Оля стала жаловаться на животик. Но попила воды — полегчало вроде. А от нурофена отказалась.
Когда я отнесла варёную горяченную Олю в спальню, она закричала и заплакала: «Животик болит!» Тут уж я решилась вызвать скорую: совокупность трёхлетнего возраста, высокой температуры и жалоб на боль в животе показалась мне достаточным основанием для звонка по номеру 103.
Оля, услышав слова «скорая» и «доктор», раскричалась пуще прежнего: «Не хочу доктора!», «Не надо скорую!», «У меня ничего не болит!» Серёжа, вызывавший карету, по классике жанра не вспомнил Олину дату рождения. А я сидела на кровати, укачивая Олю, и прокручивала возможные сценарии — один страшнее другого.
Скорая приехала минут через 15. Пожилой доктор сказал Серёже, что мы всё правильно сделали и с такими симптомами лучше перестраховаться. Оля, оглушающе повопив и повырывавшись из моих рук, позволила послушать живот и посмотреть горло. И доктор сказал, что с болью в животе и температурой (которую они сами, кстати, не измеряли) они обязаны отвезти нас к детскому хирургу, дал несколько рекомендаций (в том числе ни в коем случае не принимать противовирусные — мол, после них порой снова приходится вызывать скорую), велел собираться и ушёл в машину. Мы с Олей ехали в газели скорой, Серёжа за нами на своей машине.
Пока мы катались, сидели в очереди к хирургу, ждали результатов анализов крови из пальца, слушали вердикт хирурга («Анализы скорее вирусные, покажитесь педиатру, начните противовирусные. Если снова будет жаловаться на живот, давайте обезболивающее и приходите к хирургу») и ехали домой, температура спала — и, к счастью, больше не поднималась.
Во вторник я заглянула к Оле в горло — и увидела, что теперь оно не только покрасневшее, но и покрывшееся белым налётом. Записалась на среду к педиатру, которая нам очень понравилась: поставила ожидаемый диагноз — «Герпесная ангина» — и назначила лечение мороженым и прогулками! А ещё объяснила, что эта ангина воздействует на лимфоузлы в ЖКТ, отчего бывают болючие спазмы. Ожидаемым же диагноз оказался потому, что в субботу мама одного Олиного одногруппника писала про герпангину, обнаруженную у её сына, который в пятницу был в саду.
В итоге до конца недели нам велено сидеть дома, а в понедельник разрешено идти в сад — если, конечно, не будет ухудшений. Но пока — тьфу-тьфу! — только улучшения. И бесконечные команды-указания-пожелания. И много-много объятий!
Как сказал Серёжа по пути домой, когда Оля мгновенно уснула в автокресле: с почином нас! Надеюсь не частить с вызовом сверхзагруженных врачей скорой, но теперь при необходимости мне не так неловко будет это делать.
— Оль, а ты знаешь, что ты мой самый любимый ребёночек на свете? — Нет! — Не любимый? — Нет! Не надо говорить! — И что же мне делать, если я так сильно тебя люблю? — Сидеть. На стуле. Потом поговорим!
Подобным образом дочь помыкает мной уже четвёртый день, потому что она без сада и полна энергии. А без сада она, потому что приболела. Поначалу это казалось обыкновенной ОРВИ: в ночь на понедельник поднялась температура. Утром выпила нурофен — взбодрилась и повеселела. В обед опять сникла — 38,4. Снова нурофен вернул жажду жизни. Вечером опять поднялась температура, причём до 39,2, и тут Оля стала жаловаться на животик. Но попила воды — полегчало вроде. А от нурофена отказалась.
Когда я отнесла варёную горяченную Олю в спальню, она закричала и заплакала: «Животик болит!» Тут уж я решилась вызвать скорую: совокупность трёхлетнего возраста, высокой температуры и жалоб на боль в животе показалась мне достаточным основанием для звонка по номеру 103.
Оля, услышав слова «скорая» и «доктор», раскричалась пуще прежнего: «Не хочу доктора!», «Не надо скорую!», «У меня ничего не болит!» Серёжа, вызывавший карету, по классике жанра не вспомнил Олину дату рождения. А я сидела на кровати, укачивая Олю, и прокручивала возможные сценарии — один страшнее другого.
Скорая приехала минут через 15. Пожилой доктор сказал Серёже, что мы всё правильно сделали и с такими симптомами лучше перестраховаться. Оля, оглушающе повопив и повырывавшись из моих рук, позволила послушать живот и посмотреть горло. И доктор сказал, что с болью в животе и температурой (которую они сами, кстати, не измеряли) они обязаны отвезти нас к детскому хирургу, дал несколько рекомендаций (в том числе ни в коем случае не принимать противовирусные — мол, после них порой снова приходится вызывать скорую), велел собираться и ушёл в машину. Мы с Олей ехали в газели скорой, Серёжа за нами на своей машине.
Пока мы катались, сидели в очереди к хирургу, ждали результатов анализов крови из пальца, слушали вердикт хирурга («Анализы скорее вирусные, покажитесь педиатру, начните противовирусные. Если снова будет жаловаться на живот, давайте обезболивающее и приходите к хирургу») и ехали домой, температура спала — и, к счастью, больше не поднималась.
Во вторник я заглянула к Оле в горло — и увидела, что теперь оно не только покрасневшее, но и покрывшееся белым налётом. Записалась на среду к педиатру, которая нам очень понравилась: поставила ожидаемый диагноз — «Герпесная ангина» — и назначила лечение мороженым и прогулками! А ещё объяснила, что эта ангина воздействует на лимфоузлы в ЖКТ, отчего бывают болючие спазмы. Ожидаемым же диагноз оказался потому, что в субботу мама одного Олиного одногруппника писала про герпангину, обнаруженную у её сына, который в пятницу был в саду.
В итоге до конца недели нам велено сидеть дома, а в понедельник разрешено идти в сад — если, конечно, не будет ухудшений. Но пока — тьфу-тьфу! — только улучшения. И бесконечные команды-указания-пожелания. И много-много объятий!
Как сказал Серёжа по пути домой, когда Оля мгновенно уснула в автокресле: с почином нас! Надеюсь не частить с вызовом сверхзагруженных врачей скорой, но теперь при необходимости мне не так неловко будет это делать.
BY Ты справляешься
Warning: Undefined variable $i in /var/www/group-telegram/post.php on line 260
That hurt tech stocks. For the past few weeks, the 10-year yield has traded between 1.72% and 2%, as traders moved into the bond for safety when Russia headlines were ugly—and out of it when headlines improved. Now, the yield is touching its pandemic-era high. If the yield breaks above that level, that could signal that it’s on a sustainable path higher. Higher long-dated bond yields make future profits less valuable—and many tech companies are valued on the basis of profits forecast for many years in the future. In a statement, the regulator said the search and seizure operation was carried out against seven individuals and one corporate entity at multiple locations in Ahmedabad and Bhavnagar in Gujarat, Neemuch in Madhya Pradesh, Delhi, and Mumbai. At the start of 2018, the company attempted to launch an Initial Coin Offering (ICO) which would enable it to enable payments (and earn the cash that comes from doing so). The initial signals were promising, especially given Telegram’s user base is already fairly crypto-savvy. It raised an initial tranche of cash – worth more than a billion dollars – to help develop the coin before opening sales to the public. Unfortunately, third-party sales of coins bought in those initial fundraising rounds raised the ire of the SEC, which brought the hammer down on the whole operation. In 2020, officials ordered Telegram to pay a fine of $18.5 million and hand back much of the cash that it had raised. Given the pro-privacy stance of the platform, it’s taken as a given that it’ll be used for a number of reasons, not all of them good. And Telegram has been attached to a fair few scandals related to terrorism, sexual exploitation and crime. Back in 2015, Vox described Telegram as “ISIS’ app of choice,” saying that the platform’s real use is the ability to use channels to distribute material to large groups at once. Telegram has acted to remove public channels affiliated with terrorism, but Pavel Durov reiterated that he had no business snooping on private conversations. "Like the bombing of the maternity ward in Mariupol," he said, "Even before it hits the news, you see the videos on the Telegram channels."
from ca
