О сделке с ХАМАС. Ощущение гнусное, бессилие и злость. При этом я отношусь к числу тех немногих, кто с самого начала писал, что ничем иным это закончиться не может, и поэтому сомневался, стоит ли начинать, хотя одновременно понимал, что не начинать тоже невозможно.
Уничтожить ХАМАС раз и навсегда, найти таким образом какое-то окончательное решение палестинской проблемы было целью изначально утопической. И если это и на самом деле было целью, то все, что происходило после 7 октября, представляется мне достаточно авантюрным проектом. Впрочем, вряд ли это было действительной целью. И была ли вообще цель? Скорее, была политическая потребность в действии, которое было проще совершить, чем не совершить, а дальше одно цеплялось за другое. Все в той или иной мере оказались заложниками. Кто-то - у террористов, кто-то - у собственных амбиций, кто-то - у геополитической конъюнктуры, а все вместе – у истории.
Что мешало уничтожить ХАМАС? То же самое, что мешало предотвратить его возникновение. Расклад сил в мире оказался не в пользу Израиля. Было понятно, что Израилю просто не дадут это сделать до конца, а значит, неизбежно будет минута горького разочарования в финальной фазе, - она сейчас и наступает, – одна из тех минут, которые могут длиться часами, переходящими в сутки, недели, месяцы и десятилетия. Мы стоим на пороге запрограммированного отчаяния перед бесконечностью зла.
Но, если абсолютное решение невозможно, то почему нельзя удовлетвориться относительным: ХАМАС ослаблен, руководство в значительной мере уничтожено, то же можно сказать и об инфраструктуре, быстро не оправятся. Проблема в том, что если решение относительно, а не абсолютно, то возникает вопрос цены. Если решение окончательное, то оно бесценно, а если только временное, то отнюдь. Ценой попытки решить палестинский вопрос одним махом стало окончательное соединение антисемитизма с лево-анархистским мейнстримом. Кто знает, это нормально или слишком дорого? И не обернется ли в будущем еще большей катастрофой?
Ситуация вокруг этой сделки, как и вокруг всей политики Нетаньяху по преодолению кризиса, настолько мутная, что я ни разу не буду удивлен, если она будет сорвана на любом из ее этапов. Ну и чувствует мое сердце, что приблизительно тот же привкус нас ждёт некоторое время спустя при подведении итогов войны в Украине. И ощущения будут те же, и стратегическая неопределенность относительно исторической верности политического решения, когда выяснится, что Россию, как и ХАМАС, уничтожить нельзя, и именно потому, что никто из сильных мира сего этого просто не желает.
Уничтожить ХАМАС раз и навсегда, найти таким образом какое-то окончательное решение палестинской проблемы было целью изначально утопической. И если это и на самом деле было целью, то все, что происходило после 7 октября, представляется мне достаточно авантюрным проектом. Впрочем, вряд ли это было действительной целью. И была ли вообще цель? Скорее, была политическая потребность в действии, которое было проще совершить, чем не совершить, а дальше одно цеплялось за другое. Все в той или иной мере оказались заложниками. Кто-то - у террористов, кто-то - у собственных амбиций, кто-то - у геополитической конъюнктуры, а все вместе – у истории.
Что мешало уничтожить ХАМАС? То же самое, что мешало предотвратить его возникновение. Расклад сил в мире оказался не в пользу Израиля. Было понятно, что Израилю просто не дадут это сделать до конца, а значит, неизбежно будет минута горького разочарования в финальной фазе, - она сейчас и наступает, – одна из тех минут, которые могут длиться часами, переходящими в сутки, недели, месяцы и десятилетия. Мы стоим на пороге запрограммированного отчаяния перед бесконечностью зла.
Но, если абсолютное решение невозможно, то почему нельзя удовлетвориться относительным: ХАМАС ослаблен, руководство в значительной мере уничтожено, то же можно сказать и об инфраструктуре, быстро не оправятся. Проблема в том, что если решение относительно, а не абсолютно, то возникает вопрос цены. Если решение окончательное, то оно бесценно, а если только временное, то отнюдь. Ценой попытки решить палестинский вопрос одним махом стало окончательное соединение антисемитизма с лево-анархистским мейнстримом. Кто знает, это нормально или слишком дорого? И не обернется ли в будущем еще большей катастрофой?
Ситуация вокруг этой сделки, как и вокруг всей политики Нетаньяху по преодолению кризиса, настолько мутная, что я ни разу не буду удивлен, если она будет сорвана на любом из ее этапов. Ну и чувствует мое сердце, что приблизительно тот же привкус нас ждёт некоторое время спустя при подведении итогов войны в Украине. И ощущения будут те же, и стратегическая неопределенность относительно исторической верности политического решения, когда выяснится, что Россию, как и ХАМАС, уничтожить нельзя, и именно потому, что никто из сильных мира сего этого просто не желает.
Я в последнее время довольно внимательно и не без удовольствия читаю Александра Морозова. Он нашел очень удачный формат препарирования нашей мутной действительности через четкую постановку вопросов и обозначение каскадов дилемм, которые возникают при попытке ответить на эти вопросы. Даже если я не согласен с некоторыми ответами, я практически всегда согласен с вопросами.
Одна из последних обозначенных им дилемм: уничтожение путинизма возможно только через бескомпромиссную победу Украины, что требует продолжения кровавой и, по всей видимости, малоперспективной для Украины и альянса войны, а достижение мира на условиях компромисса с Путиным позволяет тоталитарному режиму выскользнуть из западни, что лишает смысла существование оппозиции в эмиграции, которой не удастся въехать в Россию на белом коне.
Это честный и спокойный срез того раздрая в среде оппозиционно настроенных к Путину интеллектуалов, которых смена администрации в Вашингтоне вывела из зоны морального и политического комфорта. Это нерешаемое уравнение, на мой сугубо субъективный взгляд, становится, однако, решаемым, если вычеркнуть из него эгоизм и амбиции поколения, которое в силу возраста и положения (в том числе территориального) хотело получить победу над путинизмом «по тарифу «Джинс»» - то есть все и сразу.
Конечно, поражение Путина означало бы быстрое и наименее затратное для нынешней оппозиции падение режима (мне руку поднял рефери, которой я не бил). Но для меня из этого не вытекает автоматически, что компромисс с Путиным ради прекращения войны, которая все меньше обещает быть победоносной для Украины и альянса, ведет к стабилизации путинского режима. Отнюдь, возвращение к мирной жизни таит в себе огромные риски для этого режима, в чем его архитекторы отдают себе отчет. Недаром некоторые из них годами воспевали войну как единственный инструмент самосохранения.
Переход к мирной жизни означает для Кремля и переход к старой политической повестке, в которой доминирующую роль будет играть социальная несправедливость, коррупция и бедность – то есть к той самой повестке, в которой режим был не особо силен уже в начале десятых. К тому же она будет «утяжелена» социально-политическими проблемами, вызванными последствиями трехлетней войны. Эта повестка рано или поздно доест Путина. Пусть не так стремительно, как поражение в войне, но зато с меньшими рисками сходу вывалиться в острую фазу гражданской войны.
Конечно, правильным было бы немедленное и справедливое возмездие за совершенные преступления. Но в истории нередки случаи, когда справедливости приходится ждать долго. Почти наверняка на этот раз ожидание не растянется на 70 лет и ограничится одним поколенческим шагом. Это, возможно, обрекает на политическое вымирание нынешнее поколение борцов с режимом, которые застрянут в эмиграции, но вряд ли Россию можно удивить еще одной генерацией «лишних людей». Их личный кризис не надо путать с кризисом революционно-демократического движения, которое развивается своим чередом, но не по тем лекалам, которые ранее представлялись и самыми вероятными, и самыми желательными.
Путинский режим обречен не потому, что он обязан проиграть одну конкретно взятую войну, а потому, что он антиисторичен. А вот кто станет бенефициаром его падения – это уже второй вопрос. Поражение режима в войне сразу привело бы к власти радикальные силы (не обязательно, кстати, демократические). Компромисс с Путиным, скорее всего, окажется поначалу полезным «вторым ученикам», которые и начнут плавный демонтаж режима. Это более долгий и запутанный путь, но и он выводит к Храму.
Одна из последних обозначенных им дилемм: уничтожение путинизма возможно только через бескомпромиссную победу Украины, что требует продолжения кровавой и, по всей видимости, малоперспективной для Украины и альянса войны, а достижение мира на условиях компромисса с Путиным позволяет тоталитарному режиму выскользнуть из западни, что лишает смысла существование оппозиции в эмиграции, которой не удастся въехать в Россию на белом коне.
Это честный и спокойный срез того раздрая в среде оппозиционно настроенных к Путину интеллектуалов, которых смена администрации в Вашингтоне вывела из зоны морального и политического комфорта. Это нерешаемое уравнение, на мой сугубо субъективный взгляд, становится, однако, решаемым, если вычеркнуть из него эгоизм и амбиции поколения, которое в силу возраста и положения (в том числе территориального) хотело получить победу над путинизмом «по тарифу «Джинс»» - то есть все и сразу.
Конечно, поражение Путина означало бы быстрое и наименее затратное для нынешней оппозиции падение режима (мне руку поднял рефери, которой я не бил). Но для меня из этого не вытекает автоматически, что компромисс с Путиным ради прекращения войны, которая все меньше обещает быть победоносной для Украины и альянса, ведет к стабилизации путинского режима. Отнюдь, возвращение к мирной жизни таит в себе огромные риски для этого режима, в чем его архитекторы отдают себе отчет. Недаром некоторые из них годами воспевали войну как единственный инструмент самосохранения.
Переход к мирной жизни означает для Кремля и переход к старой политической повестке, в которой доминирующую роль будет играть социальная несправедливость, коррупция и бедность – то есть к той самой повестке, в которой режим был не особо силен уже в начале десятых. К тому же она будет «утяжелена» социально-политическими проблемами, вызванными последствиями трехлетней войны. Эта повестка рано или поздно доест Путина. Пусть не так стремительно, как поражение в войне, но зато с меньшими рисками сходу вывалиться в острую фазу гражданской войны.
Конечно, правильным было бы немедленное и справедливое возмездие за совершенные преступления. Но в истории нередки случаи, когда справедливости приходится ждать долго. Почти наверняка на этот раз ожидание не растянется на 70 лет и ограничится одним поколенческим шагом. Это, возможно, обрекает на политическое вымирание нынешнее поколение борцов с режимом, которые застрянут в эмиграции, но вряд ли Россию можно удивить еще одной генерацией «лишних людей». Их личный кризис не надо путать с кризисом революционно-демократического движения, которое развивается своим чередом, но не по тем лекалам, которые ранее представлялись и самыми вероятными, и самыми желательными.
Путинский режим обречен не потому, что он обязан проиграть одну конкретно взятую войну, а потому, что он антиисторичен. А вот кто станет бенефициаром его падения – это уже второй вопрос. Поражение режима в войне сразу привело бы к власти радикальные силы (не обязательно, кстати, демократические). Компромисс с Путиным, скорее всего, окажется поначалу полезным «вторым ученикам», которые и начнут плавный демонтаж режима. Это более долгий и запутанный путь, но и он выводит к Храму.
Волей случая вознесенный на вершину власти, но, как оказалось, вожделевший ее всю сознательную жизнь.
Умеющий как никто слушать и слышать массу и заводить толпу.
Готовый в любую минуту объявить какую-нибудь гражданскую войну и войну вообще под предлогом защиты мира, в том числе – гражданского.
Враг олигархии и глубинного государства, родившийся исключительно благодаря союзу больших денег с самыми темными и реакционными силами госаппарата.
Всегда готовый взорвать любые устои ради спасения Традиции, вечно отстающий на полтора века неоимперец.
О ком это я? О Трампе? Или о Путине?
С высоты сегодняшнего дня Путин выглядит предтечей Трампа, эдаким «черным Иоанном Крестителем» нового Средневековья.
Путин предвосхитил эпоху реакционной реставрации на периферии мировой капсистемы. Трамп провозгласил начало этой эпохи в ее сердце.
Все ждут союза Путина и Трампа, потому что они похожи. Но в физике одноименные заряды отталкиваются. Социум – не физика, но кто знает, как это здесь работает. Гитлер и Сталин тоже были похожи.
Впрочем, у Гитлера сложились неплохие отношения с Муссолини, хоть он и презирал первопроходца фашизма как слабака. Но Муссолини признал лидерство Гитлера. Вряд ли этого можно ожидать в случае с Трампом и Путиным.
Трамп, как и Путин, реакционный революционер. Он контрреволюцию внедряет революционными методами. Не думаю, что его остановят такие условности как конституционные ограничения. Разве что какие-то законы механики. Например, баллистика.
И тот, и другой являются реакцией общества на левый, точнее – большевистский перехлест предшествующей эпохи. Просто перехлест этот начался с окраины европейской цивилизации, с ее азиатского приграничья, где в 90-е годы как раз и случилось первое пришествие «либеральной империи». Путин – реакция на «предательские 90-е России». Трамп – реакция на американские «политкорректные нулевые». Первое случилось с гигантским перехлестом. Второе тоже обещает быть не слишком дозированной терапией.
В конечном счете и Путин, и Трамп состоялись лишь потому, что, будучи циничными безыдейными прагматиками, оседлали идеологию «новых правых» в ее самой брутальной, самой радикальной версии. И тот, и другой в определенный момент своей политической карьеры стали «лицом» ультраправых политических проектов. С этого момента их личные человеческие качества, симпатии и антипатии, «привязанности» и «отвязанности» перестали играть существенную историческую роль. Значение имеет только идеология, выразителями которой они волей-неволей стали. Революцию «черных философов» в России три года спустя приветствует через океан революция «черных инвесторов».
Если маятник не вылетит за рамку, то он рано или поздно пойдет снова влево, надеюсь, с меньшим размахом. Вопрос – где? Может, и в России с лейтмотивом: «Мы вас породили, мы вас должны и аннигилировать»…
Умеющий как никто слушать и слышать массу и заводить толпу.
Готовый в любую минуту объявить какую-нибудь гражданскую войну и войну вообще под предлогом защиты мира, в том числе – гражданского.
Враг олигархии и глубинного государства, родившийся исключительно благодаря союзу больших денег с самыми темными и реакционными силами госаппарата.
Всегда готовый взорвать любые устои ради спасения Традиции, вечно отстающий на полтора века неоимперец.
О ком это я? О Трампе? Или о Путине?
С высоты сегодняшнего дня Путин выглядит предтечей Трампа, эдаким «черным Иоанном Крестителем» нового Средневековья.
Путин предвосхитил эпоху реакционной реставрации на периферии мировой капсистемы. Трамп провозгласил начало этой эпохи в ее сердце.
Все ждут союза Путина и Трампа, потому что они похожи. Но в физике одноименные заряды отталкиваются. Социум – не физика, но кто знает, как это здесь работает. Гитлер и Сталин тоже были похожи.
Впрочем, у Гитлера сложились неплохие отношения с Муссолини, хоть он и презирал первопроходца фашизма как слабака. Но Муссолини признал лидерство Гитлера. Вряд ли этого можно ожидать в случае с Трампом и Путиным.
Трамп, как и Путин, реакционный революционер. Он контрреволюцию внедряет революционными методами. Не думаю, что его остановят такие условности как конституционные ограничения. Разве что какие-то законы механики. Например, баллистика.
И тот, и другой являются реакцией общества на левый, точнее – большевистский перехлест предшествующей эпохи. Просто перехлест этот начался с окраины европейской цивилизации, с ее азиатского приграничья, где в 90-е годы как раз и случилось первое пришествие «либеральной империи». Путин – реакция на «предательские 90-е России». Трамп – реакция на американские «политкорректные нулевые». Первое случилось с гигантским перехлестом. Второе тоже обещает быть не слишком дозированной терапией.
В конечном счете и Путин, и Трамп состоялись лишь потому, что, будучи циничными безыдейными прагматиками, оседлали идеологию «новых правых» в ее самой брутальной, самой радикальной версии. И тот, и другой в определенный момент своей политической карьеры стали «лицом» ультраправых политических проектов. С этого момента их личные человеческие качества, симпатии и антипатии, «привязанности» и «отвязанности» перестали играть существенную историческую роль. Значение имеет только идеология, выразителями которой они волей-неволей стали. Революцию «черных философов» в России три года спустя приветствует через океан революция «черных инвесторов».
Если маятник не вылетит за рамку, то он рано или поздно пойдет снова влево, надеюсь, с меньшим размахом. Вопрос – где? Может, и в России с лейтмотивом: «Мы вас породили, мы вас должны и аннигилировать»…
В продолжение ранее написанного и сказанного: я думаю, мы прошли через перевал, и дальше история покатится под горку. Не знаю, к добру ли, не к добру ли, но очевидно - с ускорением. Пружина, до этого только сжимавшаяся, начнет разжиматься. Но и разжиматься можно по-разному. Можно плавно, в лайтовом режиме, а можно рывком в хардкорном. Как по мне, вопрос с вектором движения этой пружины можно считать решенным. Все упирается именно в режим этого самого разжатия: успеем увернуться или нет?
Если Трамп будет действовать прагматично и под прикрытием воплей о том, как именно он сделает Америку великой, он на самом деле будет ее грамотно сливать, заключая налево и направо разумные компромиссные сделки, тем самым медленно и поэтапно сокращая зону американского глобального влияния, то у мира есть определенные шансы на выживание. А вот если он и на самом деле намерен сделать Америку великой опять, то я бы начал беспокоиться, потому что в этом случае пружина может распрямиться стремительно, так что никто не отпрыгнет.
От чего это может зависеть? Из физики мы знаем, что пружина разжимается медленнее, если к ней присобачили противовес. А когда ее ничего не сдерживает, то она разжимается враз. То есть, если условно то, что можно обозначить как Семья Трампа, будет как-то уравновешено внутри себя другими центрами силы (тем же Венсом или, на худой конец, Маском), то можно рассчитывать на некоторое замедление пружины. А если другие силы будут отброшены или попросту войдут в резонанс с семьей, то эффект от разжатия пружины Трампа поразит любое самое смелое воображение.
На «Пастуховской кухне», как и на миллионах других кухонь, разбросанных по всему свету, посудачили о Трампе. Ну что ж, свершилось, и сказка снова стала былью. Слушая инаугурационную речь Трампа, я думал о том, что это уже не развидеть - ни в эмоциональном, ни в историческом плане. В этом смысле она сопоставима с фултоновской лекцией Черчилля в 1946 году или с выступлением Путина в Мюнхене в 2007 году. Она формулирует новую парадигму как для Америки, так и для всего мира.
В чем суть «парадигмы Трампа»? На мой взгляд, главное в ней то, что она обращена на самом деле не вперед, а назад. Он, как и Путин, много говорит о будущем, но в действительности уперся взглядом в прошлое и не в силах от него оторваться. Но и в прошлом он не столько хочет воспроизвести какой-то дорогой его сердцу компонент, воссоздать какую-то, на его взгляд, идеальную модель, сколько хочет просто вымарать из этого прошлого одну ненавистную для него страницу – «эпоху гнилого либерализма», «время предателей», «десятилетия позора». Он пришел не строить, а мстить. Чем бы он формально ни занимался, по сути он будет сводить счеты – с людьми и с историей.
Я ожидаю ускорения исторического времени. Это инъекция адреналина прямо в сердце мировой капсистемы, впавшей в кому от левого передоза. Просчитать последствия такой инъекции не может ни один врач. Это реанимационное мероприятие, дальше – либо выживет, либо нет.
https://youtu.be/S41wmyNbZQM?si=ds0w467k_A01FRWk
Если Трамп будет действовать прагматично и под прикрытием воплей о том, как именно он сделает Америку великой, он на самом деле будет ее грамотно сливать, заключая налево и направо разумные компромиссные сделки, тем самым медленно и поэтапно сокращая зону американского глобального влияния, то у мира есть определенные шансы на выживание. А вот если он и на самом деле намерен сделать Америку великой опять, то я бы начал беспокоиться, потому что в этом случае пружина может распрямиться стремительно, так что никто не отпрыгнет.
От чего это может зависеть? Из физики мы знаем, что пружина разжимается медленнее, если к ней присобачили противовес. А когда ее ничего не сдерживает, то она разжимается враз. То есть, если условно то, что можно обозначить как Семья Трампа, будет как-то уравновешено внутри себя другими центрами силы (тем же Венсом или, на худой конец, Маском), то можно рассчитывать на некоторое замедление пружины. А если другие силы будут отброшены или попросту войдут в резонанс с семьей, то эффект от разжатия пружины Трампа поразит любое самое смелое воображение.
На «Пастуховской кухне», как и на миллионах других кухонь, разбросанных по всему свету, посудачили о Трампе. Ну что ж, свершилось, и сказка снова стала былью. Слушая инаугурационную речь Трампа, я думал о том, что это уже не развидеть - ни в эмоциональном, ни в историческом плане. В этом смысле она сопоставима с фултоновской лекцией Черчилля в 1946 году или с выступлением Путина в Мюнхене в 2007 году. Она формулирует новую парадигму как для Америки, так и для всего мира.
В чем суть «парадигмы Трампа»? На мой взгляд, главное в ней то, что она обращена на самом деле не вперед, а назад. Он, как и Путин, много говорит о будущем, но в действительности уперся взглядом в прошлое и не в силах от него оторваться. Но и в прошлом он не столько хочет воспроизвести какой-то дорогой его сердцу компонент, воссоздать какую-то, на его взгляд, идеальную модель, сколько хочет просто вымарать из этого прошлого одну ненавистную для него страницу – «эпоху гнилого либерализма», «время предателей», «десятилетия позора». Он пришел не строить, а мстить. Чем бы он формально ни занимался, по сути он будет сводить счеты – с людьми и с историей.
Я ожидаю ускорения исторического времени. Это инъекция адреналина прямо в сердце мировой капсистемы, впавшей в кому от левого передоза. Просчитать последствия такой инъекции не может ни один врач. Это реанимационное мероприятие, дальше – либо выживет, либо нет.
https://youtu.be/S41wmyNbZQM?si=ds0w467k_A01FRWk
YouTube
Трамп вернулся - нас ждут глобальные перемены? Дугин жаждет "Большой Чистки". Пастуховская Кухня
Девяносто шестой выпуск передачи Владимира Пастухова, ведущий - Борис Пастухов
https://www.group-telegram.com/v_pastukhov.com - Владимир Пастухов
https://www.group-telegram.com/b_pastukhov - Борис Пастухов
https://www.group-telegram.com/v_pastukhov.com - Владимир Пастухов
https://www.group-telegram.com/b_pastukhov - Борис Пастухов
Платье Мелании на инаугурации Трампа похоже на памятник Хрущеву работы Неизвестного, только не на могиле, а при жизни. Странная перекличка черно-белых эпох. Трамп исцеляющий и Трамп калечащий, ангел и черт, веселый и грустный клоун под одной маской. И впереди уже никогда не будет ни единой краски, ни промежуточных цветов. Только черное и белое в одном флаконе. Ей ли не знать.
Тактика Трампа на дальних подступах к переговорам о завершении войны в Украине напоминает тактику кальмара, который в сложных ситуациях выпускает чернила и прячет себя внутри темного облака. Судя по тому, что успел наговорить Трамп за первые дни своего нового срока, он пока не знает, что с этим (войной в Украине) делать, и поэтому прячется за чернильным облаком, состоящим из десятков противоречащих друг другу заявлений, главная цель которых - не создавать ни у одного из участников конфликта ощущения своей безопасности. Ориентироваться сейчас на эти заявления - все равно что искать кальмара в темной воде.
Справедливости ради надо сказать, что утверждение, будто бы у Трампа нет никакого плана, имеет такое же право на существование, как и утверждение, что у него есть план. Это в некотором смысле «план Шредингера» - он как бы есть, и одновременно его нет. Есть идея, что Зеленского можно запугать тем, что Америка больше не даст ему денег и оружия, а Путина – тем, что Америка даст Зеленскому в разы больше денег и оружия, чем Байден. Успех плана Трампа целиком зависит от того, насколько Путин и Зеленский оба поверят в его способность сделать как первое, так и второе. Пока не верит ни тот, ни другой, и поэтому оба тянут резину. Но еще не вечер, Трамп еще не до конца «уконтрапупил мировую атмосферу». В этой ситуации в своих прогнозах мы вынуждены оставаться в очень общих рамках того, что в принципе могут позволить себе участники этого странного танго втроем.
Практически ни у кого нет иллюзий, что Украина как Украина Трампа вообще не интересует и, будь его воля, он бы сдал ее Путину с доплатой, посчитав выгоду от разницы с бюджетными тратами на продолжение войны. Но, к счастью для Украины, она волнует Трампа как прецедент (Китай внимательно смотрит, чем все закончится, и тоже может повторить) и как точка уязвимости на ближайших выборах в конгресс и сенат, где украинский вопрос может выскочить в наиболее неприятной для него формулировке («слабак» Трамп проиграл Украину Путину). Поэтому у Трампа есть свои «красные линии» на переговорах с Путиным. Трамп готов делить Украину, но не очень готов ее отдать целиком.
В настоящий момент, если отложить в сторону бескомпромиссный сценарий «победы над Путиным на поле боя», за который топит Зеленский, на переговорном столе лежат всего три возможных компромиссных сценария: «немецкий» - при котором часть Украины остается за Путиным, часть за Западом и обе части вооружены до зубов (речь о членстве в НАТО не идет); «австрийский» - при котором Путин не только легитимизирует в той или иной форме контроль над всей или частью уже оккупированной территории Украины, но и оговаривает серьезные ограничения во внешней и внутренней политике для оставшейся части (например, по размеру вооруженных сил) и «афганский», при котором контроль Путина распространяется на всю Украину через контролируемое им прокси-правительство.
По-прежнему думаю, что «афганский» сценарий для Трампа политически неприемлем и, если Путин будет настаивать на нем, это может привести к срыву переговоров и дальнейшей эскалации конфликта. То есть основной торг будет происходить за степень «оборонного суверенитета» Украины в рамках выбора между «немецким» и «австрийским» сценариями. В этой связи я скептически отношусь к поиску «философского камня безопасности» для Украины, которым занимается администрация Зеленского.
Полагаю, что единственной реальной гарантией безопасности Украины является сохранение и развитие собственной боеспособной армии и восстановление собственной оборонной промышленности. Путь, пройденный Израилем, никому не заказан. Украине надо сосредоточиться на реально достижимых целях и помочь Трампу выторговать для нее право на собственную полноценную армию. Других гарантий ей никто никогда не даст, да и не надо будет.
Справедливости ради надо сказать, что утверждение, будто бы у Трампа нет никакого плана, имеет такое же право на существование, как и утверждение, что у него есть план. Это в некотором смысле «план Шредингера» - он как бы есть, и одновременно его нет. Есть идея, что Зеленского можно запугать тем, что Америка больше не даст ему денег и оружия, а Путина – тем, что Америка даст Зеленскому в разы больше денег и оружия, чем Байден. Успех плана Трампа целиком зависит от того, насколько Путин и Зеленский оба поверят в его способность сделать как первое, так и второе. Пока не верит ни тот, ни другой, и поэтому оба тянут резину. Но еще не вечер, Трамп еще не до конца «уконтрапупил мировую атмосферу». В этой ситуации в своих прогнозах мы вынуждены оставаться в очень общих рамках того, что в принципе могут позволить себе участники этого странного танго втроем.
Практически ни у кого нет иллюзий, что Украина как Украина Трампа вообще не интересует и, будь его воля, он бы сдал ее Путину с доплатой, посчитав выгоду от разницы с бюджетными тратами на продолжение войны. Но, к счастью для Украины, она волнует Трампа как прецедент (Китай внимательно смотрит, чем все закончится, и тоже может повторить) и как точка уязвимости на ближайших выборах в конгресс и сенат, где украинский вопрос может выскочить в наиболее неприятной для него формулировке («слабак» Трамп проиграл Украину Путину). Поэтому у Трампа есть свои «красные линии» на переговорах с Путиным. Трамп готов делить Украину, но не очень готов ее отдать целиком.
В настоящий момент, если отложить в сторону бескомпромиссный сценарий «победы над Путиным на поле боя», за который топит Зеленский, на переговорном столе лежат всего три возможных компромиссных сценария: «немецкий» - при котором часть Украины остается за Путиным, часть за Западом и обе части вооружены до зубов (речь о членстве в НАТО не идет); «австрийский» - при котором Путин не только легитимизирует в той или иной форме контроль над всей или частью уже оккупированной территории Украины, но и оговаривает серьезные ограничения во внешней и внутренней политике для оставшейся части (например, по размеру вооруженных сил) и «афганский», при котором контроль Путина распространяется на всю Украину через контролируемое им прокси-правительство.
По-прежнему думаю, что «афганский» сценарий для Трампа политически неприемлем и, если Путин будет настаивать на нем, это может привести к срыву переговоров и дальнейшей эскалации конфликта. То есть основной торг будет происходить за степень «оборонного суверенитета» Украины в рамках выбора между «немецким» и «австрийским» сценариями. В этой связи я скептически отношусь к поиску «философского камня безопасности» для Украины, которым занимается администрация Зеленского.
Полагаю, что единственной реальной гарантией безопасности Украины является сохранение и развитие собственной боеспособной армии и восстановление собственной оборонной промышленности. Путь, пройденный Израилем, никому не заказан. Украине надо сосредоточиться на реально достижимых целях и помочь Трампу выторговать для нее право на собственную полноценную армию. Других гарантий ей никто никогда не даст, да и не надо будет.
Если бегло взглянуть на меню ожиданий касательно окончания войны, то это комплексный обед из двух блюд: либо у Трампа ничего не выйдет и Путин его обставит (то есть продолжит войну), либо Трамп сломает Путина. Но там есть еще и десерт: Трамп предложит что-то, что в конечном счете устроит Путина. Увы, как говорил монтер Мечников, согласие есть продукт непротивления сторон. Трампу придется не только взять, но и отдать. Это будет дорога с двусторонним движением. И в том-то весь вопрос и состоит: сколько Путин захочет за мир и потянет ли мир такие отступные? Заранее можно сказать, что цена мира многим не понравится.
О бедной империи замолвите слово…
Пост в трех частях. Часть первая. Имперскость как история.
В сторону от актуальной повестки, которая меня уже просто «утрамповала». Еще чуть-чуть, и, как в старом еврейском анекдоте, мой философский бог перестанет меня узнавать. Поэтому хочу немного порассуждать о развитии и экспансии, а в связи с этим - и о двух ипостасях имперскости (прости меня, Довлатов).
Начну издалека. Вроде бы абстрактный вопрос: может ли быть развитие без экспансии? На это Ходорковский, которому я недавно задал этот вопрос как риторический во время какой-то нашей ночной непубличной дискуссии (которые, увы, проходят гораздо живее и, мягко говоря, неполиткорректнее, чем «дневные» публичные полемики), ядовито заметил, что в Шаолине, безусловно, да. В полночь я не сообразил, что ответить, но задним умом, которым я особо крепок, скажу, что все-таки да, но нет. И даже в Шаолине развитие и экспансия идут рука об руку, только там экспансия осуществляется не в формате расширения, а в формате уплотнения, не за счет выноса внутреннего «я» во внешний мир, а за счет его деления и размножения внутри себя. Но большинство из нас не живет в Шаолине, и путь развития исключительно через самосовершенствование остается для нас экзотикой.
В обычной ситуации человек, развиваясь, стремится заполнить своим внутренним «я» все окружающее его пространство, выплеснув себя в него. Развитие без амбиции освоения окружающего мира, его экспроприации, – штука редкая. Художник выплескивает себя наружу через картины, писатель - через тексты, пророк - через проповеди. Творческая эволюция неразрывно связана с экспансией внутреннего мира во внешний.
Думаю, это в равной степени относится как к отдельной личности, так и к обществу в целом. Общепризнанным свойством состоявшейся цивилизации считается ее устремленность в бесконечное, претензия на универсальность, нацеленность на всеобщий охват, всемирное самоутверждение. Если есть цивилизация, способная к творческой эволюции, то у нее есть и бесконечная амбиция и соответствующее этой амбиции стремление к безграничной экспансии.
Но там, где появляется цивилизация, всегда вдогонку появляется и империя. В своем первичном значении имперскость есть всего лишь момент развития (движения) цивилизации, ее зенит, точка, в которой развитие перетекает в экспансию. Цивилизация и империя – это в известной степени парные категории. Если есть цивилизация, то рано или поздно она обязательно достигнет стадии империи (если не будет уничтожена какой-нибудь иной цивилизационной противоракетой на траектории взлета).
И в обратную сторону также работает - если есть империя, значит, под ней надо искать подложку из цивилизации. Некоторые цивилизации (западно-христианская, например) могут стать грибницей для целой грозди империй. Некоторые империи (как российская и китайская, например) могут быть сосудом, внутри которого умещаются несколько последовательно сменяющих друг друга цивилизаций. Но связь между цивилизациями и империями остается в любом случае сущностной.
В целом формат поста в Телеграм не позволяет осуществить подробный пересказ сочинений Шпенглера или Тойнби, куда я и отсылаю всех интересующихся подробностями. Для целей этой короткой заметки мне достаточно констатировать, что в имперскости как таковой нет ничего порочного, в ней нет первородного греха, требующего искупления. Быть цивилизацией или быть империей в анамнезе – не значит переболеть историческим сифилисом. От имперскости в ее простейшем историческом смысле не надо лечить.
Историческая имперскость не создает повода ни для шейминга, ни для покаяния. Да, так устроен социум, что отдельные обособленные культуры развиваются до уровня самостоятельных цивилизаций. Эти цивилизации в своем дальнейшем развитии осуществляют экспансию, продвигая себя во всех возможных направлениях, в том числе – за счет поглощения и подавления других культур. На определенном этапе истории человечества этот формат развития считался естественным, единственно возможным и соответственно – нормальным.
Конец первой части. Продолжение в следующем посте.
О бедной империи замолвите слово…
Пост в 3-х частях. Вторая часть: Имперскость как политика.
Без империй не было бы современной культуры и ее продуктов, в том числе – борцов с империализмом. Впрочем, это утверждение не равно оправданию империализма как особого рода политики, возникшей на рубеже XIX-XX веков. Но надо понимать, что это уже разговор совсем о другом. Не о том, как ужасно быть имперцем, а о том, что то, что было естественно и нормально сто лет назад, не может оставаться естественным и нормальным сегодня.
Что же пошло не так с империями? Почему полмира сегодня одержимо идеей разрушения империи до основания, а другая половина - идеей их восстановления? С самими империями, честно говоря, собственно, ничего особенного не произошло – как раньше пытались расшириться до упора, так и сейчас продолжают это делать, как раньше делали это за счет других («судьбой обиженных родов»), так и сегодня натаскивают в свою имперскую нору ресурсы отовсюду, докуда могут дотянуться. А вот внутри и вокруг империй мир сильно поменялся. Методы осуществления имперской политики стали другими. Но, как выяснилось, не для всех.
Империи подвело именно то, подо что они были более всего заточены, – развитие. Их настигло и постигло горе от ума. Хотя сами они оставались такими, какими были испокон веков, – машинами насилия с хорошо развитым военным и бюрократическим аппаратом, - среда, в которой они существовали, сильно изменилась.
Чем богаче становились империи в материальном отношении, тем быстрее развивалось внутри них знание, в том числе – гуманитарное, в том числе - политическое и правовое. Как следствие, в общественную повестку имперских обществ был включен вопрос и о цене самого развития. В какой-то момент цена эта показалась обществу неприемлемой с этической и политической точек зрения. Сначала это коснулось насилия как универсального метода управления империями. Чуть позже – как универсального метода их экспансии.
Первый звоночек прозвенел в эпоху великих европейских (включая в этот ряд и США) революций. Идее империи была противопоставлена идея нации-государства, где на место персонализированной власти императора была водружена деперсонализированная власть некой абстрактной сущности – нации, воля которой конституировалась весьма сложным и замысловатым путем через взаимодействие множества демократических институтов, призванных ограничить власть бюрократии и внедрить правовой закон как альтернативу насилию.
Конец второй части. Продолжение в следующем посте.
Пост в 3-х частях. Вторая часть: Имперскость как политика.
Без империй не было бы современной культуры и ее продуктов, в том числе – борцов с империализмом. Впрочем, это утверждение не равно оправданию империализма как особого рода политики, возникшей на рубеже XIX-XX веков. Но надо понимать, что это уже разговор совсем о другом. Не о том, как ужасно быть имперцем, а о том, что то, что было естественно и нормально сто лет назад, не может оставаться естественным и нормальным сегодня.
Что же пошло не так с империями? Почему полмира сегодня одержимо идеей разрушения империи до основания, а другая половина - идеей их восстановления? С самими империями, честно говоря, собственно, ничего особенного не произошло – как раньше пытались расшириться до упора, так и сейчас продолжают это делать, как раньше делали это за счет других («судьбой обиженных родов»), так и сегодня натаскивают в свою имперскую нору ресурсы отовсюду, докуда могут дотянуться. А вот внутри и вокруг империй мир сильно поменялся. Методы осуществления имперской политики стали другими. Но, как выяснилось, не для всех.
Империи подвело именно то, подо что они были более всего заточены, – развитие. Их настигло и постигло горе от ума. Хотя сами они оставались такими, какими были испокон веков, – машинами насилия с хорошо развитым военным и бюрократическим аппаратом, - среда, в которой они существовали, сильно изменилась.
Чем богаче становились империи в материальном отношении, тем быстрее развивалось внутри них знание, в том числе – гуманитарное, в том числе - политическое и правовое. Как следствие, в общественную повестку имперских обществ был включен вопрос и о цене самого развития. В какой-то момент цена эта показалась обществу неприемлемой с этической и политической точек зрения. Сначала это коснулось насилия как универсального метода управления империями. Чуть позже – как универсального метода их экспансии.
Первый звоночек прозвенел в эпоху великих европейских (включая в этот ряд и США) революций. Идее империи была противопоставлена идея нации-государства, где на место персонализированной власти императора была водружена деперсонализированная власть некой абстрактной сущности – нации, воля которой конституировалась весьма сложным и замысловатым путем через взаимодействие множества демократических институтов, призванных ограничить власть бюрократии и внедрить правовой закон как альтернативу насилию.
Конец второй части. Продолжение в следующем посте.
О бедной империи замолвите слово…
Пост в 3-х частях. Третья часть: Имперскость как судьба.
Итогом переосмысления роли и значимости политического насилия в истории стало возникновение на месте империй «национальных государств» - весьма своеобразных субьектов истории, которые в своей внутренней политике руководствовались идеями Нового времени, а внешнюю политику продолжали осуществлять теми же методами, что и во времена Римской империи. Этот разрыв не мог существовать бесконечно, и на рубеже XIX-XX веков он проявил себя в виде глобального «антиимпериалистического» движения, где в едином потоке слились левые силы внутри новоявленных империй («национальных государств») и силы многочисленного имперского «лимитрофа», боровшиеся либо за свою независимость от империй вообще (что было редким явлением), либо за право свободного перехода из зоны влияния одной империи в зону влияния другой.
По итогам двух мировых войн XX века пять выживших и в конечном счете победивших империй договорились между собой перенести на внешнюю политику принципы и идеи того самого Нового времени, которые на Западе (но не в России и не в Китае) вот уже более пары сотен лет лежали в основании их внутренней политики. Это соглашение было настолько же непрочным и противоречивым, насколько непрочным и даже противоестественным был союз победителей. Нет ничего удивительного в том, что «мир, основанный на правилах», спустя три четверти века выродился в «мир, основанный на ханжестве». Невыполнявшиеся практически никем в полном объеме «ООНовские заповеди» с каждым десятилетием все больше тяготили своих «отцов-основателей». В конце концов, первым не выдержал Путин, чьи возможности играть по правилам оказались исчерпанными раньше, чем у остальных. Позднее оказалось, что он был всего лишь предтечей.
Дело не в том, плохо или хорошо быть имперцем, а в том, что империи XXI века, существующие в формате «национальных государств», вдруг решили вернуться к методам осуществления имперской политики XIX века, то есть к «боям без правил». Причем как во внешней, так и во внутренней политике. В этом, а не в борьбе с мифической порочностью и греховностью имперской идеи, я вижу сегодня главную угрозу миру.
Трамп, возможно, и имперец, который замыслил вернуть Америку в эпоху «дипломатии канонерок», когда развитие и военная экспансия были словами синонимами. Но кто уж точно не имперец, так это Путин, потому что его экспансия не имеет никакого отношения к имперской политике ни в прямом, ни в переносном смыслах слова. Путинизм – это экспансия без развития и даже в ущерб развитию, не говоря уже об этической и политической неприемлемости ее методов, позаимствованных из позапрошлого века. Эта экспансия бессмысленна и губительна не только для соседей России, но и для нее самой. У нее есть один-единственный смысл – сохранение власти правящего в России клана. Но побойтесь Бога, при чем же здесь империя?!
Пост в 3-х частях. Третья часть: Имперскость как судьба.
Итогом переосмысления роли и значимости политического насилия в истории стало возникновение на месте империй «национальных государств» - весьма своеобразных субьектов истории, которые в своей внутренней политике руководствовались идеями Нового времени, а внешнюю политику продолжали осуществлять теми же методами, что и во времена Римской империи. Этот разрыв не мог существовать бесконечно, и на рубеже XIX-XX веков он проявил себя в виде глобального «антиимпериалистического» движения, где в едином потоке слились левые силы внутри новоявленных империй («национальных государств») и силы многочисленного имперского «лимитрофа», боровшиеся либо за свою независимость от империй вообще (что было редким явлением), либо за право свободного перехода из зоны влияния одной империи в зону влияния другой.
По итогам двух мировых войн XX века пять выживших и в конечном счете победивших империй договорились между собой перенести на внешнюю политику принципы и идеи того самого Нового времени, которые на Западе (но не в России и не в Китае) вот уже более пары сотен лет лежали в основании их внутренней политики. Это соглашение было настолько же непрочным и противоречивым, насколько непрочным и даже противоестественным был союз победителей. Нет ничего удивительного в том, что «мир, основанный на правилах», спустя три четверти века выродился в «мир, основанный на ханжестве». Невыполнявшиеся практически никем в полном объеме «ООНовские заповеди» с каждым десятилетием все больше тяготили своих «отцов-основателей». В конце концов, первым не выдержал Путин, чьи возможности играть по правилам оказались исчерпанными раньше, чем у остальных. Позднее оказалось, что он был всего лишь предтечей.
Дело не в том, плохо или хорошо быть имперцем, а в том, что империи XXI века, существующие в формате «национальных государств», вдруг решили вернуться к методам осуществления имперской политики XIX века, то есть к «боям без правил». Причем как во внешней, так и во внутренней политике. В этом, а не в борьбе с мифической порочностью и греховностью имперской идеи, я вижу сегодня главную угрозу миру.
Трамп, возможно, и имперец, который замыслил вернуть Америку в эпоху «дипломатии канонерок», когда развитие и военная экспансия были словами синонимами. Но кто уж точно не имперец, так это Путин, потому что его экспансия не имеет никакого отношения к имперской политике ни в прямом, ни в переносном смыслах слова. Путинизм – это экспансия без развития и даже в ущерб развитию, не говоря уже об этической и политической неприемлемости ее методов, позаимствованных из позапрошлого века. Эта экспансия бессмысленна и губительна не только для соседей России, но и для нее самой. У нее есть один-единственный смысл – сохранение власти правящего в России клана. Но побойтесь Бога, при чем же здесь империя?!
Неудобные вопросы про Россию и мир. Вчера ААВ неожиданно для меня в эфире заинтересовался моим постом про империи и имперскость. В целом это для меня еще не тема для устной дискуссии, так как вопросов, в том числе – к самому себе, у меня пока больше, чем ответов. Вот некоторые из них:
1. Является ли Россия цивилизацией?
2. Если Россия является цивилизацией, то что может перезапустить ее движок?
3. Если Россия не является цивилизацией, то под какую чужую платформу она должна лечь: европейскую или китайскую?
4. Если Россия все-таки является цивилизацией, то сохраняется ли у нее достаточно «исторического топлива», чтобы дать новую вспышку (фактически – четвертую или даже пятую, если считать Северо-Восточную Русь как первый цивилизационный всплеск), или эта звезда уже выгорела?
5. Даже если Россия как цивилизация выгорела, есть ли основания полагать, что остальные «живые цивилизации» продолжают гореть, или Россия просто первая «выгоревшая звезда» и обозначает тренд «умирания цивилизаций»?
6. Если классические цивилизации (американская, европейская – если считать раздельно, китайская, исламская, русская) в кризисе, есть ли на горизонте новые цивилизации, которые готовы подхватить эстафету, или это начало перехода к новой фазе развития человечества?
7. Является ли империя необходимым моментом развития любой цивилизации? Если да, то является ли империя естественной формой развития русской цивилизации?
8. Преодолевается ли имперскость при формировании
национальных государств, или она пролонгируется и продолжает быть скрытой сущностью этих национальных государств?
9. Как распределяется имперскость при образовании национальных государств на платформе одной цивилизации в случае центральных и периферийных образований?
10. Являются ли Россия и Украина в равной степени двумя наследниками некогда единой империи, выбравшими разные цивилизационные стратегии: один решил восстанавливать собственную империю, а второй - попытать счастья, перейдя в зону влияния другой империи в качестве ее новой периферии?
11. Являются ли обе эти стратегии жизнеспособными? То есть насколько реалистичны как попытка воссоздать на усеченном сегменте старую империю, так и попытка переместить себя без потерь в состав другой империи, цивилизационная близость с которой может оказаться иллюзорной?
12. Является ли постулат о равенстве субъектов международных отношений калькой с постулата о всеобщем равенстве людей? Должны ли мы в связи с этим учитывать в реальной политике фактическое неравенство субъектов международных отношений как фактор, ограничивающий принцип их равноправия?
1. Является ли Россия цивилизацией?
2. Если Россия является цивилизацией, то что может перезапустить ее движок?
3. Если Россия не является цивилизацией, то под какую чужую платформу она должна лечь: европейскую или китайскую?
4. Если Россия все-таки является цивилизацией, то сохраняется ли у нее достаточно «исторического топлива», чтобы дать новую вспышку (фактически – четвертую или даже пятую, если считать Северо-Восточную Русь как первый цивилизационный всплеск), или эта звезда уже выгорела?
5. Даже если Россия как цивилизация выгорела, есть ли основания полагать, что остальные «живые цивилизации» продолжают гореть, или Россия просто первая «выгоревшая звезда» и обозначает тренд «умирания цивилизаций»?
6. Если классические цивилизации (американская, европейская – если считать раздельно, китайская, исламская, русская) в кризисе, есть ли на горизонте новые цивилизации, которые готовы подхватить эстафету, или это начало перехода к новой фазе развития человечества?
7. Является ли империя необходимым моментом развития любой цивилизации? Если да, то является ли империя естественной формой развития русской цивилизации?
8. Преодолевается ли имперскость при формировании
национальных государств, или она пролонгируется и продолжает быть скрытой сущностью этих национальных государств?
9. Как распределяется имперскость при образовании национальных государств на платформе одной цивилизации в случае центральных и периферийных образований?
10. Являются ли Россия и Украина в равной степени двумя наследниками некогда единой империи, выбравшими разные цивилизационные стратегии: один решил восстанавливать собственную империю, а второй - попытать счастья, перейдя в зону влияния другой империи в качестве ее новой периферии?
11. Являются ли обе эти стратегии жизнеспособными? То есть насколько реалистичны как попытка воссоздать на усеченном сегменте старую империю, так и попытка переместить себя без потерь в состав другой империи, цивилизационная близость с которой может оказаться иллюзорной?
12. Является ли постулат о равенстве субъектов международных отношений калькой с постулата о всеобщем равенстве людей? Должны ли мы в связи с этим учитывать в реальной политике фактическое неравенство субъектов международных отношений как фактор, ограничивающий принцип их равноправия?
Люди хотят точности. Хотят как в той рекламе: «Сколько вешать в граммах?» Желают знать, будет или не будет сделка? К сожалению, так не работает. Не потому, что кто-то «не просчитал» точный ответ, а потому, что точного ответа нет у истории. Она не знает, как она сложится. По одной простой причине: люди обладают свободой воли и сами делают свою историю. Максимум, которого мы можем достичь, это отсечь невозможное и неизбежное. В том, что касается прекращения и непрекращения войны в этом году, такого нет: война может продлиться и может закончиться. В этом специфика этого года. Мы в серой зоне, в которой существует узкое окно возможностей для прекращения войны, которого не было, на мой взгляд, с осени 2022 года, то есть больше двух лет. Тогда была определенность: политическая цена мира и для Зеленского, и для Путина были существенно выше политической цены войны. Сейчас же происходит коррекция рынка, и на ценнике не успели написать новую цифру. Обе стороны поэтому находятся в состоянии неопределенности, и, пока она продолжается, у Трампа, представляющего Запад, есть небольшой шанс склонить их к сделке. Это такой же «моментум», какой был в марте-апреле и в октябре-ноябре 2022 года. Потом ценник прорисовывался, обе стороны производили быстрые вычисления, и шанс на мир исчезал. Уже к середине весны более-менее станет ясным, как проходят мобилизацию обе стороны, и на основании элементарной калькуляции нового соотношения сил на фронте либо Путин, либо Зеленский откажутся от сделки. Воспользуется ли Запад своим окном возможностей, мы узнаем довольно скоро.
Есть много разных признаков надвигающейся смены парадигмы. Не совсем понятно, о чем именно они свидетельствуют, но, безусловно, они «манифестируют» (как говорят врачи) о каких-то внутренних болезненных процессах внутри путинской системы. Одним из таких признаков является кризис «военного консенсуса» среди той альтернативно одаренной «идейной» части общества, которая подставила Путину свое плечо после начала войны. Эта «партия одержимых» изначально была неоднородна и состояла из двух фракций: национал-большевистской и черносотенной. В условиях военного времени разногласия между ними о том, какую именно Россию надо воссоздать из праха – царскую или советскую – отошли на второй план. Желание «воевать Украину» примирило непримиримые лагеря. Просто конечные цели не оглашались: одни воевали за «советскую Украину», а другие - за то, чтобы вообще никакой Украины не было. Но на очередном изломе эпохи разногласия «красных» и «белых» снова вылезли наружу, и Прилепин вдруг пошел войной на Малофеева, обрушившись на чокнутых монархистов, которые толкают Россию в пропасть (умалчивая о том, куда ее толкают чокнутые большевики). Независимо от того, сделал он это самостоятельно или по наводке из Кремля, где в преддверии возможной сделки с Трампом хотят «окоротить» дугинскую свору, которая требует войны непременно до «победного конца» (не уточняя, чей это конец), - это признак усиления идеологической энтропии внутри правящего клана, где по мере того, как военная авантюра Путина заходит в тупик, растет напряжение по всем идеологическим фронтам. Идеология путинизма, рожденная в сурковском синхрофазатроне, как и следовало ожидать, оказалась неустойчивым изотопом, который при первой возможности распадается на свои элементарные частицы. Можно предположить, что в случае, если сделка действительно состоится, подобного рода конфликты вспыхнут с утроенной силой и станут серьезным вызовом стабильности режима.
Совершенно неожиданно (впрочем, можно сказать, и ожидаемо) судьба Зеленского стала одним из ключевых пунктов обсуждаемой сделки между Путиным и Трампом. И дело не в выдуманной Кремлем нелегитимности (это не более чем предлог), а во вполне себе понятийной непереносимости Путиным Зеленского. Если судить по утечкам о ходе диалога между Москвой и Вашингтоном, Путину легче подвинуться в территориальном вопросе, чем в вопросе о сохранении Зеленского в качестве договаривающейся стороны. Практически позиция сводится к следующему: мы готовы договариваться, если вы сами его уберете.
Насколько можно судить по тем же утечкам, рабочая схема выглядит так: прекращение огня в увязке с немедленными выборами (это уже озвучено в Вашингтоне), потом - перевыборы президента и более-менее устойчивое мирное соглашение с новым человеком. В этом плане есть одна неувязочка. В его основе лежит гипотеза, что Зеленский непереизбираем. Может быть, сейчас это так, но завтра может быть совсем иначе.
Как только всем станет очевидно, что смещение Зеленского является основным требованием Москвы, характер голосования изменится – оно будет от противного («если Евтушенко против колхозов, то я - за»): если Москва против Зеленского, то мы его изберем, даже если он никому не нравится. Ну и не надо недооценивать мощность «украинской машины правды» - сегодня в руках Зеленского сосредоточена огромная информационная власть, и у меня нет уверенности, что во время избирательной кампании он будет достаточно щепетилен при ее использовании. Таким образом, ситуация может зайти в цугцванг, когда Кремль получит по итогу первого этапа сделки нового старого Зеленского.
Это тревожная ситуация, потому что если администрация Трампа действительно готова пойти навстречу Путину в этом вопросе, то она будет добиваться не просто выборов после прекращения огня, а таких выборов, в которых Зеленский не принимает участие. То есть Трамп тогда должен сделать Зеленскому на встрече предложение, от которого тот не сможет отказаться. А чтобы это предложение выглядело солидным, его надо будет подкрепить каким-то эффективным аргументом. Например, кампанией по разоблачению коррупции в Украине. Начало такой кампании будет одним из возможных индикаторов того, что сделка между Путиным и Трампом продвигается в предполагаемом направлении.
Все это, однако, не помогает Украине сопротивляться агрессии, и в любом варианте играет на руку Путину вне зависимости от того, будет сделка или нет.
Об этом и многом другом смотрите новый выпуск «Пастуховской кухни»:
https://youtu.be/NPlz_jkldMo?si=Ebti8GC-ZDW6T_uV
Насколько можно судить по тем же утечкам, рабочая схема выглядит так: прекращение огня в увязке с немедленными выборами (это уже озвучено в Вашингтоне), потом - перевыборы президента и более-менее устойчивое мирное соглашение с новым человеком. В этом плане есть одна неувязочка. В его основе лежит гипотеза, что Зеленский непереизбираем. Может быть, сейчас это так, но завтра может быть совсем иначе.
Как только всем станет очевидно, что смещение Зеленского является основным требованием Москвы, характер голосования изменится – оно будет от противного («если Евтушенко против колхозов, то я - за»): если Москва против Зеленского, то мы его изберем, даже если он никому не нравится. Ну и не надо недооценивать мощность «украинской машины правды» - сегодня в руках Зеленского сосредоточена огромная информационная власть, и у меня нет уверенности, что во время избирательной кампании он будет достаточно щепетилен при ее использовании. Таким образом, ситуация может зайти в цугцванг, когда Кремль получит по итогу первого этапа сделки нового старого Зеленского.
Это тревожная ситуация, потому что если администрация Трампа действительно готова пойти навстречу Путину в этом вопросе, то она будет добиваться не просто выборов после прекращения огня, а таких выборов, в которых Зеленский не принимает участие. То есть Трамп тогда должен сделать Зеленскому на встрече предложение, от которого тот не сможет отказаться. А чтобы это предложение выглядело солидным, его надо будет подкрепить каким-то эффективным аргументом. Например, кампанией по разоблачению коррупции в Украине. Начало такой кампании будет одним из возможных индикаторов того, что сделка между Путиным и Трампом продвигается в предполагаемом направлении.
Все это, однако, не помогает Украине сопротивляться агрессии, и в любом варианте играет на руку Путину вне зависимости от того, будет сделка или нет.
Об этом и многом другом смотрите новый выпуск «Пастуховской кухни»:
https://youtu.be/NPlz_jkldMo?si=Ebti8GC-ZDW6T_uV
YouTube
Проиграла ли Украина? Запрос на гражданскую войну. Судьба Зеленского / Пастуховская Кухня - Пастухов
Девяносто седьмой выпуск передачи Владимира Пастухова, ведущий - Борис Пастухов
https://www.group-telegram.com/v_pastukhov.com - Владимир Пастухов
https://www.group-telegram.com/b_pastukhov - Борис Пастухов
https://www.group-telegram.com/v_pastukhov.com - Владимир Пастухов
https://www.group-telegram.com/b_pastukhov - Борис Пастухов
На знамени либерализма с самого начала были написаны три общеизвестных слова. Дальше с ними произошла та же история, что с «А» и «Б», которые сидели на трубе в известной загадке. Они стали куда-то исчезать…
От братства отказались очень быстро, с ним как-то вообще сразу не задалось - его отрубила гильотина.
Свобода пожила чуть дольше, но в 20-м веке мы увидели, как народы один за другим легко и непринужденно отказываются и от нее, добровольно выбирая (!) себе в правители диктаторов и узурпаторов власти.
И лишь стремление к равенству пережило всех, превратившись уже в наши дни в основной драйвер политической эволюции современного общества. Похоже, что все последние годы либеральная идея подпитывалась чуть ли не исключительно одним равенством.
Началось с малого, но аппетит-то приходил «во время еды». Старт действительно был более чем скромным – с равноправия собственников. От него логично (и безупречно) перешли к равноправию граждан. Впрочем, это заняло около двухсот лет.
На этом, наверное, стоило бы остановиться, но либеральная мысль решила поднять планку повыше и замахнуться на Вильяма нашего Шекспира, то есть вмешаться в компетенцию природы (или Бога – кому так больше нравится) и реализовать на практике идею фактического равенства людей (подчеркиваю, не граждан, а именно людей), чтоб на земле стало как в царствии Божьем.
На мой взгляд, именно в этом переходе от обеспечения равноправия граждан в политическом государстве к конструированию фактического равенства людей в гражданском обществе спрятаны корни нынешнего кризиса либеральной идеи.
К сожалению, это не линейный переход. Это не простое механическое развитие либеральной мысли (от меньшего «равенства» к большему). Это, собственно, выход за пределы либеральной мысли и даже в некоторой степени ее отрицание. Стремление к фактическому равенству – это не столько про политическую идеологию, сколько про светскую религию, что по сути ставит новый либерализм в один ряд с коммунизмом.
Поскольку люди от природы не равны, то обеспечить их фактическое равенство невозможно, не вторгаясь глубоко в сами основы социального кода общества, а несанкционированное вторжение в этот код помимо ожидаемых позитивных результатов может породить и какой-нибудь социальный ковид.
Надо различать естественное гуманистическое стремление любого цивилизованного общества предоставлять особую защиту слабым и легко уязвимым своим членам и политику, целью которой является фактическое устранение естественных различий между людьми, а именно такая политика подспудно навязывалась обществу активными меньшинствами, сумевшими привлечь на свою сторону государство.
Современное общество забежало слишком далеко вперед в стремлении оторваться от своей естественной природы (переделать «замысел Божий» и улучшить человеческую породу). Как это часто бывает, такое забегание вперед не заканчивается добром. Так или иначе, но ему придется после стольких шагов вперед сделать один-два шага назад от равенства к равноправию как к той задаче, которую можно и нужно решать. Это вернет либерализм на почву реализма.
От братства отказались очень быстро, с ним как-то вообще сразу не задалось - его отрубила гильотина.
Свобода пожила чуть дольше, но в 20-м веке мы увидели, как народы один за другим легко и непринужденно отказываются и от нее, добровольно выбирая (!) себе в правители диктаторов и узурпаторов власти.
И лишь стремление к равенству пережило всех, превратившись уже в наши дни в основной драйвер политической эволюции современного общества. Похоже, что все последние годы либеральная идея подпитывалась чуть ли не исключительно одним равенством.
Началось с малого, но аппетит-то приходил «во время еды». Старт действительно был более чем скромным – с равноправия собственников. От него логично (и безупречно) перешли к равноправию граждан. Впрочем, это заняло около двухсот лет.
На этом, наверное, стоило бы остановиться, но либеральная мысль решила поднять планку повыше и замахнуться на Вильяма нашего Шекспира, то есть вмешаться в компетенцию природы (или Бога – кому так больше нравится) и реализовать на практике идею фактического равенства людей (подчеркиваю, не граждан, а именно людей), чтоб на земле стало как в царствии Божьем.
На мой взгляд, именно в этом переходе от обеспечения равноправия граждан в политическом государстве к конструированию фактического равенства людей в гражданском обществе спрятаны корни нынешнего кризиса либеральной идеи.
К сожалению, это не линейный переход. Это не простое механическое развитие либеральной мысли (от меньшего «равенства» к большему). Это, собственно, выход за пределы либеральной мысли и даже в некоторой степени ее отрицание. Стремление к фактическому равенству – это не столько про политическую идеологию, сколько про светскую религию, что по сути ставит новый либерализм в один ряд с коммунизмом.
Поскольку люди от природы не равны, то обеспечить их фактическое равенство невозможно, не вторгаясь глубоко в сами основы социального кода общества, а несанкционированное вторжение в этот код помимо ожидаемых позитивных результатов может породить и какой-нибудь социальный ковид.
Надо различать естественное гуманистическое стремление любого цивилизованного общества предоставлять особую защиту слабым и легко уязвимым своим членам и политику, целью которой является фактическое устранение естественных различий между людьми, а именно такая политика подспудно навязывалась обществу активными меньшинствами, сумевшими привлечь на свою сторону государство.
Современное общество забежало слишком далеко вперед в стремлении оторваться от своей естественной природы (переделать «замысел Божий» и улучшить человеческую породу). Как это часто бывает, такое забегание вперед не заканчивается добром. Так или иначе, но ему придется после стольких шагов вперед сделать один-два шага назад от равенства к равноправию как к той задаче, которую можно и нужно решать. Это вернет либерализм на почву реализма.
Роман Анин, на мой взгляд, очень своевременно возобновил дискуссии о транзите, обновив версию, которая считалась практически основным, «рабочим» сценарием 5-7 лет тому назад. В самых общих чертах речь идет о еще одной разновидности «казахского сценария», который с тех пор, однако, несколько дискредитировал себя на практике не совсем корректным финалом. В таком сценарии Путин не ждет смерти на троне, а занимает позицию «протектора общака» (неважно, как она называется, – пусть хоть и «Председатель Госсовета»), а президентское кресло становится «полупрезидентским», и его занимает «полупреемник», который при удачно сложившихся обстоятельствах в случае таки смерти Путина может стать полным, наконец.
Роман, как и многие, считает наиболее вероятным кандидатом на место «полупреемника» бывшего охранника Путина Дюмина (спасибо, что не водитель, так сказать), с чем я, собственно, не спорю. Я в принципе сам поддерживал эту версию несколько лет тому назад в той ее части, которая касалась Госсовета, поэтому изначально рассматривал эту странную конституционную конструкцию как ружье, которое очередной эпигон Станиславского затащил на политическую сцену в надежде, что оно все-таки выстрелит в третьем акте. И хотя с тех пор, когда я «топил» за этот сценарий, прошло несколько лет (с учетом войны – целая эпоха), я рад возобновлению дискуссии, потому что считаю это важной историей: мы время от времени должны уточнять наши представления о транзите, как уточняют правила техники безопасности по мере накопления знаний об источнике повышенной опасности.
Еще в 2019 году в статье в «Новой газете» (по-моему, это были «Прасковеевские небеса», где я пытался понять, для чего Путину нужен этот плесневый ампир на сомнительной привлекательности геленжикском берегу) я обратил внимание на плохо устранимую уязвимость того сценария. Ни один преемник не дает 100% гарантий. Я не сомневаюсь в том, что Путин мечтает о конструкции власти, внутри которой он мог бы стать Ден Сяо Пином всея Руси. Тут много причин, как названных, так и не названных Аниным. Но по причинам, не зависящим от Путина, этой конструкции, скорее всего, суждено так и остаться его несбыточной мечтой, – думаю, он просто не сможет позволить себе риск такой степени, особенно теперь, после войны.
Я думаю, что есть тысяча и один сценарий «операции преемник», подготовленных кириенковскими «мозговыми центрами», которым предстоит остаться невостребованными. В реальной жизни Путин вынужден будет тянуть до последнего. В конце концов, когда ситуация станет близкой к критической, концепция поменяется, и «операция преемник» аккуратно трансформируется в «операцию наследник». Вроде бы хрен редьки не слаще, но есть весьма существенное отличие: в случае с преемником фактическая власть остается у Путина, а формальная переходит к преемнику. В случае с наследником формальная власть будет оставаться у Путина до самого его конца (физического или политического), а вот фактическая должна медленно дрейфовать к наследнику (просто по мере старения Путина он вынужден будет все больше делегировать полномочия).
И вот здесь появляется, наконец, место для интриги. Единственная позиция, с которой можно безболезненно стартовать наследнику в отсутствии монархической конституции, – это должность председателя правительства РФ, который по действующей конституции автоматически замещает президента, если с последним что-то случилось. Таким образом, мы узнаем о начале «операции наследник» в тот момент, когда Дюмин или кто-то другой заменит Мишустина на его посту. Вероятность того, что сам Мишустин станет наследником, конечно, существует, но она не очень велика – он из «другой банды».
Роман, как и многие, считает наиболее вероятным кандидатом на место «полупреемника» бывшего охранника Путина Дюмина (спасибо, что не водитель, так сказать), с чем я, собственно, не спорю. Я в принципе сам поддерживал эту версию несколько лет тому назад в той ее части, которая касалась Госсовета, поэтому изначально рассматривал эту странную конституционную конструкцию как ружье, которое очередной эпигон Станиславского затащил на политическую сцену в надежде, что оно все-таки выстрелит в третьем акте. И хотя с тех пор, когда я «топил» за этот сценарий, прошло несколько лет (с учетом войны – целая эпоха), я рад возобновлению дискуссии, потому что считаю это важной историей: мы время от времени должны уточнять наши представления о транзите, как уточняют правила техники безопасности по мере накопления знаний об источнике повышенной опасности.
Еще в 2019 году в статье в «Новой газете» (по-моему, это были «Прасковеевские небеса», где я пытался понять, для чего Путину нужен этот плесневый ампир на сомнительной привлекательности геленжикском берегу) я обратил внимание на плохо устранимую уязвимость того сценария. Ни один преемник не дает 100% гарантий. Я не сомневаюсь в том, что Путин мечтает о конструкции власти, внутри которой он мог бы стать Ден Сяо Пином всея Руси. Тут много причин, как названных, так и не названных Аниным. Но по причинам, не зависящим от Путина, этой конструкции, скорее всего, суждено так и остаться его несбыточной мечтой, – думаю, он просто не сможет позволить себе риск такой степени, особенно теперь, после войны.
Я думаю, что есть тысяча и один сценарий «операции преемник», подготовленных кириенковскими «мозговыми центрами», которым предстоит остаться невостребованными. В реальной жизни Путин вынужден будет тянуть до последнего. В конце концов, когда ситуация станет близкой к критической, концепция поменяется, и «операция преемник» аккуратно трансформируется в «операцию наследник». Вроде бы хрен редьки не слаще, но есть весьма существенное отличие: в случае с преемником фактическая власть остается у Путина, а формальная переходит к преемнику. В случае с наследником формальная власть будет оставаться у Путина до самого его конца (физического или политического), а вот фактическая должна медленно дрейфовать к наследнику (просто по мере старения Путина он вынужден будет все больше делегировать полномочия).
И вот здесь появляется, наконец, место для интриги. Единственная позиция, с которой можно безболезненно стартовать наследнику в отсутствии монархической конституции, – это должность председателя правительства РФ, который по действующей конституции автоматически замещает президента, если с последним что-то случилось. Таким образом, мы узнаем о начале «операции наследник» в тот момент, когда Дюмин или кто-то другой заменит Мишустина на его посту. Вероятность того, что сам Мишустин станет наследником, конечно, существует, но она не очень велика – он из «другой банды».
Все не было повода это сказать, но хотелось. А тут и повод нашелся. Radio France и Елена Поляковская, - сама киевлянка, - организовала наш с Александром Роднянским стрим о родном городе. Не буду спойлерить его содержание, кто захочет – посмотрит, а кому не интересно смотреть – не интересно и знать, о чем там речь. Выскажусь о другом. О том, что наболело.
Поиск идентичности для людей моего поколения, родившихся на просторах необъятной империи, стыдливо избегавшей называть себя империей, дело непростое. Это как раз тот случай, когда мысль изреченная есть ложь. Что бы я не сказал, не будет правдой, в лучшем случае – будет полуправдой.
Я родился в Киеве, знаю прилично украинский язык (точно лучше, чем нынешний Главком ВСУ), 26 лет прожил там, где сегодня располагается государство Украина, впитал с молоком матери ее песни, ее фольклор, ее мягкую крестьянскую культуру, ее «многоголосость» во всех смыслых слова. Стал ли я от этого украинцем – нет однозначного ответа. Когда русские бомбы падают на города, которые я помню и люблю (не говоря уже о Киеве), я не могу от этого дистанцироваться, посмотреть со стороны, пусть и с сочувствием. Это мое, это боль внутри меня, это мое достоинство попрано, я не могу себя из этого вычленить. Ассоциирую ли я себя при этом с государством Украина, ощущаю ли себя его частью, являюсь ли его патриотом? – Вряд ли. Это все слишком новое и далекое, чтобы я успел его принять.
Я родился и вырос в русскоговорящей семье. Русский язык – единственный «протокол», по которому я способен мыслить и чувствовать свободно. Весь круг моих духовных ассоциаций создан в основном миром русской культуры, русской литературой и историей. Я не могу это из себя выплюнуть, потому что это и есть весь я. Если это убрать, от меня останутся какие-то человеческие обломки, мало кому интересные. Может, я и хотел бы, чтобы вышло иначе, чтобы «Шиллера читать без словаря» и чтоб Шекспир был таким же понятным в оригинале без переводов Пастернака, Лозинского и Маршака, но не сложилось. Означает ли это, что мне близко и дорого то убогое государственное образование, которое корчится вот уже сорок лет то в ли муках родов, то ли в агонии смерти? Чувствую ли свою связь с ЭТИМ государством-карликом, пытающимся изобразить из себя великана? – Боюсь, что нет. Оно для меня чужое, непонятное, карикатурное.
Увы, но я патриот Атлантиды. Моя Родина СССР. Она ушла на дно океана. Видимо, навсегда. А я матрос, спасшийся на плотике посреди ледяной Атлантики, плывущий от одного чужого берега к другому. Может быть, когда-то я, но скорее всего – мои дети и внуки, обретут новую землю обетованную. Но эти осколки Атлантиды, уничтожающие сегодня друг друга в смертельной схватке, – они не во мне. Я присягал тому, чего уж больше нет. Хотя оно тоже было сильно не похоже на сахар, но все-таки было настоящим. И поэтому, чем дальше, тем с большей радостью, на вопрос «Кто Вы?» – я с готовностью и радостью отвечаю: «Киевлянин».
https://youtu.be/eEJfmfMjuVo?si=2XjhHUvnK9J8llBI
Поиск идентичности для людей моего поколения, родившихся на просторах необъятной империи, стыдливо избегавшей называть себя империей, дело непростое. Это как раз тот случай, когда мысль изреченная есть ложь. Что бы я не сказал, не будет правдой, в лучшем случае – будет полуправдой.
Я родился в Киеве, знаю прилично украинский язык (точно лучше, чем нынешний Главком ВСУ), 26 лет прожил там, где сегодня располагается государство Украина, впитал с молоком матери ее песни, ее фольклор, ее мягкую крестьянскую культуру, ее «многоголосость» во всех смыслых слова. Стал ли я от этого украинцем – нет однозначного ответа. Когда русские бомбы падают на города, которые я помню и люблю (не говоря уже о Киеве), я не могу от этого дистанцироваться, посмотреть со стороны, пусть и с сочувствием. Это мое, это боль внутри меня, это мое достоинство попрано, я не могу себя из этого вычленить. Ассоциирую ли я себя при этом с государством Украина, ощущаю ли себя его частью, являюсь ли его патриотом? – Вряд ли. Это все слишком новое и далекое, чтобы я успел его принять.
Я родился и вырос в русскоговорящей семье. Русский язык – единственный «протокол», по которому я способен мыслить и чувствовать свободно. Весь круг моих духовных ассоциаций создан в основном миром русской культуры, русской литературой и историей. Я не могу это из себя выплюнуть, потому что это и есть весь я. Если это убрать, от меня останутся какие-то человеческие обломки, мало кому интересные. Может, я и хотел бы, чтобы вышло иначе, чтобы «Шиллера читать без словаря» и чтоб Шекспир был таким же понятным в оригинале без переводов Пастернака, Лозинского и Маршака, но не сложилось. Означает ли это, что мне близко и дорого то убогое государственное образование, которое корчится вот уже сорок лет то в ли муках родов, то ли в агонии смерти? Чувствую ли свою связь с ЭТИМ государством-карликом, пытающимся изобразить из себя великана? – Боюсь, что нет. Оно для меня чужое, непонятное, карикатурное.
Увы, но я патриот Атлантиды. Моя Родина СССР. Она ушла на дно океана. Видимо, навсегда. А я матрос, спасшийся на плотике посреди ледяной Атлантики, плывущий от одного чужого берега к другому. Может быть, когда-то я, но скорее всего – мои дети и внуки, обретут новую землю обетованную. Но эти осколки Атлантиды, уничтожающие сегодня друг друга в смертельной схватке, – они не во мне. Я присягал тому, чего уж больше нет. Хотя оно тоже было сильно не похоже на сахар, но все-таки было настоящим. И поэтому, чем дальше, тем с большей радостью, на вопрос «Кто Вы?» – я с готовностью и радостью отвечаю: «Киевлянин».
https://youtu.be/eEJfmfMjuVo?si=2XjhHUvnK9J8llBI
YouTube
Владимир Пастухов и Александр Роднянский говорят о Киеве своего детства и юности
Киев — столица государства, в котором сейчас идет война. В этом городе в разные годы родились писатель Михаил Булгаков, пианист Владимир Горовиц, хореограф и танцовщик Сергей Лифарь, авиаконструктор, ученый и изобретатель Игорь Сикорский, художник Казимир…
Пост Александры Архиповой о ранней идеологической индоктринации в детских садах и начальных школах (впрочем, и в большинстве семей тоже, причем безо всякого внешнего насилия) подвиг меня на размышления о «других русских». Точнее, об эволюции, которую русское общество проделало за сорок лет посткоммунизма (опять эти мистические сорок лет!) – от «новых русских» к «другим русским».
Мы не успели осмыслить то обстоятельство, что война тех масштабов, которая случилась между Россией и Украиной, стала фактором «нациогенеза» не только для Украины (о чем много писалось с самого начала вторжения), но и для России. Я глубоко убежден в том, что из войны выйдет совершенно другое русское общество, чем то, которое в него входило.
Война с Украиной – это финал истории посткоммунизма с ее «новыми русскими» и начало принципиально иной эпохи, оценку которой я пока дать не готов, но главным героем которой будет «другой русский». «Другой» - значит другой, совсем другой, не имеющий прямой исторической и культурной связи со своими предшественниками (сохраняющий только опосредствованную связь, причина и следствие разорваны историческим переломом).
«Новый русский» как раз оставался «перелицованным» советским, а значит, и имперским человеком. Я вообще начинаю думать, что СССР был реально высшей и последней формой российской имперскости – той формой, в которой явление по-гегелевски исчерпывает и преодолевает себя. Просто советские серые пиджаки вывернули наизнанку - малиновой подкладкой наружу. И поэтому «либеральная империя» Чубайса была, в принципе, вполне органичной идеологией того времени.
«Другой русский» - это выхолощенный и дистилированный продукт новой эпохи, в котором уже на самом деле вымыты все советские, и в том числе – имперские шлаки. Он активно мимикрирует под «имперца», но фактически им не является. «Другой русский» имеет такое же отношение к российской и советской империям, как современный египтянин - к империи фараонов. Он просто живет на территории бывшей империи, усеянной символами и памятниками, не имеющими к нему прямого отношения. И в этом смысле «антилиберальная империя» Путина как раз является оксюмороном. Может, она и антилиберальная (что тоже сомнительно), но уж точно не империя.
В то же время, «другие русские» - это промежуточный продукт. Уже не империя, но еще не нация. Снова, как и в XVII-XVIII веках, Россию заполнили «населенцы», то есть люди, имеющие между собой мало общего, но связанные друг с другом необходимостью жить на одной территории. Это строительный песок, образовавшийся при выветривании старой культуры. Его судьба неопределенна. Если повезет, и на эту землю придет зодчий с парой хороших бригад гастарбайтеров, то этот песок вымесят в глину, из которой начнут обжигать кирпичики какой-то новой цивилизации, лишь очень отдаленно напоминающей свои ушедшие в небытие прототипы. Если не повезет, то в течение нескольких десятилетий этот населенческий песок выветрится, разнесется по всему свету, а на пустое место завезут какой-нибудь чужой чернозем.
В Кремле на самом деле неплохо понимают, с каким материалом имеют дело. Лучше, на мой взгляд, чем их оппоненты. Отсюда стремление как можно скорее вылепить из песка какого-нибудь глиняного идола. В их системе приоритетов детсады, может быть, самое главное. Они будут лепить из «населенцев» големов в надежде пересидеть «за зубцами» время, необходимое для того, чтобы големы заговорили.
Мы не успели осмыслить то обстоятельство, что война тех масштабов, которая случилась между Россией и Украиной, стала фактором «нациогенеза» не только для Украины (о чем много писалось с самого начала вторжения), но и для России. Я глубоко убежден в том, что из войны выйдет совершенно другое русское общество, чем то, которое в него входило.
Война с Украиной – это финал истории посткоммунизма с ее «новыми русскими» и начало принципиально иной эпохи, оценку которой я пока дать не готов, но главным героем которой будет «другой русский». «Другой» - значит другой, совсем другой, не имеющий прямой исторической и культурной связи со своими предшественниками (сохраняющий только опосредствованную связь, причина и следствие разорваны историческим переломом).
«Новый русский» как раз оставался «перелицованным» советским, а значит, и имперским человеком. Я вообще начинаю думать, что СССР был реально высшей и последней формой российской имперскости – той формой, в которой явление по-гегелевски исчерпывает и преодолевает себя. Просто советские серые пиджаки вывернули наизнанку - малиновой подкладкой наружу. И поэтому «либеральная империя» Чубайса была, в принципе, вполне органичной идеологией того времени.
«Другой русский» - это выхолощенный и дистилированный продукт новой эпохи, в котором уже на самом деле вымыты все советские, и в том числе – имперские шлаки. Он активно мимикрирует под «имперца», но фактически им не является. «Другой русский» имеет такое же отношение к российской и советской империям, как современный египтянин - к империи фараонов. Он просто живет на территории бывшей империи, усеянной символами и памятниками, не имеющими к нему прямого отношения. И в этом смысле «антилиберальная империя» Путина как раз является оксюмороном. Может, она и антилиберальная (что тоже сомнительно), но уж точно не империя.
В то же время, «другие русские» - это промежуточный продукт. Уже не империя, но еще не нация. Снова, как и в XVII-XVIII веках, Россию заполнили «населенцы», то есть люди, имеющие между собой мало общего, но связанные друг с другом необходимостью жить на одной территории. Это строительный песок, образовавшийся при выветривании старой культуры. Его судьба неопределенна. Если повезет, и на эту землю придет зодчий с парой хороших бригад гастарбайтеров, то этот песок вымесят в глину, из которой начнут обжигать кирпичики какой-то новой цивилизации, лишь очень отдаленно напоминающей свои ушедшие в небытие прототипы. Если не повезет, то в течение нескольких десятилетий этот населенческий песок выветрится, разнесется по всему свету, а на пустое место завезут какой-нибудь чужой чернозем.
В Кремле на самом деле неплохо понимают, с каким материалом имеют дело. Лучше, на мой взгляд, чем их оппоненты. Отсюда стремление как можно скорее вылепить из песка какого-нибудь глиняного идола. В их системе приоритетов детсады, может быть, самое главное. Они будут лепить из «населенцев» големов в надежде пересидеть «за зубцами» время, необходимое для того, чтобы големы заговорили.
По мере того, как нарастает напряжение вокруг как бы мирных как бы переговоров как бы между Россией и Украиной, вакуумный объем информационного пространства заполняют все более и более экзотические дискуссии. Одна из них – о ядерном статусе Украины. Так и хочется вслед за бывшим послом России в Украине сказать: «Никогда такого не было, и вот опять».
Сразу задекларирую свое отношение к теме, чтобы потом не было разночтений: я никогда не был сторонником ядерного разоружения Украины и никогда не считал тему ее ядерного довооружения запретной или нелегитимной. И не только Украины, между прочим. Лет двадцать тому назад со мной случилась смешная история. Мне предложили попробовать себя в роли политического обозревателя в утренней программе телеканала «Звезда», где я каждое утро по задумке должен был пять минут просвещать просыпающуюся публику на какую-нибудь актуальную политическую тему. Писать решили блоками по десять передач за один присест. Качество я здесь не обсуждаю – но одним из следствий стало то, что я вот уже двадцать лет упорно отказываюсь от любых проектов, где я в эфире один без ведущего, который меня выводит из философского летаргического сна.
Но было и кое-что еще. Я вообще-то с детства зачитывался Марком Твеном. Один из моих любимых романов начинался фразой типа: «Вечером фотограф показывал нам снимки мест, куда мы должны попасть сразу после прибытия в Европу, но по чистой случайности первым оказался снимок Гринвудского кладбища». Так случилось и в тот раз: первой темой, которую я взялся обсуждать, был вопрос о том, а по какому, собственно, «естественному праву» пять обладателей ядерного оружия запрещают всем остальным его производить? По праву победителя? То есть сильного? Но разве это право?
В общем, вы уже поняли – цикл так никогда и не увидел свет. Но осадочек остался, и именно поэтому я никогда не считал, что Украина, как и любое другое государство, не может обладать ядерным оружием. Она может добровольно отказаться от этого права, что особенно легко сделать, если ресурса для создания ядерного оружия нет (не случай Украины). Она может передумать, даже если когда-то отказалась. Но это все вопрос не легитимности или нелегитимности, а целесообразности или нецелесообразности. Моя точка зрения на сегодняшнюю дискуссию о ядерном оружии для Украины состоит в том, что она запоздала. Это была бы нормальная дискуссия году так в 1994 или хотя бы в 2014. Тогда она была бы конструктивна даже в том случае, если бы закончилась ничем. Сегодня она деструктивна в любом случае и, к сожалению, именно потому, что время упущено. Все понимают, что ни ресурса, ни политических условий для восстановления статуса ядерной державы у Украины сейчас нет. И даже если он появится в будущем, то дискуссия на эту тему в моменте лишь затруднит реализацию когда-либо в будущем этого амбициозного плана. Эта вода утекла.
ОБ этом и о некоторых других вопросах актуальной повестки смотрите очередной выпуск «Пастуховской кухни»:
https://youtu.be/rH7jqgLuiOw?si=BQ4lolJetDhQAcxw
Сразу задекларирую свое отношение к теме, чтобы потом не было разночтений: я никогда не был сторонником ядерного разоружения Украины и никогда не считал тему ее ядерного довооружения запретной или нелегитимной. И не только Украины, между прочим. Лет двадцать тому назад со мной случилась смешная история. Мне предложили попробовать себя в роли политического обозревателя в утренней программе телеканала «Звезда», где я каждое утро по задумке должен был пять минут просвещать просыпающуюся публику на какую-нибудь актуальную политическую тему. Писать решили блоками по десять передач за один присест. Качество я здесь не обсуждаю – но одним из следствий стало то, что я вот уже двадцать лет упорно отказываюсь от любых проектов, где я в эфире один без ведущего, который меня выводит из философского летаргического сна.
Но было и кое-что еще. Я вообще-то с детства зачитывался Марком Твеном. Один из моих любимых романов начинался фразой типа: «Вечером фотограф показывал нам снимки мест, куда мы должны попасть сразу после прибытия в Европу, но по чистой случайности первым оказался снимок Гринвудского кладбища». Так случилось и в тот раз: первой темой, которую я взялся обсуждать, был вопрос о том, а по какому, собственно, «естественному праву» пять обладателей ядерного оружия запрещают всем остальным его производить? По праву победителя? То есть сильного? Но разве это право?
В общем, вы уже поняли – цикл так никогда и не увидел свет. Но осадочек остался, и именно поэтому я никогда не считал, что Украина, как и любое другое государство, не может обладать ядерным оружием. Она может добровольно отказаться от этого права, что особенно легко сделать, если ресурса для создания ядерного оружия нет (не случай Украины). Она может передумать, даже если когда-то отказалась. Но это все вопрос не легитимности или нелегитимности, а целесообразности или нецелесообразности. Моя точка зрения на сегодняшнюю дискуссию о ядерном оружии для Украины состоит в том, что она запоздала. Это была бы нормальная дискуссия году так в 1994 или хотя бы в 2014. Тогда она была бы конструктивна даже в том случае, если бы закончилась ничем. Сегодня она деструктивна в любом случае и, к сожалению, именно потому, что время упущено. Все понимают, что ни ресурса, ни политических условий для восстановления статуса ядерной державы у Украины сейчас нет. И даже если он появится в будущем, то дискуссия на эту тему в моменте лишь затруднит реализацию когда-либо в будущем этого амбициозного плана. Эта вода утекла.
ОБ этом и о некоторых других вопросах актуальной повестки смотрите очередной выпуск «Пастуховской кухни»:
https://youtu.be/rH7jqgLuiOw?si=BQ4lolJetDhQAcxw
YouTube
Беспомощная USAID. Атомная бомба для Украины. Трампизм как развитой путинизм. Пастуховская Кухня
Девяносто восьмой выпуск передачи Владимира Пастухова, ведущий - Борис Пастухов
https://www.group-telegram.com/v_pastukhov.com - Владимир Пастухов
https://www.group-telegram.com/b_pastukhov - Борис Пастухов
https://www.group-telegram.com/v_pastukhov.com - Владимир Пастухов
https://www.group-telegram.com/b_pastukhov - Борис Пастухов
В продолжение истории о ядерном статусе Украины. Заглянул в свою старую статью, написанную по этому поводу семь лет тому назад и опубликованную на «МБХ.Медиа» (другие не рискнули тогда – время было тоже другое). Собственно, сам себя там спросил: а почему Украина не пытается обзавестись ядерным оружием?
Вот ответ, который я давал на этот вопрос семь лет тому назад :
«Возможно, этого до сих пор не произошло только потому, что политическое руководство Украины продолжает занимать компромиссную позицию, надеясь на эффективность «помощи Запада». Но когда украинцы окончательно поймут, что «заграница им не поможет», ситуация может кардинально поменяться, и совсем не в ту сторону, о которой думает Москва. Но для этого должны сложиться как минимум три условия: нация должна пережить нестерпимую боль и стыд катастрофического поражения, она должна перестать ждать помощи извне и у нее должен появиться бескомпромиссный лидер».
Тогда, в 2018 году, когда ни Путин, ни Россия сами не были готовы к полномасштабной войне, еще можно было по крайней мере попытаться сделать шаг назад к ядерному статусу. Пожалуй, это было бы своевременно. Но тогда для этого не было психологических условий, а сегодня нет политических.
«Украина пока не готова платить слишком высокую цену за свою свободу, – писал я тогда, - Хотя она несет колоссальные жертвы (чтобы увидеть их масштаб, достаточно побывать на Киевском городском кладбище, где раскинулось бескрайнее поле погибших в АТО на Востоке страны), нация в целом оказалась не готова к тотальной войне. А никакая другая война не дает Украине ни малейшего шанса на победу с таким противником как Россия – слишком неравны силы. Лозунг «Свобода или смерть!» не стал лозунгом большинства украинцев. Страна поделилась на воюющее меньшинство и массу сочувствующих».
Сегодня – и готова, и платит. Ну, или мне так кажется. Но время упущено. «Дать» бомбу Украине не рискнет Запад (он и раньше бы не дал), а вот «сделать» самим (то есть создать без спроса) – Путин. Он уже перешел ту кровавую черту, которая отделяет политически возможное от политически невозможного. Так что все надо делать вовремя.
Поэтому тогда, в 2018 году, упоминание о восстановлении ядерного статуса Украины еще могло иметь какой-то практический смысл. Сегодня, увы, это только фигура речи, способ психологически компенсировать напряжение, которое нарастает вокруг темы «мирных переговоров».
А в целом оказалось забавно перечитывать свои старые статьи, в равной степени полные догадок и заблуждений относительно сегодняшнего дня.
https://www.google.com/amp/s/mbk-news.appspot.com/sences/kogda-ukraina-vosstanovit-status-yadernoj-derzhavy/%3famp
Вот ответ, который я давал на этот вопрос семь лет тому назад :
«Возможно, этого до сих пор не произошло только потому, что политическое руководство Украины продолжает занимать компромиссную позицию, надеясь на эффективность «помощи Запада». Но когда украинцы окончательно поймут, что «заграница им не поможет», ситуация может кардинально поменяться, и совсем не в ту сторону, о которой думает Москва. Но для этого должны сложиться как минимум три условия: нация должна пережить нестерпимую боль и стыд катастрофического поражения, она должна перестать ждать помощи извне и у нее должен появиться бескомпромиссный лидер».
Тогда, в 2018 году, когда ни Путин, ни Россия сами не были готовы к полномасштабной войне, еще можно было по крайней мере попытаться сделать шаг назад к ядерному статусу. Пожалуй, это было бы своевременно. Но тогда для этого не было психологических условий, а сегодня нет политических.
«Украина пока не готова платить слишком высокую цену за свою свободу, – писал я тогда, - Хотя она несет колоссальные жертвы (чтобы увидеть их масштаб, достаточно побывать на Киевском городском кладбище, где раскинулось бескрайнее поле погибших в АТО на Востоке страны), нация в целом оказалась не готова к тотальной войне. А никакая другая война не дает Украине ни малейшего шанса на победу с таким противником как Россия – слишком неравны силы. Лозунг «Свобода или смерть!» не стал лозунгом большинства украинцев. Страна поделилась на воюющее меньшинство и массу сочувствующих».
Сегодня – и готова, и платит. Ну, или мне так кажется. Но время упущено. «Дать» бомбу Украине не рискнет Запад (он и раньше бы не дал), а вот «сделать» самим (то есть создать без спроса) – Путин. Он уже перешел ту кровавую черту, которая отделяет политически возможное от политически невозможного. Так что все надо делать вовремя.
Поэтому тогда, в 2018 году, упоминание о восстановлении ядерного статуса Украины еще могло иметь какой-то практический смысл. Сегодня, увы, это только фигура речи, способ психологически компенсировать напряжение, которое нарастает вокруг темы «мирных переговоров».
А в целом оказалось забавно перечитывать свои старые статьи, в равной степени полные догадок и заблуждений относительно сегодняшнего дня.
https://www.google.com/amp/s/mbk-news.appspot.com/sences/kogda-ukraina-vosstanovit-status-yadernoj-derzhavy/%3famp
МБХ медиа — новости, тексты, видео, подкасты
Когда Украина восстановит статус ядерной державы?
Кремль играет с огнем. Нынешняя слабость Украины условна. В ее основе — паралич политической воли нации, а не отсутствие реальных ресурсов для сопротивления. Неготовность воевать не надо путать с неспособностью воевать. При этом решение для Украины лежит…