Стальной шлем

​​Закат немецких мандаринов

Феодальная раздробленность и Реформация оказались исключительной удачей для академического мира Германии. Каждый немецкий феодал желал, чтобы в его княжестве обязательно имелся университет, с помощью которого можно было обосновать, почему вероисповедание князя круче, чем у соседа. Множественность юрисдикций и конкуренция между ними превратили Германию в «страну университетов», а людей с высшим образованием – в особую привилегированную группу с развитым самосознанием и пониманием своих корпоративных интересов.

Со временем университетское сословие, превратившееся в альтернативную аристократию, только без титула, но со степенью (Макс Вебер использовал для определения «просвещённой элиты» термин «мандарин», отсылая к китайскому опыту), перестало удовлетворяться ролью безропотного придатка государственной машины, поставляющего чиновников и прочих людей «полезных профессий». В первой половине XIX в. университеты стали рассадниками либерализма, что привело к революции 1848 г. Однако революция провалилась, и это стало поворотной вехой. Государство и мандарины заключили негласный пакт. Мандарины больше не лезли в политику, в то время как государство обеспечивало полную исследовательскую свободу (пока та не заходила за политические рамки) и предоставляло автономию в решении внутрикорпоративных дел. В результате взлёт немецкой науки во второй половине XIX в. сопровождался ростом аполитичности и «консервацией» университетской идеологии.

Однако перелом веков поставил перед мандаринами новую проблему. Если ещё в 1870 г. Германия являлась преимущественно сельской периферией Европы, то всего через 20 лет она стала индустриальным сердцем континента. Наступление «века масс и машин» приводило большинство интеллектуалов в ужас, так как грозило разрушить их уютный ламповый мирок, в котором небольшая кучка учёных людей могла упиваться своей образованностью и превосходством над теми, кто не кончал университетов: титулярной аристократией, ограниченными мещанами, денежными мешками из буржуазии и рабоче-крестьянским быдлом. Примерно с 1890 г. страх и ощущение кризиса стали определяющими чувствами большинства немецких интеллектуалов. В следующие десятилетия, ставшие, пожалуй, наиболее плодовитыми для немецкой науки, учёные пытались найти выход из тупика.

Упрощая, можно выделить две господствовавшие тенденции: ортодоксов и модернистов. И те, и другие в целом были солидарны в своём страхе новых времён, осознании собственной элитарной исключительности, нелюбви к позитивизму, и, напротив, в желании возродить культуру через идеализм. Однако если первые собирались дать бескомпромиссный бой Модерну, то вторые, чуть более рационально прикидывая шансы на успех, предпочитали заключить компромисс с действительностью. Пожертвовать частью отживших институтов (включая политические) и встроиться в новые социальные отношения, чтобы сохранить то самое ценное, что ещё возможно сохранить. Противостояние между ортодоксами и модернистами достигло своего апогея в 1920-е гг., совпав с пиком политического конфликта в обществе.

В итоге консервативные «аристократы духа», сами того не желая, подготовили интеллектуальную почву для появления куда более плебейского и низменного, но тоже антимодернистского по своей риторике движения – национал-социализма. В начале 1930-х гг., ещё до назначения Гитлера канцлером, немецкие университеты практически без сопротивления как перезрелые плоды один за другим упали в объятия нацистов. Последние, воспользовавшись ситуативными союзниками, придя к власти, кинули их. Университеты и науки, прежде всего социальные, находились при Гитлере в невиданном упадке из-за эмиграции или запрете на работу для многих преподавателей, цензурных ограничений, а также из-за гипертрофированного госзаказа на прикладные специальности, прежде всего – медицину (врачи нужны фронту).

После 1945 г. немецкая наука более-менее возродилась, пусть уже и не в том блеске, что был ей свойственен до 1933 г. Ну а в 1969 г. в свет вышла монография историка Фрица Рингера «Закат немецких мандаринов», сюжет которой я здесь пересказал.

www.group-telegram.com/ca/stahlhelm.com/2506

4.1K viewsSep 4, 2021 at 16:48

​​Закат немецких мандаринов

Феодальная раздробленность и Реформация оказались исключительной удачей для академического мира Германии. Каждый немецкий феодал желал, чтобы в его княжестве обязательно имелся университет, с помощью которого можно было обосновать, почему вероисповедание князя круче, чем у соседа. Множественность юрисдикций и конкуренция между ними превратили Германию в «страну университетов», а людей с высшим образованием – в особую привилегированную группу с развитым самосознанием и пониманием своих корпоративных интересов.

Со временем университетское сословие, превратившееся в альтернативную аристократию, только без титула, но со степенью (Макс Вебер использовал для определения «просвещённой элиты» термин «мандарин», отсылая к китайскому опыту), перестало удовлетворяться ролью безропотного придатка государственной машины, поставляющего чиновников и прочих людей «полезных профессий». В первой половине XIX в. университеты стали рассадниками либерализма, что привело к революции 1848 г. Однако революция провалилась, и это стало поворотной вехой. Государство и мандарины заключили негласный пакт. Мандарины больше не лезли в политику, в то время как государство обеспечивало полную исследовательскую свободу (пока та не заходила за политические рамки) и предоставляло автономию в решении внутрикорпоративных дел. В результате взлёт немецкой науки во второй половине XIX в. сопровождался ростом аполитичности и «консервацией» университетской идеологии.

Однако перелом веков поставил перед мандаринами новую проблему. Если ещё в 1870 г. Германия являлась преимущественно сельской периферией Европы, то всего через 20 лет она стала индустриальным сердцем континента. Наступление «века масс и машин» приводило большинство интеллектуалов в ужас, так как грозило разрушить их уютный ламповый мирок, в котором небольшая кучка учёных людей могла упиваться своей образованностью и превосходством над теми, кто не кончал университетов: титулярной аристократией, ограниченными мещанами, денежными мешками из буржуазии и рабоче-крестьянским быдлом. Примерно с 1890 г. страх и ощущение кризиса стали определяющими чувствами большинства немецких интеллектуалов. В следующие десятилетия, ставшие, пожалуй, наиболее плодовитыми для немецкой науки, учёные пытались найти выход из тупика.

Упрощая, можно выделить две господствовавшие тенденции: ортодоксов и модернистов. И те, и другие в целом были солидарны в своём страхе новых времён, осознании собственной элитарной исключительности, нелюбви к позитивизму, и, напротив, в желании возродить культуру через идеализм. Однако если первые собирались дать бескомпромиссный бой Модерну, то вторые, чуть более рационально прикидывая шансы на успех, предпочитали заключить компромисс с действительностью. Пожертвовать частью отживших институтов (включая политические) и встроиться в новые социальные отношения, чтобы сохранить то самое ценное, что ещё возможно сохранить. Противостояние между ортодоксами и модернистами достигло своего апогея в 1920-е гг., совпав с пиком политического конфликта в обществе.

В итоге консервативные «аристократы духа», сами того не желая, подготовили интеллектуальную почву для появления куда более плебейского и низменного, но тоже антимодернистского по своей риторике движения – национал-социализма. В начале 1930-х гг., ещё до назначения Гитлера канцлером, немецкие университеты практически без сопротивления как перезрелые плоды один за другим упали в объятия нацистов. Последние, воспользовавшись ситуативными союзниками, придя к власти, кинули их. Университеты и науки, прежде всего социальные, находились при Гитлере в невиданном упадке из-за эмиграции или запрете на работу для многих преподавателей, цензурных ограничений, а также из-за гипертрофированного госзаказа на прикладные специальности, прежде всего – медицину (врачи нужны фронту).

После 1945 г. немецкая наука более-менее возродилась, пусть уже и не в том блеске, что был ей свойственен до 1933 г. Ну а в 1969 г. в свет вышла монография историка Фрица Рингера «Закат немецких мандаринов», сюжет которой я здесь пересказал.

BY Стальной шлем